Внезапно будут здесь море, пальмы... и Ласточкино гнездо. Мы приберегли красавицу Ялту на последние дни отпуска, а до этого объезжали её с краешков - то на дачу Чехова, то в Ливадию, то в Воронцовский дворец... а потом приехали, купили билеты на крошечный теплоходик и покатили вдоль берега.
Увидела серебристую луковицу Дюльбера, который я тридцать лет тому назад упорно называла ДюльБАРом, и никто меня не мог переубедить... и порадовалась, что мы не там, т.к. это всегда огромное разочарование - места, где был когда-то счастлив (люди, с которыми был когда-то... встречи, обстоятельства... там вообще много подводных и подобных камней!).
И вернулись обратно... видели фантастическую летающую тарелку Курпатов... или как там надо? название похоже на колбаски купаты...
и какую-то лёгкую и воздушную архитектуру, которая как бы не врезалась в берег, не может сравниться с вершиной Ай-Петри, которую иногда видно в тумане и... видно прямо как мелки деяния наши на её фоне.
Отдельно нужно выделить отколовшуюся скалу Парус:
И... одноимённую гостиницу, конечно:
Ну и как без шлягера "Ялта-па-а-а-рус"?!
В Ялте нужная мне степень упадка (несильная...), нужные контрасты, и, о наконец-то кафе, где можно выпить и лавандовый раф и съесть круассан с лососем. Крым, на момент нашего последнего путешествия в 21-ом году, гламуром всё ещё не баловал.
милая провинциальная роскошь, Чехов, который насмешливо смотрит на Даму с Собачкой. Речь идёт о памятнике, но мне сразу захотелось перечитать, ибо с годами начинаешь любить Антона Павловича за честность и отсутствие розовых соплей очков, и очень ему веришь:
"Изменять ей он начал уже давно, изменял часто и, вероятно, поэтому о женщинах отзывался почти всегда дурно, и когда в его присутствии говорили о них, то он называл их так:
-Низшая раса!
Ему казалось, что он достаточно научен горьким опытом, чтобы называть их как угодно, но всё же без "низшей расы" он не мог бы прожить и двух дней. В обществе мужчин ему было скучно, не по себе, с ними он был неразговорчив, холоден, но когда находился среди женщин, то чувствовал себя свободно и знал, о чем говорить с ними и как держать себя; и даже молчать с ними ему было легко. В его наружности, в характере, во всей его натуре было что-то привлекательное, неуловимое, что располагало к нему женщин, манило их; он знал об этом, и самого его тоже какая-то сила влекла к ним.
Опыт многократный, в самом деле горький опыт, научил его давно, что всякое сближение, которое вначале так приятно разнообразит жизнь и представляется милым и легким приключением, у порядочных людей, особенно у москвичей, тяжелых на подъем, нерешительных, неизбежно вырастает в целую задачу, сложную чрезвычайно, и положение в конце концов становится тягостным. Но при всякой новой встрече с интересною женщиной этот опыт как-то ускользал из памяти, и хотелось жить, и всё казалось так просто и забавно".
Помню, что мы ходили по набережной, и я всё фотографировала Ленина в разное время суток, когда с синих гор сползала прохладная дымка тумана, когда острыми листьями оттеняли его пальмы, когда в зной алели и пахли розы... но все фотографии вышли плоскими и скучными. Не передают они того, что я там вижу - типовой и привычный памятник, но... в непривычных и даже невероятных условиях. И думаешь: переломить бы волшебную спичку и оказаться на несколько минут в тепле в морозный день... иногда дремлешь в обледенелой маршрутке, где стёкла похожи на грани бокала с насечками - такие замёрзшие... кажется, что на минуту в ту южную и прекрасную Ялту и попадаешь - буквально на несколько минут, чтобы согреться.
А больше-то мне, думаю, и не надо, ибо от жары болит голова, и тело становится тяжёлым и "тикающим" - все сосуды противно и мелко пульсируют в ногах, и хочется обратно - в привычный климат, когда ноги лёгкие, и сами бегут по морозу, хоть и ощущаешь их как две звенящих тонких палочки... Надо сказать, что нам с погодой почти повезло - было дождливо, прохладно, но вот в конце отпуска выпали несколько солнечных дней - как раз на Южном Берегу Крыма и... можно было погреться, но отнюдь не изжариться. И не верится, что можно в таком климате вообще чем-то болеть, но чувство это, конечно, обманчиво - я знаю.
А ещё рядом тяжело переваливается, глухо ворчит, живёт своей огромной и непостижимой жизнью равнодушное желе Чёрного моря, и видело оно не только героев Чехова, но ещё какие-то далёкие, непостижимые времена, когда никого ещё на белом свете-то не было...
"В Ореанде сидели на скамье, недалеко от церкви, смотрели вниз на Агоре и молчали. Ялта была едва видна сквозь утренний туман, на вершинах гор неподвижно стояли белые облака. Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады, и однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства. Сидя рядом с молодой женщиной, которая на рассвете казалась такой красивой, успокоенный и очарованный в виду этой сказочной обстановки -- моря, гор, облаков, широкого неба, Гуров думал о том, как, в сущности, если вдуматься, всё прекрасно на этом свете, всё, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве.
