Андрей Правов
15 февраля – очередная годовщина вывода советских войск из Афганистана. Уже 35-я. Предлагаю вниманию читателей мою статью, подготовленную для сборника «Афган – моя судьба», издательства ВегаПринт, вышедшего пять лет назад, к 30-й годовщине. Сборник состоит из статей советских журналистов, работавших в Афганистане в годы войны. Причем не только в годы присутствия в этой стране «ограниченного контингента советских войск», но до августа 1992 года, то есть до прекращения работы в связи с серьезным осложнением обстановки посольства России в августе 1992 года. Тогда же вместе с работниками посольства из Афганистана отбыли и еще остававшиеся в стране наши журналисты. В том числе и я, в годы афганской войны корреспондент Агентства печати Новости в Кабуле.
В апреле 1992 года, то есть уже спустя более, чем три года после вывода из
Афганистана «ограниченного контингента советских войск», я, как и много
месяцев до тех пор, сидел в здании бюро АПН в Кабуле и писал очередные
корреспонденции об афганской войне.
Время было, что называется, «стремное». Оставалось несколько дней, а, как мы
полагали, возможно и несколько часов до штурма города отрядами моджахедов.
Режим Наджибуллы, который мы несколько лет поддерживали, окончательно
сдавал позиции. Никто не знал когда в Кабул ворвутся моджахеды. Как и не знал
точно, что эти самые моджахеды могут сделать с нами, то есть оставшимися в
Кабуле шурави, как называли в Афганистане советских, а затем и российских
граждан.
Настроение поднимала только отличная погода. Весна была ранней, уже в конце марта погода напоминала московский июль. А в апреле можно сказать, что вообще наступило «курортное время».
Если бы не раскаты артиллерии где-то в горах Пагмана и постоянные взрывы,
доносящиеся из разных окраин и даже центра Кабула. Штурм приближался
неотвратимо. И, дабы не дразнить Судьбу, на всякий случай, я спустил на задний
двор с крыши длинную лестницу. А уже за запасными воротами поставил «Ниву».
Если, думал я, моджахеды появятся неожиданно и попытаются прорваться в дом
с «парадного крыльца», я спущусь по лестнице и спокойно уеду в сторону
посольства. А там уже толстые бетонные стены – настоящая крепость.
Ожидание штурма
Писалось в те дни много. Информацию помогали доставать знакомые афганцы.
Особенно один из наших бывших переводчиков. В принципе еще в начале марта, вместе с приезжавшим из Москвы представителем управления делами АПН, мы всех уволили и распродали почти все имущество.
По сути дела в бюро остался я один. Плюс садовник Раим, поскольку если его
убрать, двор бюро через пару недель превратился бы в мини-джунгли.
Тем не менее один наш переводчик на следующий после общего увольнения
день, как ни в чем не бывало, вышел на работу. «Дома все равно делать нечего, - неуверенно оправдывался он. - А так все-таки при деле...» Я согласился с тем, что он будет мне помогать. Естественно было ясно, что вряд ли это происходит
просто так – «дома скучно». Докладывает, подумал я, он «кому надо» о том, что я делаю. Ради этого и остался. Вопрос – кому? Еще все же существовавшей на то
момент и доживавшей последние дни власти? Или может быть уже моджахедам?
Ну да, Аллах с ним, пусть докладывает кому хочет! Мне скрывать нечего.
Переводчик лез во все дела. Особенно, как мне показалось, ошеломил его мой
новый самодельный солярий. Я вынес через балкон из гостиной на крышу
террасы один из ковров и в промежутках между сочинительством статей ложился на него и подставлял лицо солнцу. Кто знает, что будет завтра!? Так хоть немного можно получить удовольствие.
