В проекте «Голоса исчезнувших деревень» – рассказ о Новосёловском молочно-консервном комбинате и о тех, кому он дал путёвку в жизнь
Галина ЧЕРКАШИНА
Его называли просто Точкой. Хотя это был целый рабочий посёлок со всей необходимой, как бы мы сегодня сказали, инфраструктурой. Школа, больница, детсад, клуб, магазин, баня, кирпичные двухэтажные жилые дома. Целый посёлок при молочно-консервном комбинате. Точка, которую сегодня не найдёшь ни на земле, ни на карте…
РАССТАВАЛИСЬ СО СЛЕЗАМИ
В ходе подготовки ложа водохранилища для строящейся Красноярской ГЭС новый, незадолго до этого пущенный в эксплуатацию в старом Новосёлово молочный завод и прилегающий к нему посёлок были взорваны до основания.
У Николая Трофимовича Ковалёва, руководившего в то время работами по подготовке района к затоплению, сохранились пожелтевшие от времени фотографии, запечатлевшие уничтожение Точки. Они страшны, и напоминают кадры бомбёжек из военных хроник. Двухэтажки, кажущиеся спичечными коробками на фоне чёрного от взрывов неба… Завод строили из натурального камня и потому взорвать его пытались несколько раз. Люди выходили на берег Енисея и плакали, глядя на ужасающее зрелище.
− Сколько слёз было! Рёвом ревели, видя нашу любимую Точку, наш родной уголочек в руинах, − вспоминают сёстры Анна и Мария Анищенко.
Водохранилище наполнялось весь 1967 год. Работы велись в спешном порядке. Всё, что успели, перевезли на новые места, остальное − ушло на дно рукотворного Красноярского моря. Для тех, кто работал на Точке, потеря предприятия стала личной трагедией. Люди разъезжались кто куда.
− Мы уезжали самые последние, − рассказывает Мария Борисовна. − Уже и квартира была на новом месте, а все не верилось, что родные места уйдут под воду. Мама в пути спохватилась: "Кантарик забыли! Да как же! Он же у нас с Брянщины ещё, надо вернуться!" А куда возвращаться, уж вода следом...
Трудно поверить, что это происходило на нашей земле, и тем более невозможно было поверить им, работающим на Точке тогда, что завод будет уничтожен. Не верилось, что их счастье в один миг превратится в пыль и обломки. Чем больше пытаешься вернуться в те годы, тем ближе и понятнее становится боль потери, которую они испытали. Ведь для большинства из них Точка стала вторым домом, а сестёр Анищенко, как и многих их сверстников, заводская проходная в прямом смысле вывела в люди, в большую в жизнь.
ПУТЁВКА В ЖИЗНЬ
Фраза взята не для красного словца. Так оно и было. Построили завод в пяти километрах от старого Новосёлово и Овцевода – появились рабочие места, потребовались профессиональные кадры. Людей учили на месте или отправляли на курсы. Анна Анищенко профессию мастера масло-сыроделия приобретала в Минусинске, её сестра Мария училась по ходу дела. А если бы не МКК, разве смогли бы они получить профессию, ведь росли девушки в семье переселенцев, без отца. Кто знает? Одно точно. Новый завод открыл им двери в светлое будущее.
Прослышав о войне, отец Анны и Марии Борис Гаврилович вместе с другими деревенскими мужиками в 1941 году отправился с Брянщины в Сибирь, подальше от границы. Ходоки остановились в Красноярском крае, Борис Анищенко с семьёй и родственниками поселился в деревне Когунек, в колхозе «Красная агрономия».
− Дали нам, как переселенцам, хатёнку, да корову Кривку с бельмом на глазу, − вспоминает Анна Борисовна. − Папу поставили бригадиром полеводческой бригады. Переехали мы в марте, а в августе его уже забрали на войну. На фронте был командиром. В 1942 году мы получили известие, что наш папулечка пропал без вести.
Через всю жизнь сёстры пронесли сердечное тёпло друг к другу и своим родным. Отсюда и такое нежное обращение к тем, кого уже давно нет в живых. Папулечка, мамочка, Улечка, браточек. И особая нежность – к матери. Потому что на одних руках вынянчила, вырастила, подняла.
– «Кому ночь, а мне − всё день» − часто повторяла наша мамочка, – эти материнские слова, сёстры, как заучённую мантру, не сговариваясь, произносят в один голос.
