Я впервые почувствовала этот запах от учительницы музыки. Мне тогда было лет шесть. От неё пахло куревом, мятой и чем-то непонятным, сладковатым, и у меня во рту появлялся вкус, как будто я облизывала ножик (я действительно как-то облизывала), и в затылке становилось холодно. Рядом с этой женщиной я дышала ртом.
— Покажите ребёнка врачу. Может, у неё гланды? — посоветовала она моей маме.
— У всех гланды. Через год приходите, — сказал нам врач из детской поликлиники.
От него ничем таким не пахло.
С той учительницей мы занимались до Нового года, а потом она перестала приходить. Я не спрашивала, почему. Мне она не нравилась.
Один раз я играла гамму, она склонилась ко мне, чтобы поправить кисть, и я вспомнила… или придумала? Или показалось? Рука на одеяле, сухая, в коричневых пятнах, в морщинах. Папа меня сажает к себе на колени, а я смотрю на старичка, лежащего в постели. С белой бородой, глаза глубоко спрятаны, и смотрят куда-то наверх.
Я вечером спросила у папы. Он удивился и сказал, что как-то раз приводил меня к дедушке, то есть, мне-то он был прадедушка. Я тогда была совсем кроха. Странно, что запомнила.
Следующей осенью меня отдали в музыкальную школу. Я её невзлюбила. Как выяснилось, слух у меня так себе.
А потом я почуяла этот запах, когда моя кошечка, моя любимая Пусечка стала совсем старой. Она болела тяжело и долго, ветеринары говорили, что надо лечиться, я понимала, что они хотят подзаработать, и надежды, скорее всего нет, но Пуся вдруг оживилась и стала мурлыкать, глаза заблестели. Я поверила: ну вот же, вот! Через пару недель всё закончилось. Она стонала. Пришлось усыпить. Я долго отходила от её смерти, как близкого человека похоронила.
Запах пропал. Я ещё раз встретилась с ним, когда в метро наклонилась к упавшему человеку. Вокруг толпились люди, кто-то плескал на него водой из бутылки, кто-то кричал, что надо позвать дежурного по станции, я набирала скорую, диктовала, куда приехать.
Врачи прибежали, наклонились, посмотрели друг на друга, расстегнули ему одежду, что-то делали, а я сразу поняла, что бесполезно, ещё когда они обменялись взглядами. Потёрла затылок, где было холодно. Сглотнула, ощутила вкус металла и мяты во рту. Человека потом накрыли голубой тканью. Я села в поезд, и через две остановки поняла, что еду не в ту сторону.
— Мам, помнишь, я музыкой занималась дома, как эту учительницу звали? Марья Давыдовна? Демидовна? — спросила я у мамы по телефону.
— Дорофеевна, — ответила мама.
— А почему она перестала к нам ходить?
— Она умерла, — сказала мама.
Я молчала. Я не знала, что ответить. Так просто. Умерла.
— Ты была маленькая, и мы тебе не стали говорить. А ты не спрашивала. А почему сейчас вспомнила?
— Не знаю. Кажется, афишу увидела. Фортепианный концерт. Да ладно, неважно.
Мы ещё о чём-то поговорили, я дала отбой, заварила чай и стала вспоминать. У неё были рыжие крашеные завитые волосы, крупные серьги, жёсткие пальцы и запах.
Я тогда пошла в садик, в старшую группу, но меня оттуда забрали. Мама перестала работать, у неё появилась норковая шуба, а мне накупили кучу платьев, красивой обуви, кукол — Барби, Кена, домик для них, розовую машинку, множество игрушечных собачек и медведей. Ко мне стали ходить учителя — подготовка к школе, английский и французский. Папа ещё хотел немецкий. Хорошо, что не вышло, я и с двумя языками не справлялась. Потом это постепенно закончилось, и в школу я пошла как все, без особенной роскоши. От того периода у нас осталось пианино и невообразимой красоты люстра. Я один раз спрашивала маму, как у нас появились деньги и куда подевались, но она не захотела рассказывать.
Я стала бояться, что снова почувствую этот запах. Полюбила резкие духи и жвачку. Иногда мне казалось, что так пахнет от родных, я начинала истерить и упрашивала их сходить к врачу. От меня отмахивались. Никто в моей семье не любит лечиться.
А мне пришлось. Плановая операция, ничего страшного, её делают в любой больнице. Я легла по договоренности, меня посмотрели врач и анестезиолог, сказали, что всё прекрасно, разрежут, зашьют и через пару дней отпустят.
Утром перед операцией я не пила и не ела. Запах вернулся. Холод на шее сзади, металлический привкус во рту — всё было на месте. Я обошла палату, незаметно принюхиваясь к соседкам, но ничего не поняла. Вышла в коридор. Запах. Зашла в туалет. Я сидела там одна, уставившись в одну точку. Вдыхала. Выдыхала. Пахло дезинфекцией, чуть-чуть мочой и вот этим, сладковатым. Холод, металл и мята во рту, запах. Вдох. Выдох. Меня затрясло.
Я ринулась в палату, собрала вещи, комком запихнула в сумку. На меня посмотрели, как на чокнутую, стали спрашивать, что случилось.
— Я не буду! Мне домой, срочно! Хирургу скажите! — крикнула я, убегая.
Это было в начале декабря. Получить пальто и сапоги оказалось непросто, вещи больных хранились в подвале, и я бестолково бегала от бабки, выдававшей одежду, до своего этажа, искала медсестру, врача, но все были заняты. Какой-то молодой доктор, возможно, ординатор, расставил руки, как будто хотел меня поймать. Я ужаснулась, помчалась к выходу и вызвала такси. И к машине летела в тапочках и спортивном костюме. Наверное, так зверь бежит, чуя запах пороха, слыша выстрелы и крики охотников.
Таксист удивился, конечно. Я посмотрела на его поднятые чернущие брови, выпученные глаза и выпалила:
— Мне быстро надо! Я выключить забыла. Утюг.
Тогда он понимающе кивнул, включил музыку, что-то восточное, про родного любимого брата, и газанул. Хорошо, я успела пристегнуться.
Перед нами разворачивалась лентой тёмно-серая дорога. Кажется, запах стал слабеть. Я прикрыла глаза и обмякла. Водитель прибавил громкость.
«Луччи из луччих, и нет тебя кручи, моой брат!» Я поморщилась и сглотнула. Металлический вкус на губах, лёд на затылке. Я задохнулась, распахнула глаза.
— А-а-а, гишдыллах! — заорал водитель.
Нас ударило, потащило, перевернуло, и я отключилась под завывания «Мой брааат».
Водитель не выжил, а мне повезло. И всё не так уж плохо. Да, реанимация, потом травматология, долгое восстановление, штифты в костях. И ту операцию, с которой я сбежала, придётся рано или поздно делать. Но я не унываю — работаю дома, гуляю понемногу каждый день, езжу на физиотерапию. Снова завела кошку. Живу спокойно, соблюдаю осторожность. Внимательно смотрю, куда ступаю, тщательно выбираю продукты и каждый раз проверяю, не забыла ли выключить газовую плиту.
Зато я не боюсь опять почувствовать тот странный запах, ведь после аварии я потеряла обоняние. Врачи говорят, что навсегда.