Жена Егора, Катюша, сообщила, что через восемь месяцев их станет трое. Нет, Егор, конечно, был очень рад. Он прыгал по комнате, кричал «ура!» и обнимал Катюшу – все как положено. Радость немного омрачали мысли, которые всплывали пузырьками в закипающей воде: «Новый год в тропиках встретить не получится», «Плакал игровой ноутбук», «Придется искать другое жилье».
Последнее соображение практичная Катюша сразу же подтвердила: с милым рай и в съемной квартире, а воспитывать ребенка нужно в своем доме. Более того, она уже все продумала. В области действовала акция «Дом на родной земле». Условия просты: докажи, что твои предки жили на этой территории сто лет, и получи участок почти даром.
– Что нам делать с этой землей? – опешил Егор.
– Строить дом, естественно. Сажать дерево и воспитывать сына, – был ему логичный ответ.
И Егор покорился. Ясно, что Катюша уже мысленно развесила занавески в новом доме и высадила помидоры и георгины. Или что там еще сажают на грядках? Городской житель Егор этого не знал. Как строить дома и воспитывать сыновей, он тоже не имел представления. Взрослая жизнь летела на него, не применяя экстренного торможения. Тридцатилетний Егорка потерянно замер в свете фар.
На следующий день волей жены Егор был брошен к родителям разбирать семейный архив. Мама, конечно, обрадовалась, захлопотала у плиты – накормить сыночка домашним, где он еще нормально поест? Она бы и внуков кормила с огромным удовольствием, да вот только нет внуков. А ведь пора бы уже. «Да будут, мам, будут тебе внуки», – отмахнулся Егор и сбежал из кухни.
Отец почтительно водрузил на стол кожаный фотоальбом, и Егор принялся изучать семейное древо. Предки смотрели с фотографий сурово. «Когда будут дети, Егор? – молча вопрошали они. – Ты должен растить детей, Егор! Продолжать род. Тебя растили, чтобы ты растил их, Егор! Не второй подбородок, а детей! Детей, внуков, правнуков. Дома и георгины, Егор! Скорее, не то будет поздно».
Один лишь предок поглядывал понимающе. Молодой казак с утонченными, но вполне мужественными чертами лица. Все его фотографии были сделаны, очевидно, в один день и в одном ателье. Вот он с двумя молодыми казачками, надпись на обороте подсказала «Савелий с сестрами». Вот Савелий с родителями, а вот в одиночестве, облокотился на декоративную колонну и смотрит отстраненно в объектив. «Перед отправкой на фронт».
Прощаясь с братом и сыном, и не зная, суждено ли увидеться вновь, семья решила потратиться на памятные фотографии. Савелий был прапрадедом Егора, рожденным более ста лет назад на территории области. И пропуском Егора в новую семейно-фермерскую жизнь. Обнаружилось и свидетельство о рождении: «Мы, нижеподписавшiеся, священно-церковнослужители города Нижне-Уральска, Православнаго Александро-Невскаго собора, симъ свидѣльствуем, что въ метрической книгѣ поименнованнаго собора за 1894 годъ значится родившимся 24 сентября и крещеным Савелий Меркуловъ».
Егор переночевал в своей комнате, где все еще висели плакаты любимых групп, и диски со старыми играми пылились в шкафу. А утром отправился подавать документы на получение земли. Там и выяснилось, что для включения в программу ему не хватает одной, но самой важной бумажки.
– Ничего у нас с тобой не получится, – сокрушенно сообщил Егор жене. – Нужна выписка из метрической книги. Если сейчас ее заказать в архиве, по почте придет через пару месяцев в лучшем случае. Программа к тому времени уже закончится, и не видать нам земли. «И слава богу».
Катюша взглянула на него очень проницательно и утешила, что вовсе никакой проблемы нет. Нужно просто ехать в этот Нижне-Уральск, где родился прадед, и взять выписку лично. Егор затосковал. Он позвонил было маме, но она на удивление поддержала невестку: «Поезжай-поезжай, земля по такой цене на дороге не валяется. Я вам с огородом помогать буду, уже и семена смотрю».
Легко сказать «поезжай». Куда поезжать-то? Не было на современной карте города Нижне-Уральска. Верхне-Уральск, Средне-Уральск, Мало-Уральск – Уральски на любой вкус и цвет. Кроме нужного. Всемирная сеть сообщала, что город с таким именем прежде существовал. Более того, выяснилось, что Нижне-Уральск летучим голландцем возникал в разные годы то в одном, то в другом уголке страны. Был такой шахтерский городок на Донбассе, ныне заброшен, был в Хабаровском крае, в республике Коми, в Узбекской ССР, но куда подевались они сейчас? И какой может быть Урал в Хабаровске и Узбекистане? Вспыхивал и гас город предков как метеор в ночном небе.
Нашелся в сети и набор старинных открыток с видами города. «Раскопки поселения близ Нижне-Уральска по методу Джузеппе Фиорелли» (Что они там раскапывали?), «Багрение осетров на Волге» (При чем здесь Волга?), «Сбор хлопка» (На Урале хлопок?). Одна открытка показалась Егору и вовсе странной. На ней была изображена крестьянская семья, собравшаяся в церковь: хмурый глава семейства, мальчики-близнецы и женщина, держащая за руку дочку. Ребенок как ребенок – лапти, сарафан, коса из-под платка. Только подошвы ее лапоточков зависли сантиметрах в тридцати над землей. Выходило, что девочка левитировала, и никого это не удивляло. Наоборот, мать вроде дергала ее за руку: не балуйся, стой смирно. Ну да ладно, старинные фотографии несовершенны, сдвинулось что-то в кадре вот и все.