В целом я не психовал. Но все равно было несколько волнительно. За три с
половиной года работы было немало всякого. Были поездки по стране «на
броне», вместе сначала с советскими, а затем и с афганскими военными. Были
полеты на самолетах и вертолетах. Иной раз для страховки в полной темноте. Были ночи на заставах. Была попытка военного переворота в марте 1990 года. Были обстрелы наших домов в посольстве реактивными снарядами. Были теракты. Были кровь и страдание людей. Даже кишки на ветках деревьев были. Но штурм города – это все-таки «уже слишком».
Тем временем отряды моджахедов окружали Кабул. Хекматиар подошел к городу со стороны джелалабадской дороги, Масуд – со стороны Баграма, Дустум – со стороны аэропорта, а Сайяф – со стороны Пагмана. Было еще множество других группировок – пуштунских, таджикских, хазарейских, узбекских. И все они явно рассчитывали на «кусок пирога».
Крик «Аллах акбар» висел над посольством
Разрешилась ситуация 28 апреля 1992 года, то есть спустя 14 лет и один день
после той самой знаменитой Апрельской революции, «на защиту завоеваний»
которой в свое время и были введены советские войска.
Таким образом, как мы все тогда понимали, закончился знаковый период в
истории Афганистана. Пришел конец целой эпохе «построения социалистического общества минуя капитализм». Звучит красиво. Но узнал я об этом как-то очень по-будничному. Хотел после обеда выехать из посольства в бюро. Но дорогу преградил дежурный комендант – все,- сообщил он,- выезд в город закрыт, моджахеды в Кабуле.
В последовавшую ночь вместе с другими российскими гражданами –
дипломатами, журналистами и техническими специалистами, оставшимися в
афганской столице, несмотря на готовившийся штурм, мы укрылись в комплексе
зданий посольства РФ, наблюдая за факельным шествием на расположенных
вокруг горах.
Стемнело, и для большего эффекта тысячи моджахедов начали стрелять в воздух
трассирующими пулями. Огненные пунктиры рассекали небо над посольством, а раскаленный свинец сыпался вниз, пробивая окна наших квартир и крыши
автомашин. И над посольским городком громким эхом висел крик толпы: «Аллах Акбар!»...
Прежде всего, естественно, мы горячо обсуждали волнующую всех тему: будут ли моджахеды врываться в посольство? И если да, что они с нами сделают?
К середине ночи стало ясно – врываться в посольство и тем более убивать нас
моджахеды не собираются. Иначе уже бы ворвались. Темы разговоров
сменились. Мы занимались анализом происходившего.
Как афганская война превратилась в «чужую»
В феврале 1989 года советские войска были выведены из Афганистана, но война
продолжалась. Армия Наджибуллы, не без военной помощи Москвы, продолжала не просто удерживать занятые позиции, но в ряде провинций проводила очень успешные наступления. Так ранней весной 1989 года, сразу после вывода советских войск, афганские военные выиграли сложнейшую Джалалабадскую битву. Были победные сражения в провинции Логар. Были на севере. И я до сих пор убежден, что если бы не вся эта история с ГКЧП в Москве, армия Наджибуллы вообще выиграла бы войну.
Но происходило следующее. С начала 1992 года Россия прекратила помогать
режиму Наджибуллы. Помню, как к нам приехал тогдашний министр иностранных дел России Андрей Козырев и, через нового посла, довел следующую информацию – все происходящее вокруг остававшихся в Кабуле российских граждан, их не касается. Это – чужая война, а мы – только наблюдатели.
Сначала наши друзья-афганцы не поверили. Во время встречи в январе-феврале 1992 года, они доказывали, что предавать их сейчас просто невыгодно именно нам. По их мнению, американцы уже приняли идею, что военного решения афганской проблемы не существует. Впереди – обещанная встреча в Женеве, где должны быть сформированы новые, уже коллективные, органы власти - как из представителей режима Наджибуллы, так и из группировок моджахедов. Таким образом, Москва все же сможет влиять на ситуацию. Кроме этого, Афганистан не нуждается в какой-то «уж очень серьезной» помощи со стороны России. Афганцы дескать понимают наши трудности. Нужны авиационный керосин и солярка для танков. Ведь авиация и бронетехника – главные преимущества афганской армии перед партизанскими отрядами моджахедов. Москва отказала.