Подошел какой-то человек -- должно быть, сторож, -- посмотрел на них и ушел. И эта подробность показалась такой таинственной и тоже красивой. Видно было, как пришел пароход из Феодосии, освещенный утренней зарей, уже без огней.
-- Роса на траве, -- сказала Анна Сергеевна после молчания.
-- Да. Пора домой."
На фото ниже - та самая вершина Ай-Петри с зубцами каменной короны, венчающей гору... и мелкие дела рук наших:
Ниже будет многострадальное Ласточкино гнездо... скалу эти перепрошивали много раз - она укреплена несколькими стальными поясами - просто похожа уже на кусок консервы, распадающийся на части... В 1927 году в Крыму произошло сильное землетрясение. Образовалась глубокая косая трещина в скале под замком, часть её вместе с садом обрушилась в море, а обзорная площадка нависла над пропастью, однако само здание практически не пострадало. Сейчас скала "обмотана" антисейсмическими поясами, а под замок подведена железобетонная плита...
Михаил Петрович Лазарев инициировал строительство этого маяка на мысе Ай-Тодор (Св. Фёдор):
Гостиницу почти скрывают величественные кипарисы, густые широколистные пальмы и старые магнолии...
Здесь же фото патио красивой гостиницы (я её называю Россия по-привычке - из литературы, но сейчас она Таврида, и ) - это отец устал от "домашних" столовых, где на кассе тебе всегда говорят "тысяча", и решил отдать добровольно по тысяче за комплексный обед, но в приличных условиях. С бабушкиным сервизом, мимозой, супом, вторым и компотом. И прохладе и покое приятной гостиницы:
Гостиница "Россия" вошла в историю не только как первый комфортабельный отель на крымской "ривьере", но и прежде всего как место остановки деятелей искусства конца XIX - начала XX веков. Здесь останавливались Николай Некрасов и Владимир Маяковский; композиторы Модест Мусоргский и Николай Римский-Корсаков; Николай Рерих, режиссёры Станиславский и Немирович-Данченко; плеяда великих русских писателей и драматургов - Иван Бунин, Антон Чехов, Максим Горький, Михаил Булгаков, Леонид Андреев, Александр Куприн; художники Виктор Васнецов и Исаак Левитан; оперная певица Евгения Мравина и танцовщица-эвритмистка Айседора Дункан… понятно, что в двадцатом веке в гостинице также отметились деятели науки, искусства, политики... но лучше я просто покажу фотографии, чем буду перечислять имена. Правда, красиво здесь?..
После революции и национализации в гостинице расположился санаторий «Большевик», в годы войны здесь открыли госпиталь, позже пансионат...
В шестидесятые здание опять стало гостиницей, но называлось она уже «Таврида». Какое-то время в здании располагалось общежитие для сотрудников «Интуриста». Внешний облик здания в общем и в целом остался прежним, а внутри, разумеется, всё было переделано, перепланировано...
В девяностые годы случился сильный пожар, и здание несколько лет стояло в руинах.. В начале нулевых гостиницу начали восстанавливать. За два года восстановили и... открыли уже как президент-отель «Таврида».
Восстанавливали качественно, дотошно. В гостинице можно увидеть и белоснежные мраморные лестницы с коваными и дубовыми перилами, мраморные фонтаны в итальянских внутренних двориках, обшитые деревом веранды, мансарды со стеклянными крышами вы видите на фото.
Далее я выложу просто несколько рандомных фото города, постараюсь выложить то, что показалось самым красивым:
Не могла пройти мимо этих прекрасных кариатид:
Барельефы сов и... такс? с невероятно длинными лапами:
Изящный дом с башенкой!..
И незабвенный Якин, с которым жена героя пьесы Булгакова (в пьесе у него было дурацкое имя, данное Зиной, - Кока, что ли?) собиралась уехать в Гагры:
Напомню, что "Иван Васильевич" — пьеса Булгакова, написанная в тридцатые. Сюжет всё тот же — рокировка героев во времени, когда из-за технического сбоя в работе машины времени, изобретённой инженером Тимофеевым, московский сердитый управдом Бунша вместе с домушником Жоржем Милославским попадают в прошлое, а царь Иван Грозный попадает в век двадцатый. В тридцать пятом Театр сатиры начал ставить пьесу, но... после генеральной репетиции, состоявшейся в присутствии партийных руководителей, постановка был снята, и сама пьеса — запрещена. При жизни Булгакова произведение не было напечатано. Опубликовали "Ивана Васильевича" в шестьдесят пятом году, и нам на радость комедия послужила основой для известного фильма Леонида Гайдая, который её осовременил для нас с вами...
И ещё немного воспоминаний о незабываемом двадцатом веке:
Здесь очень красивый антаблемент - ну или даже просто один фриз... а ниже - просто кусочек прелестной ялтинской улочки:
Здесь дореволюционное как-то удивительно гармонично перемешивается с советским и... даже постройки века двадцать первого не режут глаз.
Ностальгические зонтики - привет из СССР!
Ну, а напоследок будет таинственный грот, раз уж я строчкой выше вспомнила Александра Грина:
"Переезжая из города в город, из страны в страну, я повиновался силе более повелительной, чем страсть или мания.
Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?
Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня"
Александр Грин, Бегущая по волнам
