Почему Цветаева все-таки решила вернуться из эмиграции в сталинскую Россию?
Часть 1
Тяжелый вопрос, на который так и не найден был окончательный ответ – почему она вернулась? Уехала из Парижа, от неустроенной и бедной жизни, от жестокого к ней «эмигрантского мира», где за независимое мнение отказывались печатать, но хотя бы слушали иногда. Уехала – куда? Не к хрестоматийным же «березкам русским» или кусту рябины близ дороги, а к тому, что происходило на фоне неброской среднерусской природы –разгулу советской идеологии, «единогласным голосованиям, «партийным чисткам», коммуналкам…
Вдруг решила – что там будущее? Что ее «старый круг», так и не простившийся в 20-ые годы с Россией, вдруг начал всерьез строить «прекрасный новый мир» и чудесно преобразился советской властью в «новых людей»? И она станет одной из них…
Конечно, она не могла так думать! Сама же писала несколько лет назад, что ей «заткнут рот» в России, что ей даже писать-то не разрешат. Знала, что там не хватает воздуха свободы, вообще тяжело дышать.
Однако в Москву совсем недавно (в роковом для Советов 1937 году) уехали старшая дочь Ариадна и муж Сергей Эфрон, оставив полуразоренным и еще более обедневшим парижское «семейное гнездо», в котором за годы трудной эмигрантской жизни было слишком много «всякого» – ссоры, обиды, отчуждение, да и сын неизвестно чей… С ними было плохо, без них оказалось хуже. Уехали в неизвестность, уверовав в то, что правды больше в советской России, а не в эмиграции. Хотя что они, собственно, могли знать о настоящей жизни там?
Но во что верила сама Цветаева? В новую жизнь в СССР? В предчувствия и в тайные знаки судьбы – ей нужно быть там, в России? Или в то, что ее 14-летнему сыну Муру, рожденному три года спустя после того, как ей удалось вырваться из России, будет лучше на земле своих предков и он сможет легко приспособиться к абсолютно новой жизни?
Или просто в эмиграции было дальше «быть нельзя»? «И денег нет, и писать невозможно, и затравят эмигранты».
И еще – постепенно закатывалась и меркла ее звезда (самая главная в ее путаной и довольно мучительной жизни) – поэзия, ее стихо-творение (навязывание жизни хотя бы в стихе своей творческой воли, своей формы). Вдохновение (бившее некогда буйным потоком в страшной, разрушенной революцией Москве) иссякало осязаемо и неотвратимо, стихи приходилось вымучивать. Может быть и была у нее тайная, «подпольная» надежда – вдруг вернувшись в родное место, на «старые пепелища» удастся вновь зажечь свой творческий огонь, и ее почти потухшая звезда вспыхнет вновь?
Вот она и махнула рукой. И написала просьбу о возвращении в советское консульство. Тем самым подписав (к такому выводу впоследствии будет склоняться сильно поредевший круг близких и друзей и все еще широкий круг почитателей творчества) «отсроченный» смертный приговор не только себе, но и Муру, младшему сыну, подростку, уже начинавшего проявлять скверный характер и большой критицизм по отношению к матери.
Дальше их сюжет начал развиваться по очень крутой и жестокой траектории.
Продолжение следует.