В нужной губернии обнаружился только один призрачный Нижне-Уральск, ныне звавшийся Гурьевом. От Екатеринбурга часов пять пути.
В среду Егор сразу после работы погрузился в проходящий поезд и попросил проводницу разбудить на нужной станции.
– Гурьев нужен? – уточнила она.
– Д-да, Гурьев. Вообще-то Нижне-Уральск, но это ведь одно и то же?
– Да нет, что вы. Он дальше. Гурьев в 5 утра проезжаем, а Нижне-Уральск в 6.15. Я разбужу.
Егор подошел к расписанию станций и убедился, что да, вот он Гурьев, а вот двумя строчками ниже вожделенный Нижне-Уральск. Что за петрушка с этими городами?
Проводница сдержала слово и в несусветную рань вытолкала сонного Егора из вагона:
– Скорей-скорей! Техническая стоянка пять минут всего.
Поезд пополз дальше, а Егор остался, осоловевший, на маленькой тихой станции. Сразу за рельсами открывалась степь, уходящая за горизонт. Облака быстро бежали по яркому небу. Сухо шуршала трава, и издалека доносился едва заметный запах дыма. Громко трещали кузнечики.
Егор повернулся к зданию вокзала. Хотя какой там вокзал. Двухэтажное лимонно-желтое, но уже облупившееся здание с дождевыми потеками. С двух сторон к нему прижимались деревянные пристройки. Окна одной были заколочены досками. Каменный забор, казалось, каждый год начинали красить новой краской, да так и бросали, не доделав.
Что-то зашуршало над головой. Егор пригнулся от неожиданности. На столбе висел черный репродуктор-тарелка. Об отправлении поезда он объявлять не стал, а только тяжело вздохнул и стих.
Дежурный по станции, похожий на моржа в берете, сурово посмотрел на Егора, когда тот бочком, еле волоча чемодан, протиснулся мимо него, промолчал.
Внутри здания было гулко и пусто, пахло краской. Билетерша что-то быстро вязала на спицах, да толстая дама в широкополой шляпе заставляла карапуза «стоять смирно и не вертеться». Ни щитов с информацией, ни стойки такси, ни карты города не наблюдалось. «Приехали» одним словом.
Егор нашел выход в город через другую тяжеленную и скрипучую дверь. В глаза ударило солнце. Проморгавшись немного, он понял, что стоит на привокзальной площади. Напротив вокзала располагалось казенное здание из красного кирпича, за ним виднелся купол церкви. Слева теснились одноэтажные домики, справа стояла водонапорная башня. По площади прохаживалась курица. То ли совершая утреннюю прогулку, то ли инспектируя работу дворника.
Перед казенным домом прилепились друг к другу три дощатых прилавка под общей вывеской «Толкучiй рынокъ». Прилавки пустовали, очевидно, торговцы и покупатели еще спали.
Зеленью бог эту местность обидел, но возле самого вокзала рос дряхлый карагач. В его тени краснощекая баба продавала напитки в стеклянных кувшинах.
Она с интересом разглядывала Егора.
– Потерялся, родимый? Не хвораешь? К дохтуру не надо тебе?
– Да вот, – Егор развел руками, растерявшись. – А гостиница у вас где?
– О-о-о, – протянула сочувственно баба и пронзительно свистнула. На зов притопал бородатый мужик. Он выслушал, что баба стрекотала ему на ухо, и направился к Егору. Тот попятился. Полиции вокруг не наблюдалось. Мужик легко сгреб чемодан и зашагал прочь.
– Эй! – пискнул Егор.
– Айда-пошли! – прогудел мужик не оборачиваясь.
Он привел Егора к небольшой повозке, у которой рыжая лошадь задумчиво жевала сухие стебельки, забросил чемодан и мотнул головой: садись.
Егор взгромоздился на повозку и перевалился через край, так что ноги оказались выше головы. Мужик только дернул небритой щекой, а вот лошадь, ей-богу, закатила глаза и фыркнула на эту акробатику. «Сама такая», – подумал Егор, но озвучивать не стал. У лошади был хозяин, а Егора защитить некому.
– Да поехали, – буркнул мужик, и повозка медленно покатила вдоль площади.
– В гостиницу бы мне, – решил прояснить ситуацию Егор.
– Были у нас протопоповские нумера. Погорели ночью. Уж думали, весь город займется, а ничо, бог миловал.
– А куда же мы?
– Не боись, к черту не доедем. Как тебя там?
– Егор.
– Василий, – кивнул мужик. – К дохтуру не надо тебе?
Сговорились они все что ли? Или с утра он настолько помято выглядит?
– Да не надо мне к дохту… к доктуру. В гостиницу надо.
– А, ну и ладушки, – обрадовался мужик. – Есть дом один. Хороший. Чтоб чего такого там ни-ни. Ребята живут, брат с сестрой Кузнецовы, папку с мамкой потеряли, теперь вдвоем живут. Будешь у них как у Христа за пазухой. А если вдруг к дохтуру надумаешь, так и он там неподалеку.
