В раннем детстве я с заворожённым вниманием следил как моя старшая сестра рисует картины. Картина маслом пишется вся сразу, не справа налево или слева направо как пишутся письма, или от центра к периферии. Художник сидит перед полотном и периодически отстраняется от неё, чтобы охватить её взглядом всю сразу. Главная задача художника , чтобы вся цветовая гамма картины была гармоничной , ни одна часть картины не выбивалась, не выпячивалась из общей тональности. Чтобы взгляд зрителя сосредотачивался на главной теме картины и чтобы второстепенные детали не мешали этому.
Эту методику я хочу применить при написании той части воспоминаний, которая охватывает уже мой период жизни. Конечно многое стерлось из памяти. Что-то хранится малозначительное и неинтересное. Воспоминания не приходят по приказу. Поводом для них могут быть самые разные причины, запах цветов, табачного дыма, старой книги, например. Или гуляешь по центру и увидишь какое- то старое здание, изгиб улицы, решетки на окнах - ведь родился и вырос то я в самом центре старой Москвы. Трехпрудный пер, Патриаршие пруды, Малая Бронная, Палашовский рынок, Ермолаевский пер - все это до боли знакомые и родные названия. Смотришь старые фотографии и вдруг как будто услышишь родные голоса, всплывет какой-то эпизод и даже то настроение. Поэтому писать буду мозаично по мере прихода этих самых воспоминаний. Может быть и сложится какая- то картина.
Говорят в Москве есть институт Времени и в этом институте в глубоком подвале находятся очень точные часы , которые день за днем отсчитываю секунды, которые складываются в минуты , минуты в часы, часы в сутки и т.д. И каждая секунда ровна предыдущей и не отличается от последующей, так же как и каждая минута, и часы, и сутки, а за ними и годы. И ничто не может нарушить эту железную поступь времени. И только в старости понимаешь, что это совсем не так. В детстве время течет настолько медленно, что все дети мечтают, ну скорей бы оно прошло, скорее бы стать взрослым. А время все равно идет медленно. Потому что каждая минута, каждый час и каждый день отличается от другого. Насыщен таким множеством событий и впечатлений, которых потом, во взрослой жизни, уж не будет никогда. В преклонном возрасте не то что сутки, а месяцы и годы пролетают с космической быстротой.
Я вот теперь вижу одни только пятницы. Замедлить бег времени, наверное, не удастся, но в каждом возрасте есть своя прелесть, и в старости она тоже есть. Ведь не задаром же её дал нам Бог. Страсти и желания улеглись, и приходит осознание того, что приближаешься к итоговой черте. Но нет желания цепляться за каждую секунду и кричать: «Я не хочу умирать!». Кричи не кричи конец все равно будет. Нужно брать пример со своих предков. У каждого старика и старухи был узелок, как они говорили «со смертным» (т.е. с одеждой в которой его должны были похоронить). Сколько в этом спокойствия и мужества и достоинства. А теперь расскажем немного об этом беге времени.
Родился я 6 января 1944 года в 11 часов вечера. Это «знаменательное» событие произошло в роддоме им. Н.К. Крупской, что на Миусской пл. Время было тяжелое – шла война. Наверное, если бы не трагическая гибель моего старшего брата Шуры, я бы не появился на свет. Отцу и матери в это время было уже 38 лет.
(Кузин Александр Петрович, Шура, погиб в 1942 году, когда Пётр Алексеевич повёз его из Москвы в Тулу. Ехали они в битком набитом поезде, а Шура висел на поручнях, т.к. в вагоне не было места. В какой-то момент он заснул, отпустил поручень, и бился головой о шпалы. Похоронили его под Тулой, ему было 15 лет. У нас в альбоме есть прядь его волос, которую Прасковья Ивановна, его мать, срезала перед похоронами. Прим. Натальи Мальцевой).
Нехватка элементарных продуктов питания, да попросту голод, нервная обстановка в связи с войной, трагическая гибель сына - всё это сказалось на состоянии моей матери и естественно на моем здоровье. С детства у меня плохое зрение. Но узнали об этом мои родители только во время подготовки меня в школу.
Кстати о роддоме. Как-то в середине 90-х годов теперь уже прошлого века я должен был встретиться со своим сослуживцем Сериковым в Министерстве среднего машиностроения, которое находилось на Миусской площади. Я приехал рано и решил немного побродить по этому району. Район уже начал перестраиваться, многие дома были сломаны. Проходя по какой-то улице бросил случайный взгляд в глубину двора и невольно замер, потому что увидел здание, которое я уже когда-то видел. Это было здание промышленного предприятия из красного кирпича дореволюционной постройки, с огромными окнами. Но это здание я никогда не мог видеть ранее т. к. именно в том районе я никогда не бывал. Я повернул назад и пошел по параллельной улице и тут увидел здание роддома им. Крупской и тут понял, что здание этой фабрики находится как бы во дворе за роддомом. Возможно мама подносила меня к окну, когда была в этом роддоме и в детском мозгу запечатлелась эта картина. В общем какое-то дежавю.
В детстве я иногда вспоминал какие-то случаи, которые, как думали взрослые, я помнить просто не мог. Но я-то их помнил. Например я помню как меня крестили. Мне было года два или чуть больше, во всяком случае это было зимой, так как меня очень сильно укутали. Я уже умел говорить, потому что во время крещения я плакал и кричал: «Ой, тётя!», вероятно приняв священника, одетого в длинные одежды, за женщину. Происходило крещение в храме Воскресения Славущего что на Успенском вражке. Теперь это Брюсов пр.
Храм при советской власти не закрывался и находился близко от Волоцких домов, где мы тогда жили. Крестными отцом и матерью у меня были дядя Миша, брат отца, и тётя Феня, сестра матери. Помню, как мы гуляли на Патриарших прудах, спустились вниз к воде и я утопил там игрушку. Этот эпизод всплывает тогда, когда сидишь у какого-нибудь затона или пруда и слышишь запах воды и тины.