Степаныч, техник по вооружению, пожилой для капитана офицер, всегда боялся причинить ущерб ближнему своему посредством вооружения самолета. Он усердно штудировал правила безопасности и служил примером для бомберов полка.
Валера Чудайкин, электронщик, веселый парень, постоянно подначивал Степаныча. Он говорил, как бы тот не штудировал правила безопасности, а обязательно перекусит, кого-то бомболюками или сбросит бомбу на стоянке, а то из пушки выстрелит и в КДП попадет. На что Степаныч искренне желал Валере, что бы у того язык его поганый отсох.
Как-то, придя на стоянку, Степаныч увидел, что в бомболюках, на стремянке стоит Валера, по зимнему времени в валенках, и что-то монтирует внутри.
- Ты там надолго? - спросил его Степаныч.
- Нет, пара минут. Уже заканчиваю.
Степаныч отошел в курилку. Через несколько минут, завидев, что Валера тащит стремянку по стоянке, выбросил окурок и заковылял в кабину штурмана. Проверив работу бомбовооружения, он зычно крикнул:
- От бомболюков!
- Есть от люков, - ответил кто-то. И Степаныч перевел переключатель бомболюков в положение «Закрыто». Самолет вздрогнул и люки, движимые 150 атмосферами гидравлики, хлопнули.
А снаружи Валера в момент закрытия люков вставил в их пасть пару старых валенок. Затем облил их жидкостью АМГ, имеющей интенсивный красный цвет и налил под валенками лужу той же жидкости. Внешне это выглядело так, будто люками кому-то ноги откусило, а валенки створками зажало. Он увлек за контейнер слонявшихся по стоянке стартеха и его механиков. Выглядывая из-за контейнера, они наблюдали, как Степаныч из самолета выходит.
А Степаныч, увидев торчащие из бомболюков, залитые «кровью» валенки стал медленно валиться на бетон, прямо в лужу из АМГ. Эта жидкость имеет довольно резкий запах, не имеющий ничего общего с запахом крови. Установив этот факт, Степаныч подпрыгнул, ухватил ручку, оторванную от волокуши, и понесся за Валерой.
---------------
И первое что я подумал
Был у нас начальником штаба полка подполковник один. В возрасте уже, и ближе к дембелю. Последний год дослуживал.
Улетел наш полк на Сахалин. А НШ на хозяйстве остался, во главе нескольких офицеров и десятка матросов. И произошло с ним досадное происшествие. Только сел он с одним майором в свой Уазик, разогнался шофер до скорости аж тридцать километров в час и эта колымага благополучно перевернулась. Ничего особо страшного не произошло, всего-то и ужасов, что майор ключицу сломал, да сам начальник штаба вниз головой минуты две повисел. Матросу-шоферу и вовсе ничего. Уазик на колеса два прапорщика, мимо проходящих, поставили. Здоровые хлопцы.
Но, видать, сильно это происшествие на старика подействовало. Когда полк назад вернулся он каждому, кого ему остановить удавалось, одну и ту же историю рассказывал:
- Набрал наш Уазик скорость тридцать километров в час и благополучно перевернулся. И вот висю, вишу, (или как там?) я вниз головой и спасением матроса руковожу, - при этом он гордо и пытливо смотрел в глаза слушателя (верит ли?) – а сзади майор стонет, ключицу сломал. Меня вытащить пытаются. А я нет, сперва майора спасайте, а потом меня. Вот вытащили меня из машины и первое, что я подумал: - Это пи…дец, дембель!
Всем, всем нашим он эту историю рассказал. Некоторым по два раза. Я тогда лейтенантом зеленым был еще. Вниманием начальника штаба очень польщен был, когда он меня под локоток в штабном коридоре отловил и так детально всю историю изложить соизволил. И закончил он свой рассказ словами:
- И первое что я подумал, это пи…дец, дембель!