Так за разговором подъехали к калитке. Забор плетеный – одно название. Василий перегнулся, открыл щеколду. Мимо грядок и сараюшек прошли к дому с зеленой крышей и разноцветными ставнями. На крыше, как заячьи уши, почему-то торчали две трубы. Василий бухнул чемодан у крыльца. Поднялись. Егор ждал, что провожатый постучит в дверь, но тот зачем-то толкал его под локоть и показывал глазами вниз. Егор опустил взгляд. Перед ним был, очевидно, хозяин дома. Серьезный светловолосый мужичок лет тринадцати. Он сидел на платформе с большими колесами, колени были закреплены на ней ремнями. А ниже колен лежали безжизненные шнурочки.
– Во! Это Григорий наш, – сообщил мужик. – Гриш, я вам постояльца привез, принимай.
Егор спохватился, что совершенно невежливо уставился на ноги-ниточки, но мальчик сделал вид, что не заметил. Поблагодарил Василия и повел гостя в дом.
Гриша и правда был серьезным и обстоятельным, каким казался на первый взгляд. Спросил, не надо ли Егору к дохтуру, потом повел смотреть комнату. Там стояли высокая железная кровать с кучей подушек и ажурным покрывалом а-ля «бабуля́», стол с клеенкой и табурет. У кровати лежал круглый коврик ручной вязки. Только от вида такого богатства у Егора аллергично зачесались глаза. А тут еще на кровать прыгнул лохматый котище. «Узнать, где здесь аптека», – поставил зарубку в памяти Егор.
Потом они вернулись в большую комнату.
– Вы не очень голодный? – заволновался Гриша.
– Да нет, благодарю. Еще день-два без провизии смогу протянуть, как утверждает медицина.
– Добро, тогда Машу подождем. Она сейчас с дойки должна прийти, молоко свежее принесет. А у меня как раз каша поспеет, – он кивнул на печку.
Ей-богу, настоящую печку! Как в русских сказках под Новый год!
Егор пошел вдоль стен, разглядывая расписные разделочные доски, пучки сушеных трав, черно-белые фотографии. Стояло здесь даже что-то вроде старинного трюмо с выщербленным зеркалом. Путешествие в родные просторы только началось, а он уже весь обтрепался. Щетиной зарос, глаза отекли, к рубашке пристали нитки и кошачья шерсть. Бродяга, да и только.
– Да, вроде зеркало и не к чему. Маше я его поставил. Девушка все-таки. Причесаться ей там или еще чего.
Егор торопливо указал на фотографию на стекле.
– Да я не в зеркало, я вот на что смотрю, кто это?
На фото посреди ромашкового поля стоял маленький одноместный биплан. А около него, поставив сапог на колесо, счастливо хохотал молодой летчик.
– О! Это Ледовский! Он вообще самый смелый человек на свете! – выдохнул Гриша. Глаза его загорелись, и он вдруг перестал быть мужичком-хозяином и превратился в обыкновенного восторженного мальчишку. – Он испытывает новые модели самолетов!
– А это? – Егор указал на маленький, но совсем как настоящий шлем пилота под зеркалом. – Тоже какой-то летчик тебе подарил?
– Это… нет. Это Маша сшила. Я малой был, заболел сильно. Ноги тогда и отсохли. Дохтур сказал, нечем помочь, она мне и сшила, чтоб утешить.
– Что ж за доктор такой? С плеча рубит. Хоть бы попытался.
– Да нет, он хороший. Три ночи со мной не спал. И Маша тоже. А вот и она!
Егор услышал шаги на крыльце. После всего, что он увидел здесь, после печей и перин, он ждал помесь девушки с березкой в кокошнике и сафьянах-сарафанах.
Маша была другой. Рослой и широкоплечей, с большими сильными руками. На ней были гулкие ботинки-утюги, брезентовая юбка и рубашка, похожая на красноармейскую гимнастерку, подпоясанная грубым ремнем с тяжелой пряжкой. Темные волосы выбивались из-под косынки. Такая сама избу сложит, прежде чем из нее, горящей, вынести коня на плечах.
– Я это! Гость в смысле. Постоялец. У вас. Я в гостиницу, а меня Василий сюда, вот! – бодро сообщил Егор.
А глаза у Маши карие и добрые-добрые.
– Здравствуйте, – улыбаясь сказала она. А могла бы и прибить на месте, ага.
А потом они сидели за столом и завтракали. Егор уплетал пушистую, как облако, гречку с молоком (непастеризованное?! Да ну и бог с ним!), еще горячий хлеб с маслом и медом, запивал чаем с душицей и чуть не похрюкивал от удовольствия. Он стыдился набитых щек, он слышал, как Маша шепнула брату:
– Смотри, довел человека. На стол без меня собрать не мог?
Но не в силах был остановиться, пока не почувствовал, что реально лопнет.
– Очень вкусно, спасибо, – простонал он, отдыхиваясь, – надо рецепт каши для жены взять.
– Она гречку не умеет сварить? – фыркнул Гриша и получил локтем от сестры.
– На здоровье. А я боялась, не станете вы нашу еду кушать.
– Это почему?
– Вы вон какой. Важный. Столичный. В ресторанах, наверно, кушаете.
После завтрака Гриша вызвался проводить гостя до архива. Оказалось, несмотря на свою болезнь, он трудился в местной велосипедной мастерской и как раз отправлялся на работу. А кстати. Почему бы Егору не поехать на велосипеде? Загоревшийся идеей, мальчик потащил Егора в сарай показывать транспорт.
