Лагерная тема - одна из самых трагических и страшных страниц в истории двадцатого века. Тем не менее, лагеря не являются изобретениями прошлого столетия. В качестве наказания ссылка применялась еще в Древнем Риме. Мы вспоминаем «Скорбные элегии» древнеримского поэта Овидия, проведшего последние 10 лет своей жизни в изгнании, в которое его отправил император Август.
Ссылка из родного Рима способствует тому, что поэт создает удивительные по своей силе произведения. Он до последнего умоляет Августа помиловать его, но безуспешно. Нужно сказать, что у Овидия все же была возможность творить. По-другому дело обстояло с преступниками, которые строили римские водопроводы. В Средние века распространенной формой наказания была работа на галерах, судах, гребцами на которых были осужденные.
Каторга, таким образом, объединяла в себе два компонента карательных мер. Во-первых - изгнание, во-вторых, крайне тяжелый труд.
В дореволюционной России Сибирь стала в каком-то смысле синонимом слова каторга; позднее функцию народной тюрьмы стал выполнять и остров Сахалин. Исследователи говорят о том, что к 1892 году в Российском империи было 11 каторжных острогов, в которых среди заключенных отбывали наказание и женщины.
«Точкой отсчета» зарождения русской лагерной прозы принято считать «Записки из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского, повествующие о жизни заключенных в Омском остроге. Безусловно, Достоевский опирается на свои собственные каторжные наблюдения. Автор знакомит нас с бытом каторжников второй половины XIX века. С 1850 по 1854 год сам Достоевский отбывал наказание в Омске за участие в собраниях кружка Михаила Петрашевского. В последние момент казнь была заменена на каторгу. Власть решила сильно напугать своих «блудных сынов», некоторые из которых уже мысленно прощались с жизнью, ожидая последнего смертного часа. Это обстоятельство оказало огромное влияние и на самого Достоевского, который решил отречься от свободолюбивых взглядов своей юности, которые привели его к подобной развязке.
Первая публикация «Записок из Мертвого дома» состоялась в 1862 году в журнале «Время». Само название произведения содержит в себе его жанровое определение. Записки напрямую связаны с личным опытом автора, его собственными эмоциями от полученного на каторге опыта. В «Записках» нет сюжета, но Достоевский доверяет каторжанину Александру Петровичу Горянченкову выразить авторские впечатления от пребывания в остроге. Метафора мертвого дома, используемая для описания жизни ссыльных каторжников, наилучшим образом объясняет суть этой жизни - полуживое, бессмысленное и жестокое существование.
«Записки из Мертвого дома» оказали огромное влияние на «Остров Сахалин» Антона Павловича Чехова. Книга, созданная в жанре путевых заметок, отражала переживания автора после посещения Сахалина. Чехов планировал свою поездку с начала 1890 года. В письмах друзьям он рассказывает о ее целях. Среди них - понять, что такое каторга, а также осознать, что человечество должно предпринять в тяжкую эпоху безвременья.
Что касается советской эпохи, то тема каторги долгое время воспринималась как наследие императорской России с ее нравственными пороками. В этом контексте появление в 1961 году рассказа Солженицына «Один день Ивана Денисовича» открыло страшную правду и стало настоящим шоком. Произведение было главной сенсацией своего времени. Читатели впервые смогли познакомиться с теми зверствами лагерного мира, о которых они даже не подозревали. Солженицын начинал как настоящий революционер, а затем стал убежденным консерватором, видя предназначение своей жизни и творчество в том, чтобы донести до русского народа мысль о той невероятной жестокости, которая составляет органичную часть мира сталинских лагерей. В этом состояло его великое достижение перед лицом всей русской литературы, ведь до 1961 года о лагерях не было написано ни единой строчки в официальной литературе. Перед нами стоит вопрос, почему Хрущев все таки согласился на публикацию этого произведения, ведь он довольно долгое время не мог прийти к окончательному решению. Дело в том, что первому секретарю было необходимо полностью развеять сталинский миф; наиболее действенным и быстрым образом это можно было сделать, прибегая к помощи лучших представителей интеллигенции, коим - без сомнения - являлся Солженицын.
Народ осознал, что лагерь есть, что он существует, является частью советской действительности. И «Архипелаг ГУЛАГ», основанный на рассказах 257 заключенных и «Один день Ивана Денисовича» посвящены не только теме сталинских лагерей, но и теме русского народа, а также вопросу места человека в тоталитарном обществе, в котором государство осуществляет полный контроль над человеческой жизнью. Личная свобода и гражданские права не берутся в расчет. В каком-то смысле, глобальная цель произведений Солженицына в том, чтобы открыть людям глаза на то, частью какого общества они являются.
