//«Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду» (А.В.)
Сережа Довлатов умер 24 августа 1990 года. Его нет больше. Остались его книги и его друзья, которые его помнят и всё вспоминают и вспоминают, остались его тексты, фразы и слова, разные – сердитые и добрые.
Рост Сергея был метр девяносто четыре. Такой рост определил и его судьбу – он был гигантом не только духа, но и тела. Такой он явился к нам, и такой ушёл от нас.
«Я и сейчас одет неважно. А раньше одевался еще хуже. В Союзе я был одет настолько плохо, что меня даже корили за это. Вспоминаю, как директор Пушкинского заповедника говорил мне: «Своими брюками, товарищ Довлатов, вы нарушаете праздничную атмосферу здешних мест...» (С.Д.).
Господитыбожемой, что бы ни надел Сергей, он всегда и везде выглядел самым красивым и элегантным.
В нём все сочеталось, всё соответствовало друг другу: и гигантский рост, и особенная красота, и печальные глаза. И голос у него был потрясающего тембра, сексуальный у него был голос.
Только взглянув на него, только услышав его, можно забыть обо всём и идти за ним.
В последнюю из пригодных для пляжа суббот Нью-Йорк собрался на
108-й улице проститься с Довлатовым. Было принято решение, что улица будет называться именем Довлатова. Нашлись злопыхатели: «на доме Бродского нет даже доски, а здесь целую улицу назвали именем Довлатова». И правильно сделали. Об этом сказал Александр Генис: «Мне это кажется справедливым. Сергей был нашим писателем. Бродский – для мира. Солженицын – для истории, Довлатов – для домашнего пользования. О чём свидетельствовали 3 миллиона проданных книг и толпа поклонников, новых, молодых, старых.» Генис сказал Речь , в которой в вечернем репортаже осталась одна фраза «Сергей любил поесть».
И напоследок. Мой любимый Генис о моём любимом Довлатове
«Довлатов мне снится постоянно, особенно в свой день рождения. Эти сны всегда одни и те же – мне снится, как я с ним разговариваю, зная, что он мертв. Очень неловкая ситуация: ведь невозможно сказать мертвому человеку, что он умер. Самое поразительное было на первую годовщину его смерти. Мы поехали на кладбище, выпивали на могиле, как положено. И мне приснился сон, который я считаю историческим. Во сне звонит мне Довлатов – оттуда, и я от ужаса, не зная, что сказать, спрашиваю: «Ну как там?» А он говорит: «Как в армии: хреново, но жить можно». Ужас, да? Я с этим сном живу четверть века.»