– Я дома тоже берусь всякое чинить. Добрые люди дают подзаработать. Так вчера один «уралец» закончил, а хозяин только через неделю заберет. Катайтесь пока. А я там кстати еще кое-что собираю, посмо́трите.
Егор шел с большим сомнением. В седле он сидел последний раз восьмиклассником. С тех пор явно потяжелел, набрался ума и совершенно не хотел коленных дыр на дорогущих джинсах. Которые с недавних пор изрядно жали в поясе.
Был ли в сарае велосипед, Егор не заметил, потому что увидел самолет. Ну как самолет. Крошечный доморощенный аэроплан размером с автомобиль. Но, собранный из подручных средств малограмотным безногим мальчишкой, и этот агрегат смотрелся здесь чем-то вызывающе сверхъестественным.
– Как ты умудрился? – ахнул Егор.
– Я хронику видел в кино, как делают самолеты. В библиотеке учебники разные брал. А детали сваривал в мастерской, мне позволяли.
– Обалдеть! Ты гений! – только и мог сказать Егор, но Грише хватило, чтобы заполыхать ушами.
Оказалось, удивительная машина – точная копия первого самолета летчика Ледовского. О нем, невозможно героическом и отважном, Гриша прожужжал все уши по дороге к архиву. И через Балтику он летал, и дозаправку в воздухе осваивал, и вообще каждую новую машину лично испытывал. Вот какой человечище.
Егор отстраненно кивал и иногда вставлял вежливые слова восторга, надеясь, что Гриша не вспомнит про велосипед.
– А ты, наверно, тоже будешь летчиком, ага? – заискивающе спросил он. – Маша переживать за тебя будет. Домой ждать, встречу готовить. Хорошая она у тебя.
– Я не буду летчиком, разве вы не понимаете? Летчику здоровье нужно. Тем более испытателю.
Егор собрался было раскудахтаться, что все возможно, главное верить и мечтать, но вовремя прикусил язык. Гриша был не из тех, кто утешается сладким враньем. Он принимал судьбу как она есть. И искал новые для себя возможности не наперекор, а с учетом ее.
– Но никто не мешает мне стать конструктором и строить новые самолеты. А Ледовский и другие герои будут их испытывать. Я сделаю так, чтобы они никогда не разбивались, мои машины будут самыми быстрыми и надежными, вот увидите.
Гриша довел Егора до архива, а сам покатил дальше на своей тележке с велосипедными колесами, ловко объезжая препятствия. Маленький мужчина, кажется, не менее отважный, чем его кумир.
В архиве все прошло просто и скучно. Егор расчихался от бумажной пыли и заказал справку, а безразличный архивист, даже не предложив Егору «дохтура», заявку принял. Обещал приготовить справку за день-два и дать знать.
Егор попетлял в пустынных улочках. Почему это место называется городом? В лучшем случае поселок. Из больших зданий вокзал да церковь. И вернулся в «гостиницу».
Маша ураганом носилась по двору и дому – стряпала, стирала, мела полы. Егор юркнул к себе в комнату, чтобы доложить жене и маме о выполненном задании, но телефон цеплялся за последние проценты заряда, а розетки в комнате не наблюдалось. Разведка в большой комнате не дала результата, пришлось обращаться к Маше. Она выслушала очень внимательно и куда-то убежала, оставив Егора в полном недоумении. Вернулась, бережно неся двумя руками маленькое хрустальное блюдечко. Как большую ценность вручила она блюдечко Егору.
– Спасибо. А это зачем? – не понял Егор.
– Так розетка же, вы просили. У нас нету, так я у соседки взяла, она богатая, посуды у нее много всякой. Вам какого варенья дать? Вишневое есть, малиновое. Вкусное, я сама варила. Ой, или вы другое любите?
Егор мысленно закатил глаза. Ох, уже эти провинциалы, в плане прогресса каши с ними не сваришь. Он вспомнил утреннюю кашу, и вдруг раздражение рассеялось. Он широко улыбнулся притихшей Маше и сказал:
– Точно, такую я и хотел. Только давай варенье потом, а пока я тебе чего-нибудь помогу.
Маша засмущалась, но видно было, как приятна ей помощь такого важного человека. Егор был с почестями и благодарностями отправлен принести воды из колодца. С приложением определенных усилий и смекалки воды он добыл и был страшно горд собой. Но на доставку двух полных ведер поясница отреагировала стачкой, в которую втянула пресс и руки. Деревенская еда хороша, а работа нет – осознал Егор.
Потом ели обещанное варенье. Егор из розетки, а Маша из глиняного блюдца. Егор, наработавшись и напившись чаю, размяк, его потянуло на жалобы. К тому же Маша слушала всерьез, искренне. В мире Егора нечто подобное демонстрировали психологи, но стоили они как крыло самолета.
А бед и неприятностей у Егора хватало. Он уставал, как собака. К 9 на работу, в 6 с работы, и сидишь, сидишь целыми днями в этом офисе, смотришь, как дурак на постылый экран, пишешь отчеты о том, чего в жизни не видел. Начальник на нервы капает – поторапливает. Кофе плещется уже на уровне ушей. Всем от него что-то надо. Жене дом да зарплату. Маме почет и ежедневный отчет: что ел, где был, с кем говорил. А тут ребенок еще. Не думал он, что это случится так быстро.
– Так вам тогда в монахи надо было идти, а не женится.