Очевидно, он опасался, что в полку может оказаться человек, не слышавший об этом поучительном случае, потому что вскоре назначил читку приказов. Это мероприятие, как правило, проводит начальник штаба полка. Когда командиры эскадрилий и начальник ТЭЧ доложили ему о наличии личного состава, он пересчитал по рядам. Все присутствуют? Как бы не надули! Читку приказов он провел на удивление быстро и небрежно, и вот настал момент, когда он, не без юмора, рассказал: как они набрали тридцать километров в час, как спасали, под его руководством, вначале матроса, а потом майора. Как он вниз головой висел. Как вытащили его. И как он, стоя возле Уазика, лежащего кверху брюхом, еще и подумал: « И первое, что я подумал…» И тут весь полк в едином порыве, дружно крикнул:
-…это пи…дец! Дембель!
Таких аплодисментов даже в Кремле во Дворце съездов не слышали. Ну, там где переходят в бурные овации.
---------------
Поход в аэропорт
Мишаня звезд с неба не хватал. Потому и на погонах у него они не шибко разрастались. Это его не очень беспокоило. Радовало другое, что их полк располагался на аэродроме совместного базирования, где с одной стороны полосы стояли боевые самолеты, а с другой гражданские. И его офицерское общежитие находилось не более как в десяти минутах пешего ходу от аэропорта. А до курортной зоны, переполненной женским полом, было и вовсе рукой подать.
Не обремененный семьей, он никогда не отказывался сходить начальником патруля в гущу гражданской жизни. Придя в аэропорт, он не спешил проверять документы и форму одежды у солдат и матросов. Скажем больше, они его совершенно не интересовали. Но, отдельно стоящие или сидящие, девушки привлекали его самое пристальное внимание. Ближе к вечеру, он выбирал девушку попроще, на лице которой избыток интеллекта выделялся не слишком явно. Подходил к ней, четко брал под козырек и, не имея на то никаких оснований, просил предъявить документы. Подавленная официозом представительного «органа власти» девушка показывала паспорт и билет на самолет.
Если ее рейс должен был в скором времени состояться, он возвращал документы, брал под козырек и искал другой, более перспективный объект. Но если вылет у девушки планировался только на следующий день, он нагло заявлял, что на аэродроме совместного базирования, из соображений секретности, недопустимо столь длительное нахождение гражданских лиц. Когда девушка задавала тривиальный вопрос: «А что же делать?», Мишаня, постукивая ее паспортом по своей ладони, говорил; «А я, пожалуй, могу вам помочь». Затем он приказывал патрульным матросам взять багаж простушки, и они кратчайшей дорогой проводили ее в комнату общежития, где Мишаня и проживал.
Далее по обычной схеме. Легкий ужин, бутылочка вина, приятная музыка. Может быть, небольшое давление со стороны Мишани и, как правило, очередная крепость сдавалась на милость победителю.
Так ему удавалось проводить вечера в течение ряда лет. И он не просил у жизни ничего сверх этого. Но как-то раз попалась строптивая барышня. То ли дни у нее были критические, то ли парня своего крепко любила, а может просто, была непокобелима. Но она оказала яростное сопротивление. Как положено, с визгом, грохотом ломаемой мебели и битьем немногочисленной холостяцкой посуды, а также с расцарапыванием Мишаниной физиономии и нанесением ему легких телесных повреждений. На крики прибежала дежурная и, некстати оказавшийся в общежитии, ответственный по полку.
История получила огласку, на Мишино счастье в узких полковых кругах. Девушку уговорили не возбуждать уголовное дело по статье, карающей всякие поползновения, а Мишаню долго полоскали на всех собраниях. И на гауптвахте он посидел, и чуть с летной работы не полетел. Сильно за упущение в воспитательной работе с подчиненными досталось и старшему штурману полка.
Прошло два года. Михаил, наконец, вспомнил о карьере. А его все не выдвигали и не выдвигали. Тогда он пришел к старшему штурману и спросил:
- Вы думаете меня штурманом экипажа ставить? Или может, мне опять в аэропорт сходить?
У флагмана от такой наглости челюсть пришла в соприкосновение с поверхностью стола. Он выдвинул Мишаню. Сильно и далеко. На Тихоокеанский флот. Этого Миша никак не ожидал. О чем он мне и поведал, когда, подавленный и печальный, появился в нашем полку, который базировался на аэродроме в гордом одиночестве, в местности далекой от курортных зон.