Рассказ «Один день Ивана Денисовича» (который по объему и масштабу скорее напоминает повесть) впервые был опубликован в журнале «Новый мир». Речь идет об одном дне из жизни заключенного - крестьянина Ивана Денисовича Шухова. Главное его достоинство (а возможно и недостаток) - нечеловеческая терпеливость. Иван Денисович как бы хранит наследие былого крепостничества, ему нужно перетерпеть, перемочь, переждать жизнь. Вся надежда Ивана Денисовича в том, чтобы преодолеть самого себя. При этом, он давно избавился от слепой веры в советские идеалы. Герой осознает животную жестокость той системы, в которой он живет. Щ-854 - это лагерное имя Ивана Денисовича. В мире заключенных настоящее человеческое имя роли не играет, оно заменяется на букву и пару цифр. Так среди героев мы встречаем старика Ю-81, который целую вечность сидит в тюрьмах и лагерях, другой несчастный старик выступает под именем Х-123. Главный вопрос, который Солженицын задает этим произведением себе и читателям можно сформулировать следующим образом: при каких обстоятельствах человек все таки способен сохранить в себе человеческое, нравственный стержень, который не сломается под напором государственной машины или иных тяжелых потрясений. Писатель приходит к выводу, что человека спасает вера (эта идея находит отражение в образе Алеши) или сильная ненависть к смерти. Сам же Шухов спасен, благодаря труду, который он не оставляет ни при каких обстоятельствах. Желание Шухова выжить любой ценой, приспособиться, «притереться» к окружающей действительности можно интерпретировать по-разному. Некоторые читатели видят в этом свидетельство невероятной силы духа, которое спасает человека в самые сложные жизненные минуты. Другие - проявление конформизма, слабости, приспособленчества. В рассказе также присутствует образ Цезаря Марковича, так называемого представителя советской интеллигенции. Вернее будет применить к его описанию понятие, которое придумал сам Солженицын. Таких людей писатель называл образованцами, отмечая, что они отличаются от подлинных интеллигентов отсутствием нравственного стрежня, который мешает им сохранять человеческое лицо. Именно этим людям положено быть совестью нации, но они не в состоянии это сделать из-за природной трусости перед лицом жизни. Как бы там ни было, Солженицын приходит к очень важному выводу: в человеке есть то нравственное начало, которое позволяет ему пройти лагерь и сохранить при этом свое достоинство. Писатель занят поиском этого нравственного начала, его сути смысла, его проявлений в реальном жизни. Эта идея очень роднит его с творческой концепцией Достоевского, который также считал, что у человека есть способность сохранить внутренний свет всеми правдами и неправдами.
Варлам Тихонович Шаламов - еще одна чрезвычайно важная фигура в истории лагерной прозы и поэзии. Его жизнь (также как и жизнь многих репрессированных) напоминала настоящий ад, из которого, казалось, не было никакого выхода. Судьба Шаламова одна из самых страшных не только в истории русской, но и в истории мировой литературы. Лагерь стал его постоянным спутником.
Писатель пережил три тюремных срока. В 1929 году он был арестован за близость к “левой оппозиции” и участие в работе подпольной типографии. В 1937 году Шаламов получает пять лет лагерей за “антисоветскую пропаганду”. Уже в лагерях ему дают еще десять лет. Последний свой срок он получит за то, что отозвался о Бунине как о великом русском классике. Советская власть не могла простить такого вольнодумства и для Шаламова начнется новая глава его лагерных странствий и мытарств.
Говоря о вкладе Варлама Шаламова в литературу 20 века мы имеем ввиду прежде всего его «Колымские рассказы», которые начали появляться в журналах лишь с 1988 года в самый разгар перестройки.
Говоря о назначении «Колымских рассказов», Шаламов отмечал, что их главное назначение в том, чтобы найти ответы на важнейшие нравственные вопросы человечества.
И Солженицын, и Шаламов пишут об ужасах лагерного существования. Тем не менее, Солженицын верит в то, что наличие нравственного “стержня” помогает человеку в любых обстоятельствах сохранить свой нравственных облик. Шаламов же уверен в том, лагерная среда способна исказить саму человеческую суть, самое сложное и духовно наполненное сознание. Лагерь упрощает человека до уровня животных инстинктов, “выбивает” из него человеческое. Как он пишет в одном из своих рассказов: “каждому казалось, будто он – мышь, которую кошка-судьба выпустила из когтей и собирается поиграть немножко”.