Егор прыснул, но Маша была совершенно серьезна.
– А я бы так хотела маму хоть на минутку увидеть. Я бы ей все рассказала. Где была. И что думала. Про Гришу бы тоже рассказала.
Чтобы сменить слезливую тему, Егор предложил идти гулять.
– Я ведь здесь ничего не знаю. Покажешь мне все.
– Как гулять? – удивилась Маша, – вы женатый же. И по делам к нам.
– Так я не на сеновал тебя зову, а гулять. Или у вас не принято? Получилась грубовато, но Маша вроде не обиделась. Поизвинялась еще, что наряд у нее только такой – рабочий, да и прическу сделать некогда, но пошла охотно.
Они отправились к реке. Речка была маленькая, но, глубокая. Из-за быстрого течения пахла только свежестью, а по берегам ее лежала скошенная трава. Ароматы стояли сказочные.
Егор шлепал босиком по мягкой траве и теплой земле. Такой массаж ступней ни в одном салоне не организуют. А Маша почему-то лишила себя такой радости и переставляла свои тяжеленные ботинки.
– Расскажи теперь ты о себе, – попросил Егор, – чем занимаешься, что любишь?
– Хозяйством занимаюсь, чем еще. Брата люблю очень. Он у меня одна родная душа во всем мире. Я ему и за маму, и за папу была. Он талантливый, обязательно выучится на конструктора, вот увидите. О нем еще все говорить станут.
– Так это ты о нем, а о себе?
– Я не знаю о себе. Живу – спасибо богу. Живу, чтобы брату помочь, для него. Простор люблю, воздух, степь, чтобы дышалось легко. А стены и крыши не люблю. Душно мне в них. Песни люблю хорошие. Речку вот люблю, – Маша засмеялась.
Они возвращались к ушастому дому в сумерках, утомленные долгим днем, но довольные друг другом.
Гриша встречал у калитки.
– Гриш, ты чего? Что такое?
Голос Маши был встревожен и звонок. Гриша смотрел в сторону, из глаз текли слезы. Дышал он часто-часто, а плечи распрямил, как железным прутом. Большое горе носят на таких плечах.
– Алексей Иваныч погиб. Разбился.
– Кто? – не понял Егор.
– Ледовский, – ахнула Маша, и кинулась, встав на колени, обнимать брата. Тот выбрался из объятий, рывком развернул тележку к дому.
Не получилось спокойного и веселого вечера с шутками и разговорами. Гриша истерик не устраивал, просто сидел, утирая слезы, но атмосфера…
Что сказать в утешение? Ты его даже не знал? Он погиб героем? Все мы смертны? Время лечит? Любые слова кажутся в такой момент зонтиками одуванчика. Только нос щекочут и раздражают.
В конце концов Гриша заговорил первым:
– Теперь точно пора. Я все откладывал, но ждать нельзя. Завтра надо начинать. Время зря уходит. А мы не вечны.
– Хорошо, – как-то обреченно кивнула Маша.
– Тогда давай укладываться. Нужно отдыхать, чтобы с утра голова была без дыма.
Гриша рукавом вытер слезы, выбрался из комнаты.
– О чем это он? – осторожно спросил Егор.
– О самолете. Назначил на завтра испытания.
– Как испытания? Ты серьезно? Этой колымаги? Нет, он конечно красивый. Модель и все такое. Но он же не полетит. Дай бог, чтоб не полетел. А если взлетит да шлепнется. Ты брата не боишься потерять?
– А брат и не полетит, – спокойно объяснила Маша, – он ведь не может. Я полечу.
– Ты с ума сошла? Не вздумай! Разобьешься же!
– Это мой брат. Я ему верю. Меня бог к нему приставил, чтобы во всем помогать.
– Кроме веры здравый смысл какой-то должен быть?
– Как же ты живешь, если своим не веришь?
Егор понял, что спорить бесполезно, и убрался подобру-поздорову в свою комнату. Сел на скрипучую пружинистую постель. Сейчас бы уснуть ему, вытянуть гудящие ноги, успокоить раздерганную спину (что за манера носить воду ведрами!), ведь с 6 утра на ногах, сколько можно. Но как теперь уснешь, если это последняя ночь на Земле его милой и доброй хозяйки? Глупой и наивной хозяйки, которая не понимает элементарных вещей! Как спать, зная, что завтра ее не станет? Навсегда закроются добрые карие глаза. А Гриша с кем останется? А ему, Егору, просто дождаться справки и ехать назад рожать дома и георгины на радость маме и Кате? Что же делать. Разбудить соседей? А вдруг они такие же темные и упертые, как Маша? Они тут все в каменном веке застряли!
Цивилизация все-таки не совсем обошла эти края, на стол Егору положили фонарик на батарейках. Он испытал его в своей комнате, покрутил, регулируя круг света, сунул фонарь за пазуху. В доме было тихо. Хозяева, наверно, улеглись. «Если увидят, скажу, что шел в туалет», – решился Егор и выбрался через окно во двор. На цыпочках в темноте добрался до сарая, уже там, прикрыв дверь, включил фонарик. Оставалось надеяться, что никто не увидит свет сквозь щели в стенах. Он обошел самолет несколько раз. Хлипкая конструкция из реек, веревок и металла – разве может это взлететь? Больше нащупал, чем увидел сбоку у носа крышку и, отвинтив пару винтов, найденной тут же отверткой, открыл. Знал бы трудовик, дядь Гена, когда и кому пригодятся его уроки! Тяжко соображая, что к чему крепится и зачем вообще здесь находится, Егор принялся за работу. Ломать не строить, как говорится.