Тогда, 28 апреля 1992 года, почти каждый из нас был уверен: причина отказа –
стремление окружения Ельцина лишний раз «прогнуться» перед американцами.
Во всяком случае решение Москвы сдать режим Наджибуллы стало совершенно
неожиданным для тогдашнего представителя ООН Бенона Севана.
Первоначально, он даже не до конца представлял, как вписаться в
происходившее. Ведь разработанный на несколько месяцев вперед план
действий для миссии ООН в Афганистане основывался совсем на другом –
подготовке к Женевским переговорам, создании совместного правительства и так далее... И вдруг...
В тот вечер прогнозов развития событий называлось много. Но мне отчетливо
запомнился один. Когда кто-то из нас спросил, что же будет в Кабуле лет через
десять, один немолодой дипломат четко ответил: в Афганистане будут
американцы.
Ему никто не поверил. Посольская молодежь, увлеченная новыми в России
демократическими идеями, горячо уверяла, что Вашингтону это вовсе не надо и
американцы будут только приветствовать освобождение афганского народа от
иностранной оккупации. Собеседники постарше также сомневались. Американцы, считали они, народ практичный и не будут несколько раз наступать на одни и те же грабли, учтут наш опыт в Афганистане, да и свой во Вьетнаме. Как выяснилось, не учли...
Каюсь, грешен. Когда в 2001 году силы антитеррористической коалиции во главе с США входили в Афганистан, я злорадно потирал руки. Пусть, дескать,
американцы сами познакомятся с нравами местных бородатых мужиков с
автоматами Калашникова.
Однако тогда, в апреле 1992 года, всех нас, собравшихся в посольстве РФ в
Кабуле, волновал еще и другой вопрос: чем предательство дружественного
режима в Афганистане обернется для России?
Действительно, на мой взгляд, ввод «ограниченного контингента советских войск» в Афганистан в декабре 1979 года стал скорее ошибкой советского руководства. Но весной 1992 года «родить обратно» уже происшедшее было невозможно. И вместо исправления старых ошибок новое российское руководство совершило свои, не менее серьезные.
Предательство Кабула стоило Москве недешево. Так уже очень скоро Россия
столкнулась с необходимостью защищать афгано-таджикскую границу. До весны 1992 года это во многом делала армия Наджибуллы. В том числе она же довольно успешно пресекала поток наркотиков. После падения Наджибуллы начались прорывы отрядов моджахедов и наркокараванов в Таджикистан. Пришлось укреплять границу, направлять в ее район опять же российских военнослужащих. И получалось, что мы не очень-то и сэкономили на керосине и солярке...
Посольство закрыто, всем – в аэропорт...
Но жизнь продолжалась. И мы, оставшиеся в Кабуле, продолжали работать.
Летом обстановка в городе почти совсем нормализовалась. Как будто все
успокоилось. Только внешне город несколько изменился. Исчезли портреты
вождей Апрельской революции. Вместо них на улицах висели уже «иные лица» - руководителей группировок моджахедов. Прежде всего нового президента
Бурхануддина Раббани и его ведущего полевого командира Ахмад Шаха Масуда.
Дикторы телевидения – уже исключительно мужчины, на иранский манер, сняли
галстуки, а чуть позже вообще облачились в национальные одежды. Но в целом все вроде бы было спокойно. Возвращались беженцы. Помню застал
в центре Кабула картину возвращения целой семьи – десяток детей, несколько
взрослых и совершенно древний старик с палочкой. Разговорились, рассказали,
что приехали из Пешавара, домой, спустя 20 лет.
Однако скоро обстановка в городе начала обостряться. Это поначалу
большинство моджахедов, оставшихся в городе после штурма, выглядели вполне прилично. В основном боевики Масуда. Спустя некоторое время за ними «потянулись» иные ребята. Мне навсегда запомнился молодой парень, стоявший возле витрины часового магазина возле гостиницы «Спинзар», в центре Кабула. В национальной одежде, босой, грязные нечесаные волосы до плеч и с автоматом в руках. По его глазам было четко понятно, что все то, что лежит на витрине, он видит в первый раз в жизни.