Игорь Сухих в своей работе «Жизнь после Колымы» отмечает, что «…личной, внутренней темой Шаламова становится не тюрьма, не лагерь вообще, а Колыма с ее опытом грандиозного, небывалого истребления человека и подавления человеческого. «Колымские рассказы» - это изображение новых психологических закономерностей в поведении человека, людей в новых условиях».
Лагерная ментальность деформирует былые ценности. Мир заключенных предстает перед читателем миром теней, который лишь хранит воспоминание о своем былом человеческом прошлом. Одну из причин этого Шаламов видит в чудовищном страхе: “Если бы я был троцкистом, я был бы давно расстрелян, уничтожен, но и временное прикосновение дало мне вечное клеймо. Вот до какой степени Сталин боялся. Чего он боялся? Утраты власти — только». Писатель приходит к выводу, что в XX веке огромная часть населения его родины спускается в “подземелье”, которое живет по своим собственным законам, имеет свой собственный “язык» и “культуру». Самое страшное и губительное для человеческой личности заключается в том, что из этого “подземелья” невозможно вернуться прежним человеком.
В рассказе «На представку» человеческая жизнь играет ничтожное значение. Внимательный читатель может заметить отсылку к “Пиковой даме” Пушкина: «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова». В “иерархии» уголовников коногон равен на значимости конногвардейцу. Аллюзия также важна для того, чтобы понять, что игра, о которой идет речь ведется не на жизнь, а насмерть; душа же будет проиграна дьяволу. В рассказе ничто не предвещает внезапного убийства одного из игроков. Тем не менее, одним из основных мотивов является мотив подлости и фальши, для понимания которого важны детали (самодельная «колымка»; колода карт, вырезанных из томика Гюго; мода среди заключенных на золотые «фиксы»; крестик на груди, говорящий не о вере в бога, а о принадлежности к когорте блатных). Даже и речи не может идти о чести, если разговор заходит о “честной игре блатных”. Лагерная реальность не выдерживает столкновения с важнейшими феноменами человеческой культуры. Ни романы Гюго, ни поэзия Пушкина не играют для уголовников никакой существенной роли. Вечные темы утрачивают актуальность.
В рассказе “Ночью” заключенные Багрецов и Глебов раскапывают могилу, чтобы снять с трупа белье и выручить за него деньги. Шаламов показывает читателю на этом ярком примере, что морально-этические принципы стираются и полностью уступают место принципам выживания любой ценой. Смерть человека не имеет никакого значения; смерть – явление повсеместное, а живым надо думать о себе: “Они уложили мертвеца обратно в могилу и закидали ее камнями. Синий свет взошедшей луны ложился на камни, на редкий лес тайги, показывая каждый уступ, каждое дерево в особом, не дневном виде. Все казалось по-своему настоящим, но не тем, что днем. Это был как бы второй, ночной, облик мира».
Можно предположить, что основная идея Шаламова в чем-то близка мысли Ницше о том, что человек это его усилие быть человеком. Он действительно мыслит в рамках ницшеанской проблематики, приходя к выводу, что человечество (как проект Бога) оказалось ничтожным и пожирает само себя. Шаламову важно понять, что стоит за желанием одних людей истреблять других, издеваясь над ними перерабатывая их в пепел. Варлам Шаламов видел страну, которая превратила себя в огромный “Архипелаг ГУЛАГ”, калечащий или попросту отнимающий жизни. Конец жизни он встретит немощным стариком с подорванной психикой и болезнью Меньера. Шаламов пишет о лагере, но назначение его прозы и поэзии выходит далеко за рамки этой темы. Творчество Шаламова о том, при каких обстоятельствах человек перестает быть таковым.
Следующий автор, на которого нам важно обратить внимание - Сергей Довлатов, который - в отличие от Шаламова и Солженицына - был не лагерным заключенным, а лагерным надзирателем. Сергей Донатович Довлатов родился в Уфе во время эвакуации в театральной семье. После развода родителей мальчик с матерью перебрались в Ленинград, с которым связана дальнейшая жизнь и творчество Довлатова до его вынужденного переезда в США.
Циклы рассказов Сергея Довлатова можно выстроить в хронологическом порядке:
«Зона» — о службе в армии,
«Компромисс» — о работе журналистом,
«Заповедник» — о пребывании в Пушкинских горах,
«Ремесло», «Чемодан», «Иностранка»,
«Филиал» — об отъезде за рубеж и жизни в эмиграции. Все эти произведения объединяет то, что они так или иначе выстраиваются в удивительно четкую художественную систему, повествующую о литературном двойнике самого Довлатова, его «я» на страницах повестей и рассказов.