Утром Маша и Гриша были собраны и решительны. Такими, наверно, бывают солдаты перед боем. Они были ласковы и внимательны к Егору, спросили, как ему спалось, приготовили завтрак, но чувствовалось, как отгородились они сознанием своего долга и судьбы.
Солнце едва взошло, а уже чуть не все жители городка пришли к их дому. Просто побросали работу и пришли смотреть испытания. Как только узнали? Что за ночное сарафанное радио?
Гришу подбадривали и хвалили. Ему помогли открыть ворота. Самолетик катили по улице, едва не задевая крыльями противоположных заборов. На поле самолетик утопал в ромашках – все как на Гришином фото. Только уже Ледовский не придет, не встанет у верной машины, не расхохочется открыто и доверчиво.
Не было никаких речей и напутствий. Не было торжественности и пафоса. Каждый делал свое дело. Зрители столпились на краю поля, Маша забралась на тесное для нее кресло пилота. Гриша крутанул пропеллер.
«А если я не до конца испортил механизм? – запоздалая жуть накрыла Егора. – Если он взлетит, а из-за меня упадет? Что делать-то, Господи? Зачем я вообще сюда поехал? Сдался мне этот дом! Нельзя что ли в квартире сына воспитать? Остановите ее, кто-нибудь!»
Самолетик дрогнул, оживая, по его ребристым бокам прошла легкая судорога, хвост вильнул из стороны в сторону, колеса нехотя и тяжело сделали один оборот, второй, уже быстрее. «Пропали», – понял Егор.
Он хотел уже закрыть глаза, но самолетик словно наткнулся на невидимую стену, фыркнул удивленно и затих. Встал, грея бок на солнышке.
Маша вертела ручки в кабине. Подъехал Гриша. По траве и цветам его тележка передвигалась медленно. Он не мог дотянуться до кабины, но кричал Маше какие-то указания. Потом махнул, чтобы спускалась. Зрители как один развернулись и отправились в город по своим рабочим местам или домам. Ни слова упрека, ни смешка, ни ухмылки не бросили в Гришу. Егор шел чуть позади всех и не мог отделаться от ощущения, что самолетик укоризненно и непонимающе смотрит им, уходящим, вслед.
Но делать нечего, пришлось возвращаться в дом и оставаться наедине с братом и сестрой. Страшась их молчания, Егор первым выдавил из себя робкое:
– Григорий, так а может и ничего, что не полетел? Доработаешь конструкцию, усовершенствуешь.
– Я в ангаре буду, – бросил Гриша сестре, – И в поле.
Ангаром он принципиально называл сарай, где строил самолетик.
Стоило двери за ним закрыться, Егор на своей шкуре узнал, как страшен гнев тихих и добрых людей.
– Ты чужой здесь. Кто дал тебе право, – голос Маши проезжался по Егору рубанком, – кто дал тебе право вмешиваться в нашу семью и в нашу жизнь?
Она не спрашивала, что случилось с самолетиком, она все поняла. И пребывала в тихом и страшном бешенстве. Так едкая кислота не кипит и не булькает, но жалит страшнее кипятка. Егор не стал отпираться.
– Я же тебя спасал! Ты бы разбилась насмерть!
– А ты что – бог, чтобы решать, кому когда умирать?
– Никто не бог! Так теперь и вовсе людей не спасать что ли?
– Мой брат – гениальный конструктор. Это его призвание и будущее. И его первый самолет прекрасно полетел бы, если бы ты все не испортил!
Маша отвернулась к печи, а Егор трусливо сбежал.
Полдня он депрессивным тараканом прятался у себя в комнате. Прислушивался к звукам за дверью, боясь, что Маша зайдет, и думал, как все исправить? Оказалось, что за несчастные два дня он так прирос душой к этим ребятам, что вообще не представлял, как теперь отдираться от них и уезжать. За время, проведенное здесь, он уже успел напридумывать себе ситуаций из будущего. Как будет писать им письма, настоящие письма на бумаге в конверте с адресом и марками, ведь электронной почтой здесь и не пахло. Даже посмеялся про себя, что лет через 10 здесь могут поставить отделение «Электропочты», где толстая кудрявая работница будет дубасить штемпелем по экрану компьютера. Он представлял, как зимой приедет в гости и привезет Грише конструктор самолета, а Маше набор посуды с розетками. Он уже думал назвать своего ребенка в честь кого-то из них, и вот все перечеркнуто одним поступком, одной глупой виной. Да и вина ли это – спасение человека?
Маша действительно зашла. Постучала и вежливо, отводя глаза, пригласила обедать. Егор прикинулся бы спящим, но живот уже подводило от голода. Они заканчивали трапезу в напряженной тишине, когда дверь распахнулась и ворвался радостный Гриша. Он схватил со стола яблоки, пожонглировал ими, побросал издалека в корзинку, даже умудрился пританцовывать на тележке:
– Машка-Машка-Машка! Парам-пам-пам! Я все понял, я все сделал, я все починил, я молодец! Завтра точно можно стартовать!
Глядя на него, счастливого и горящего жизнью, Маша тоже заулыбалась. Вытянула брата полотенцем по спине за непомытые руки, а Егора даже сама попросила помочь с посудой после обеда.