В них слышится и горечь, и покорность судьбе, и какое-то стоическое принятие своей нелёгкой бабьей доли. Уехав подальше от границы, отец, по сути, спас семью от гитлеровской оккупации, а детей, возможно, и от фашистского плена. Сколько их, молодых парней и девушек фашисты угнали в Германию! Да, Анна и Мария вместе со старшей сестрой Улей и братом Володей пережили трудное детство. Но они не видели фашистских зверств, которые творились на их родине, остались в живых.
Отец не успел ничего построить на новом месте. Кривку поселили в сенцах, куры обитали под столом, а гуси, гогоча, пощипывали пятки ребятишкам из-под кровати. Василиса Михайловна и четверо ребятишек мал мала меньше, спали на единственной дощатой кровати. Самая маленькая – Мария – у мамы под крылышком. Она родилась уже в Сибири в июне 1941-го и была совсем крохой.
«В тесноте, да не в обиде», говорят в народе. Несмотря на тяжёлые военные годы, мать и маленькую дочурку выходила, и старших детей подняла. Кривка кормила молоком. На 30 сотках огорода росла картошка, зрели помидоры, морковка, огурцы. Держали свиней, птицу.
− Картошку копали всей семьёй. Мама первая несёт два ведра на горбушке, Володя с Улей – ведёрко, я – с полведёрка, а Марии даже в рукав от рубашки положим пять картошек, и она тащит. Гуськом, друг за другом, − вспоминает Анна Борисовна. – Во всём маме помогали. И воду с речки на коромысле носили. И коров гоняли на водопой.
− Как-то приходят к нам домой два мужчины в кожанках, − рассказывает Мария Борисовна.
− Хозяйство есть, корова, свиньи? − спрашивают.
− Есть, − отвечаю. А мама в это время в колхозе на току работала.
− Пригони их сюда.
Свиньи-то по деревне всегда бегали. Я их загнала во двор. Один берёт наган и этого борова − бах-бах, забил. Я напугалась, бегу через огород к маме. Рассказываю. Так, мол, и так. Она схватилась, бежит, кричит на всю деревню: «Ой, рятуйте, люди добрые!» А мужики погрузили борова на тележку и увезли. Мы тогда все так плакали! Оказалось, мама какой-то налог не доплатила. Тогда же продовольственный налог нужно было сдавать. Шкуры от домашних животных, яйца, молоко… А Уля наша тогда уж училась в Абакане. Она пошла в военкомат и рассказала, что случилось. Помню, после этого к нам приезжал военком. Он всё записал, успокоил маму и уехал. А через некоторое время нам стало приходить денежное пособие − сто с лишним рублей. Мама ездила за этим пособием в Шира. Помню, наденет шалёнку свою шерстяную, армячишко и едет на бензовозе или на какой-нибудь попутной машине. Привезёт оттуда мешок, напокупает нам всего. Ане как-то валенки привезла, мне – какие-то штанишки. Самый лучшим гостинцем для меня был сахар-рафинад. Привезёт в-о-от такие куски! Куда не спрячет − я везде найду и на уроке сосу этот сахар. Меня даже в классной стенгазете за это продёрнули. Нарисовали с калачом во рту, а я и калача-то никогда не видела. Хлеб мы не пекли, русская печка дымилась страшно! Уж потом, когда брат Володя вырос да починил трубу, тогда уж мама стала выпекать в ней и хлеб и разную стряпню.
− Володя вообще был для нас вторым папой, − рассказывает Анна Борисовна. Наловит сусликов, нажарит, а шкурки сдаст в заготконтору − всё копейка в семью. В 14 лет уже работал в колхозе. Тройку коней запряжёт, наложит три воза соломы в поле и везёт в колхоз, а силёнка-то какая, мальчишка совсем! Мимо нашего дома остановится, мы скорей-скорей выскакиваем надёргать сена коровке …
− Да и мы с сёстрами в колхозе наработались, − продолжает Мария Борисовна. – Я после десятилетки и зерно на току обрабатывала, и за свиньями ходила, и помощницей поварихи на полевом стане была … Вот так трудно, потихоньку-помаленьку мы поднимались, вставали на ноги.
Жизнь семьи вывел на светлую полосу Новосёловский молочный завод. Как Красноярская ГЭС в одночасье изменила течение Енисея, так и Точка круто повернула судьбу сестёр к лучшему.