Моджахеды гоняли на автомашинах по улицам, не соблюдая никаких правил. Они вообще привыкли в Пакистане к движению по левой полосе, на британский манер. А поэтому и в Кабуле гнали «по встречке» особенно не заморачиваясь. В городе начались грабежи, прежде всего в районах, где проживали богатые индусы.
А к августу серьезно обострилась и обстановка в районе посольства России.
Вокруг комплекса начались бои между двумя группировками моджахедов –
пуштунских ваххабитов из Исламского союза за освобождение Афганистана
(ИСОА) Расула Сайяфа и шиитов-хазарейцев из Партии Исламского единства
(ПИЕА) Абдула Али Мазари. В боях даже были задействованы танки.
Тогда было принято решение об эвакуации посольства. Его помещения закрыли
на замки, а все обитатели на автобусах двинулись в аэропорт.
Наш отъезд не напоминал уход победителей, а больше был похож на бегство. Мы увозили с собой два цинковых гроба с телами убитых товарищей, несколько
человек были ранены. По нашим самолетам стреляли реактивными снарядами,
по ним била зенитка. Один самолет был сожжен.
Как выяснилось несколько позже, почти сожжен был и сам Кабул, где
развернулись бои между группировками моджахедов. Разрушенным и сожженным в том числе оказался и дом бюро АПН, на крыше которого в ожидании штурма города я когда-то «принимал солнечные ванны». Сам я видел его уже через три года после описанных событий. Прилетел в Кабул из Исламабада, где работал корреспондентом РИА Новости. Вместо дома - развалины, в которых поселились беженцы. А по двору бегают
оборванные, босоногие и чумазые ребятишки.
Это, подумалось мне, и есть те самые маленькие граждане Афганистана, ради
будущего которых в свое время группа офицеров и совершила Апрельскую революцию. Причем совершенно искренне. А советские солдаты также совершенно искренне позже пришли им на помощь.
Не получилось. Хотя в те годы для афганцев, в том числе и для детей, власть, да
и Москва, делали немало. Советские специалисты построили школы, открыли
политехнический институт, преподавали в Кабульском университете. А сколько
объектов народного хозяйства СССР построил афганцам бесплатно – заводы,
электростанции, агрокомплексы, тоннели, мосты, дороги, жилые микрорайоны...
всего не перечислишь.
А вот с американскими «дядями» эти снующие в развалинах афганские дети, судя по всему, счастливее не стали. Их бегство из Афганистана еще надолго будет в памяти не только афганцев, но очевидно и всех в мире. Особенно кадры падающих с высоты с эвакуационного самолета людей, пытавшихся вылететь из страны.
А память о шурави сейчас, спустя годы, как выясняется, все же живет. Причем добрая память. Об этом мне говорили сами афганцы, сравнивая в разговорах со мной советское и американское присутствие в их стране. Ничего хорошего, как выясняется, янки там так и не создали.
Я стоял возле разрушенного здания и смотрел на развалины. Над ними, как и
прежде, в годы моей там работы, возвышались все те же древние горы с
заснеженными вершинами. А над горами – бесконечное голубое и прозрачное
афганское небо. На мгновение показалось, что не было тех лет. Нет разрушений. И стоит только захотеть, как можно вернуться в аппаратную бюро АПН, чтобы передавать очередную корреспонденцию.
Нет, не зря очень многие мои коллеги-журналисты, работавшие в Афганистане во время войны, называют годы той командировки лучшими годами нашей жизни. Это тог да все казалось обычным. А спустя годы вдруг выяснилось, что, не смотря на очень трудное и противоречивое время и сложные события вокруг нас, все же мы были очень увлечены любимым делом, востребованы и просто счастливы…