А потом они, повеселевшие и почти примиренные, топили вместе баню. Егор учился колоть дрова, старательно по-клоунски ругался на неподъемный топор, Маша хохотала.
Егор, впервые видевший такую баню, просидел там часа два, вылез просветленный до седьмой чакры, и довольный жизнью как никогда прежде.
Такой славный и добрый был вечер, но и он закончился. Маша отправилась в баню почти ночью, она не любила сильного жара. Когда Егор вышел из комнаты напиться воды из кувшина, он увидел поразительную картину. Освещенная блеклым светом керосинки Маша простоволосая в ночнушке и короткой шали прилегла на лавку да так, намаявшаяся за день, и уснула, не дошла до своей спальни. И опять она в своих дурацких чугунных ботинках. Да еще и ремень поверх сорочки напялила!
Егор на цыпочках подошел ближе. Ничего такого не было у него на уме, честное слово, хотя девушка нравилась ему невероятно. Он лишь представил, как устают ее бедные ножки за день в этих утюгах топтаться по дому и двору, хоть бы ночью дала им покоя. И одной рукой он отщелкнул пряжку ремня, а другой скинул ботинки. Они грохнули об пол как цельный кусок гранита. Маша удивленно заморгала, приподняла голову. Приподняла плечи. Живот, руки. Потом ноги. Как воздушный шарик, наполненный гелием, она поднималась к потолку на глазах у остолбеневшего Егора, и старалась еще придержать подол рубашки, чтобы не задирался высоко.
Она парила под потолком, отталкиваясь то затылком, то локтями.
– Ой, что ты наделал, глупый, что ты наделал – бормотала она.
– Я не хотел, – только и мог прошептать Егор.
Маше пришлось громко окликнуть, чтобы Егор очнулся и подал ремень и ботинки. Она невозмутимо нацепила опять свое обмундирование и плавно опустилась на лавку. Села прямо. Потянула Егора за рукав. Рука ее была человеческой, не бесплотной. Теплой.
– Я теперь должна объяснить тебе все. Такое правило, – вздохнула она.
И это был не сон. Не сон.
– Говорят, что самый первый город, где все началось, был в горах. Пришел туда бродяга-оборванец, просил погреться и переночевать. Его прогоняли. Люди злы были очень перед войной, уж и не помнит никто, какая тогда была война. А если кто и пускал, то потом замечали, что он болен сыпной болезнью.
– Тифом?
– У нас всегда говорили "сыпная болезнь" или "хворь". Замечали и выгоняли, потому что заразно очень. Тогда он к дохтору постучался, а тот ему: давай деньги за осмотр и лекарства. А откуда у такого деньги? Он тогда как закричит «Будьте вы прокляты! Не станет и вам ни покоя, ни пристанища, земли под ногами чуять не будете!» Горы заходили ходуном от крика, и все, кто жил тогда в городе, поднялись в воздух и опуститься не смогли. А с вершин сошел снег и засыпал дома.
– А как вы дальше? – Егор не поверил бы этим сказкам, но Маша на его глазах парила под потолком.
– Приспособились, – Маша указала на ботинки, – Но все равно каждый раз, как кто-то узнает нашу тайну, нужно оставлять жилье и улетать. Нет нам места на Земле.
– Ты ненавидишь, наверно, этого бродягу? И тех, ну, кто узнает секрет?
– Нет, мне его жалко. И себя тоже, и всех.
–Так вот почему меня все к дохтуру гнали? – дошло до Егора, – Если я, чужак, попрошу помощи, он меня вылечит и проклятье пройдет? Так? Я сейчас пойду! Меня вон аллергия замучила, даст таблетку, и вы расколдуетесь.
Маша закрыла лицо ладонями. Егор приобнял ее за плечи. Можно ли? Как бы еще каких дров не наломать.
– Вы такой умный, но как ребенок. Ой, не сердись, что я смеюсь. Ты добрый, образованный. Но разве можно в такое верить? Только в сказках «расколдовываются». Один хороший поступок сделал – и все, зажил счастливо. А доктор уже тысячу раз раскаялся, уже тысячу чужаков вылечил. У него страшней всех судьба. Он ведь один остался из тех, кто в первом городе жил. Он тот самый доктор, что прогнал бродягу. Праправнуков уже похоронил стариками, а смерть его не берет.
Долгий вышел разговор. Странный разговор. Уже серый и зябкий рассвет расползался по комнате. Маша поднялась. Утюги-ботинки и ремень удерживали ее, но теперь Егор замечал, каких усилий ей стоит не поднимать руки над головой.
– Вы ведь проводите нас?
Егор кивнул, боясь, что голос прозвучит пискляво и совсем не мужественно.
– Спасибо.
Нижнеуральцы собрались в поле, где все еще стоял позабытый самолетик. Все в бело-голубых балахонах и шароварах. Отправлялись налегке – никаких узлов и чемоданов. Извозчик Василий кивнул издалека. Баба, продававшая напитки, и морж-дежурный тоже были здесь. Узнал Егор и архивиста. Тот протянул справку. А Егор уж и думать о ней забыл. Дом, жена и мама, вся прежняя жизнь стали далекими и чужими.
Пришло время прощаться. Первым Егор подошел к Грише. Наверно, это было не очень вежливо, но он не мог не спросить:
– Гриш, а зачем тебе самолет? Ты же и так летаешь!