ДОРОГИЕ СЕРДЦУ ЗАВОДСКИЕ БУДНИ
Чёрно-белые фотографии, запечатлевшие Точку – бесценные крупицы памяти, ставшие сегодня историей. На одной из них Анна Борисовна Анищенко. На запястье часы «Заря», в руках прибор жиромер…
− Это уже 1962 год, а я − мастер маслоцеха. Уже бегала в лабораторию, делала анализ сливок, уже и на часы себе заработала, − рассказывает женщина. А начинала аппаратчиком на вакуумном аппарате.
− Вакуумные аппараты делали сгущёнку для сухого молока. – продолжает Анна Борисовна. − В цехе была идеальная чистота. Все ходили в белых комбинезонах, женщины на головах носили марлевую шапочку. Я за смену должна была сварить сгущёнку, выпустить её на сушилку и помыть два аппарата. Обязательно промыть танки и трубы от молока. Чуть промедлишь – оно уже прилипло. У меня на ногах белые чуни, я залажу в танк, щётку с железными зубьями в руки и пошла шоркать. А в вакуумном аппарате было 760 трубочек, и каждую трубку надо было промыть металлическим шомполом. Пота пролито немало!
После школы маслопрома, которую девушка закончила с отличием, Анну поставили мастером цеха маслоделия. И хотя любила она свою работу, но была у неё мечта. С детства она водилась с соседской ребятнёй, а в мечтах видела себя учительницей у школьной доски. И стала. Более 40 лет как и сестра Мария проработала педагогом. Но вот ведь чудо! Даже в школу она пришла благодаря молзаводу, который отправил её, аппаратчицу цеха, обучаться в Минусинскую школу маслопрома.
− Прослышала я, что в Минусинске проводят набор на курсы учителей начальных классов,− рассказывает Анна Борисовна. – Побежала в гороно, записалась. На Точку возвращаюсь счастливая. Прихожу к директору, Владимиру Илларионовичу Кубраку, говорю: « Вы на своем месте?» «Да», − отвечает. «Вот и я хочу быть на своём». «Нет, Анна Борисовна, придётся отработать». Расстроилась… «Слушай, Мария,– говорю,– поедешь учиться на учителя?» Та отвечает: «Поеду!»
Так с легкой руки старшей сестры и Мария стала педагогом, и её первыми учениками стали дети заводчан. Но начинала она тоже на МКК, в аппаратном цехе.
− Жизнь на Точке кипела и бурлила, − вспоминает Мария Борисовна. – Жили дружно и весело. Заведующая клубом Мария Михайловна Летникова проводила КВНы, вечера встречи. Альберт Гербер играл на аккордеоне, молодёжь танцевала под радиолу, под гармонь. Киномеханик Геннадий Ярлыков чуть не каждый день крутил нам кинофильмы. Так что и работали, и дружили, и любили – всё успевали.
− Меня с работы встречал Вася Неуймин, мой дружок, − говорит Мария Борисовна, пропев песню своей юности о заводском гудке. − Иду со смены в 12 часов ночи, а он приедет на велосипеде из Новосёлово и ждёт меня на проходной…
МАСЛО, ТВОРОГ, ВАНИЛЬНОЕ МОРОЖЕНОЕ
Известно, в детстве не только деревья выше, но и мороженое вкуснее. В моём, например, точно. Оно было не всегда и не в таком красочно-ослепительном ассортименте, как сейчас. В стаканчиках. На развес. Но вкус его до сих пор помнится. Также как у мастеров Новосёловского маслозавода до сего дня на губах вкус мороженого их молодости, пахнущее ванилью. Да и не только его. Масла, сливок, сухого молока, сгущенки. Комбинат выпускал не только сухое молоко для поставки в отдалённые районы севера, для чего собственно и строился, но и другие молочные продукты.
Полторы тонны масла за смену вырабатывали. Это притом, что завод гудел и днём и ночью. Работа шла в четыре смены, круглосуточно. Продукция Новосёловского МКК расходилась по всей стране. Но и «сапожники» не сидели без сапог». Завод имел при себе магазин, где молоко, сливочное масло, творог, сметану, сливки, сгущённое молоко рабочие могли брать бесплатно.
P.S. Точка, которой нет на карте, но которая осталась в сердце каждого, с кем пересеклась её судьба. До обидного короткая. Завод начали строить ещё до Великой Отечественной войны. Возобновилось строительство только в 1948 году. В 1953 году завод был запущен, а в 1967 – уничтожен…
Нынешний год – год столетия Новосёловского района и 90-летия Красноярского края. Но наша история не ограничивается этим отрезком времени. Точка светлой строкой вошла в трудовую биографию многих наших земляков. И осталась в памяти, как и для сестёр Анищенко, вторым домом, родным уголочком малой родины.