Нас, главным образом, интересует «Зона» и контекст ее создания.
«Зона» - результат резкого перелома в благополучной ленинградской судьбе Довлатова. Будучи студентом третьего курса филологического факультета Ленинградского университета, писатель был отчислен за неуспеваемость и был вынужден пойти в армию, где он провел три года в качестве надзирателя в колонии строгого режима. Оказавшись в непривычном для себя месте, Довлатов был поражен настолько сильно, что не мог не воплотить свои наблюдения в творчестве. Он рассказывал об этом периоде своего творчества: «Я был ошеломлен глубиной и разнообразием жизни. Я увидел, как низко может пасть человек. И как высоко он способен парить. Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие. Я увидел свободу за решеткой. Жестокость, бессмысленную, как поэзия. Насилие, обыденное, как сырость. Я увидел человека, полностью низведенного до животного состояния. Я увидел, чему он способен радоваться. И мне кажется, я прозрел».
По словам друга Сергея Довлатова Андрея Арьева, работа над «Зоной» заняла у писателя четверть века - с 1964 по 1989 г. Изначально главы этой книги были отдельными произведениями. Первое издание «Зоны» появилось в 1982 году, через четыре года после того, как писателю пришлось навсегда покинуть Ленинград. Довлатов немного кривит душой, называя рассказы «Зоны» «хаотическими записками». Они превращаются в главы целостного произведения, объединенного судьбой авторского двойника — героя «Зоны» Бориса Алиханова. Затрагивая лагерную тему, Довлатов автоматически включал себя в контекст лагерной прозы. Перед автором стоял вопрос, сможет ли он создать что-то, равное по силе произведениям Достоевского, Солженицына и Шаламова. Говоря об уникальности своей творческой работы, Довлатов писал: «Солженицын описывает политические лагеря. Я — уголовные. Солженицын был заключенным. Я — надзирателем. По Солженицыну, лагерь — это ад. Я же думаю, что ад — это мы сами…». До Довлатова можно было выделить два основных вектора развития лагерной темы. Первый был связан с тем, что заключенный представлялся читателю мучеником за правду. Второй - с тем, что заключенные - чудовища и живут в своем страшном мире по собственным законам. Новаторство Довлатова заключается в том, что он показал ложность и несостоятельность двух этих направлений мысли, открыв третий, согласно которому любой заключенный годился на роль охранника, а охранник заслуживал тюрьмы. Не существует белого и черного, однозначно добрых и злых людей. Все мы можем быть абсолютно разными в зависимости от обстоятельств, в которых находимся.
Довлатов показывает, что лагерь проникает в каждую клетку человеческого существа. Центральный образ-символ цикла — описание поселка Чебью, в котором селились освобожденные из заключения люди, старавшиеся остаться вблизи от лагеря, потому что они разучились жить на свободе.
Довлатов задается вопросами соотношения добры и зла в человеке. В своем понимании человеческой природы он расходится с Шаламовым, посколько считает, что даже лагерник способен сохранить частицу внутреннего света. Например, мы можем вспомнить одного из персонажей цикла - ефрейтора Фиделя по кличке Петров, чья молитва поражает до глубины души: «Милый Бог! Надеюсь, ты видишь этот бардак?! Надеюсь, ты понял, что значит вохра?! <...> Распорядись, чтобы я не спился окончательно».
Отличительной чертой поэтики Довлатова является его особая авторская отрезвляющая ирония, которая, тем не менее, не имеет никакого отношению к желанию назвать описываемую ситуацию смешной. Довлатов продолжает чеховскую традицию, использую комические приемы как призму восприятия действительности.
Лагерь в «Зоне» Довлатова показан как типично советское учреждение, в более глобальном смысле - это модель всего советского общества «эпохи застоя», главный вопрос которого сводится не только к существованию тюрем и лагерей, а вообще к отсутствию гармонии в сердце человека.
Мы рассмотрели далеко не все произведения, которые составляют традицию лагерной поэзии и прозы. Тем не менее, авторы, о которых сегодня шла речь, являются ключевыми для осознания того, что такое лагерная тема в русской литературе 20 века. Между их пониманием тюремного мира можно выделить ряд существенных отличий. При этом, всех писателей объединяет одно очень важное свойство - стремление понять механизм работы лагерной системы, которая строится на желании одних людей лишить свободы других.