– Не все же могут. Вот Алексей Иваныч только в машине мог. А потом сам я лечу, куда ветер дует, а на самолете можно выбирать маршрут.
– Удачи! – Егор пожал ему руку.
Гриша отстегнул от колен ремешки, и неведомая сила понесла его вверх. «Воздухоплаватель» вспомнилось слово.
Подошла Маша. В сине-белой сорочке с распущенными волосами она была удивительно красива. Егор взял ее руку и поцеловал натруженную жесткую ладонь, потерся о нее небритой щекой. Маша тихонько ойкнула. Даже сейчас она то и дело поглядывала на брата. Будто он минуты без присмотра прожить не мог!
–Мы ведь увидимся еще? – спросил Егор.
– Нет. Но я буду тебя вспоминать. Спасибо, что пытался меня спасти, я ведь правда боялась лететь.
Ох, как же глупо это было! Ведь она не может разбиться, не было никакой опасности. А он, герой криворукий, полез куда не просят!
Маша сбросила ботинки и, выскользнула из объятий. Егор заворожено наблюдал за ее полетом. Один за другим люди отстегивали ремни, оставляли в траве обувь и поднимались. Не слишком высоко, на уровне третьего-четвертого этажа. Ветра не было, и они просто зависли в воздухе, словно венки на воде, двигались легко и красиво.
Из-за плеча Егора взметнулась черная тень. Показалось, что это огромная когтистая птица взмыла над людьми и стала бить их ногами и крыльями. Откуда здесь такая? Орел? Кондор? Уральцы не могли сдвинуться с места, только закрывали головы руками. И Маша.
Егор оглянулся в поисках камня или палки. Сообразил: кидать опасно, попаду в людей. Стон слышался над головой. И дальше Егор действовал на автопилоте. Он плохо помнил, как подбежал к самолетику и как поднял его в воздух. Давил ли он педали, тянул штурвал? Был ли вообще штурвал? Закружилась голова, когда ромашки стали точками. Горизонт болтался где-то сбоку. Не задеть бы людей.
Самолетик послушно, будто по собственному разумению, развернулся и пошел на таран. У самого носа мелькнуло белое лицо, чья-то босая нога. Ветер и блики от лобового стекла не давали толком открыть глаз. Самолетик глухо стукнулся о черную фигуру по касательной и, потеряв скорость, пошел вниз. «Что-то было в фильме. Штурвал на себя», – пронеслось в голове Егора. Он уперся ногами и руками, пригнул голову, ожидая удара о землю. Но самолетик, словно сам живой и понимающий, мягко спланировал в ромашки.
Егор прислушался к себе и самолетику, словно тот тоже стал частью его тела. Потом осторожно выбрался из кабины.
Недалеко на земле кряхтел и тихонько ругался поверженный враг – не гигантский хищник, круглолицый лысоватый старичок с седыми усами. Просто широкие рукава черного балахона со страху показались крыльями птицы.
Егору стало неловко, что он запаниковал и, кажется, покалечил безобидного старика.
– Вы чего на своих-то нападаете? – буркнул он, помогая тому встать.
– Да я хочу что ли? Я бы рад не нападать. Это проклятье, что я могу сделать? – Старичок говорил плаксиво, утирал пот с гипертоничного лица. – Кабы я знал тогда. А потом, ну в чем я виноват? Спросил деньги за лечение? Так а я что, не человек, есть-пить не должен? Дети мои есть не хотят? Вот к вам бы ночью пришел злобный заразный человек и потребовал бесплатно его лечить, кормить и укладывать спать в доме, где жена и дети, вы бы согласились?
– Нет, – честно признал Егор, – даже дверь бы не открыл.
– Ну вот!
Помолчали. Поднявшийся ветер относил все дальше жителей загадочного Нижне-Уральска. На какой земле он вырастет снова?
– Ну, добра вам, полетел я что ли. А кто меня спрашивает, да? Да не бойтесь, я уж не буду их трогать. Догоню и полечу рядом. Ох, судьбинушка. А куда я денусь. Устал.
Постанывая и бормоча что-то, доктор поднялся над землей и полетел следом за своим про́клятым народом. Егор остался совсем один. Он походил немного по полю, успокаиваясь, погладил нос самолетика: «а мы с тобой остались без полетов, извини».
Он зашел за вещами в опустевший дом. На лавке свернулась калачиком машина шаль. Ледовский задорно смеялся с фотографии на зеркале. На столе сверкала в солнечных лучах забытая розетка. Уходя, Егор позволил себе всего один раз оглянуться. Домик навострил уши-трубы, прислушивался, не возвращаются ли хозяева.
Вокзал был совершенно пуст, но поезд пришел по расписанию и увез Егора домой.
Спустя 10 лет, Егор искал для старшего сына, Саввы, журнал по авиамоделированию и наткнулся на книгу «Полет ночных ведьм» о девушках-летчицах. Цена кусалась, но Егор раскошелился, чтобы иметь возможность в любой момент открыть разворот и смотреть на Машину фотографию. Только на третий день он заметил внизу страницы подпись, что самолет летчицы был сбит под Севастополем в 1942г. Егор решил, что обязательно этим же летом поедет в Крым и возьмет с собой георгины из собственного сада. Если, конечно, Катя, не будет против.
Автор: Климентина
Источник: https://litclubbs.ru/articles/52512-vozduhoplavatel.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: