– Думаешь, прокатит? – спросил с хитрой улыбкой Борис у Натальи, переворачивая подсвечник и показывая ей красивую гравировку.
– А почему «1887»? – спросила она.
– Да так, в эти годы работал один известный русский мастер на дом Фаберже, Овчинников; я его клеймо добавил.
– Овчинников подсвечники не делал, – сказала Наталья. – Он делал... – и на секунду закатила вверх глаза, вспоминая. – Ага... – выставила она указательный палец, – солонки, чайные сервизы...
– Тазики, – добавил со смехом Борис, – а потом перешел на барабаны. – Много ты понимаешь, мамочка, в колбасных обрезках. Он взял со стола каталог аукциона, проходившего в прошлом году в Швеции, и показал ей подсвечники, очень похожие на те, что стояли у них на столе. – Читай!
– Ого! – удивилась Наталья. – Пятьдесят тысяч долларов стоят.
– Пятьдесят тысяч – это только начальная цена, а за сколько они ушли, хочешь узнать?
– Борь, но тут, в каталоге, они с лебедями, а у тебя с драконами какими-то.
– Ну, это не драконы, а львы... И потом, если Овчинников делал с лебедями, почему бы ему не сделать и со львами тоже? – ответил Борис. – Он ведь был мастер, а не фабричный конвейер, который только лебедей штамповал, – закончил он с улыбкой.
– Лучший мастер у меня – это ты, – промурлыкала Наталья. – Пойду красить ногти, – и ушла в другую комнату. – А за сколько ты хочешь их предложить, Борь? – послышался оттуда ее голос.
– За тридцатку, а там как пойдет, посмотрим. Сейчас отвезу в гальванику, хочу немного позолотить сверху, а завтра займусь экспертизой. В пятницу едем во Флоренцию.
– Во Флоренцию? – выглянула она из-за двери. – Ты же обещал в Милан. Мне сапоги там надо купить!
– Сапоги, Наташ, можно и во Флоренции купить. Там такие же магазины, как и в Милане.
– Нет, я хочу в Милане, Боря, ты мне обещал!
– Слушай, Наташ, что значит «хочу»?! Меня люди во Флоренции в пятницу будут ждать! А я должен из-за сапог ехать в Милан?! Ты что, не можешь купить сапоги там, где у нас дела? – рассердился Борис.
– Хорошо, Боренька, мы купим сапоги во Флоренции, – сказала она, подошла к нему и обняла сзади за шею. Он улыбнулся и, повернувшись к ней, поцеловал ее. – А потом, когда поедем в Милан, купим те, которые я хочу, – сказала она, глядя мужу в глаза.
Борис улыбнулся:
– За что я тебя люблю – не знаю.
– За то, что со мной всегда можно договориться, – ответила она и чмокнула Бориса в щеку.
Глава 8. У ОТЦА
Собаки-волки взяли его в плотное кольцо. И вот один из них, самый большой, кинулся на него, пытаясь схватить за горло. Он резко отпрыгнул в сторону, и мощные челюсти сомкнулись, лязгнув у него за ухом. Одновременно звери пошли в атаку, наступая со всех сторон. Он встречал их мощными ударами своего топора, и первое время ему удавалось сдерживать их натиск.
Так постепенно он весь покрылся волчьей кровью, и с одним из взмахов топор выскользнул из его рук. Но он не останавливался и продолжал рвать их руками и зубами, чувствуя, как волки заживо откусывают от него плоть и как он проваливается в пропасть...
Криш вскочил в машине, едва не ударившись о потолок головой. По лицу струился противный холодный пот.
– Сынок, Аркаша! Ты что там, спишь? Давно ждешь?
Отец наконец-то приехал. Криш вышел из машины, обнял отца и, посмотрев ему в лицо, сказал:
– Привет, па! А я вот к тебе без звонка: думал, ты дома.
– Да я же колдую по ночам. Не спится что-то, вот и гоняю.
– Ну да, ну да... Я уж думал, ты забросил. Проезжал мимо вашей стоянки и никого там не увидел.
– А я сегодня один там был. А потом полночи какую-то парочку по вокзалам возил. Вернулся, постоял чуток; светать начало, и я домой уехал. Ты давай заезжай, сынок, я сейчас ворота пойду открою.
Аркадий сел за руль и, ловко проехав в глубь двора, поставил автомобиль под навес живой изгороди из винограда, спрятав его таким образом от посторонних глаз. Отец заехал следом и закрыл ворота.
Аркадий стоял возле машины во дворе. У отца был просторный двор; часть его занимали заросли винограда между причудливых садовых деревьев, в другой части стояли дикие камни для отдыха и приготовления пищи. В углу двора помещался большой мангал c множеством всяких кастрюль и решеток, шампуров и сковородок. Отец любил готовить, принимая дома гостей. Всегда можно было найти в подвале хорошее вино и, конечно же, чачу. Аркадий осмотрелся, вдохнул свежий осенний воздух всеми легкими и резко выдохнул низом живота.
Подошел отец, посмотрел ему в глаза и спросил:
– Ты надолго, сынок? Проблемы?
– Хуже, батя, хуже, – ответил Аркадий и, отводя глаза, зашел в дом. – Водка есть? – послышался его крик из глубины коридора.
– А как же, в холодильнике. Да ты чего это с утра собрался по водке?
– Это по-твоему с утра, батя, а я человек-сова, и у нас, у сов, cейчас как раз время ужина, – ответил Аркадий и появился во дворе возле столика, держа в руках два стакана, бутылку водки и кусок сыра.
– Вот молодец! Ничего больше не надо... – Отец посмотрел на него с недоумением. – Марш мыть руки, а я сейчас на стол накрою.
Аркадий поставил стаканы и бутылку и пошел мыть руки.
– Пап, ну ты где пропал?! Я так особо есть и не хочу...
Отец вышел через десять минут, неся в руках шкворчащую сковородку.
Выпили по одной, зажевывая огурцом. Отец налил еще и, поставив бутылку на стол, спросил:
– Так что случилось, сынок?
– А ничего не случилось. Я что, не могу к тебе просто в гости приехать?
– Ну, можешь, конечно, это же и твой дом тоже, но обычно ты звонишь и предупреждаешь меня. А тут ночью, без звонка.
– Да устал я, пап, много работал, с девушкой поссорился, да и вообще... Дай, думаю, загляну и проведаю тебя. Заодно и отдохну от всего: у тебя тут класс, особенно осенью. Люблю осень. Он подвинулся, поднял стопку: – Давай еще по одной...
Отец чокнулся с ним, выпил, закусил.
– Девушка, говоришь? Поссорился? Устал? – Потом насупился, посерьезнел и сказал: – Не хочешь говорить – не говори. Пургу только гнать не надо. Вот жил бы с той докторшей, и все бы в порядке у тебя было.
– Начинается милая беседа отца с сыном, – прокомментировал Аркадий, наливая еще по одной. – Не понимаешь ты, отец, ничего.
– Чего же это я не понимаю, что жопа у нее толстая для тебя? C ее деньгами, сынок, на попу не смотрят. У нее клиника своя, любит тебя. Что еще надо? Жил бы как у Христа за пазухой и не бегал вот так, а внуков бы делал мне.
– Беседа «Как надо жить». Дорогие телезрители, усаживайтесь поудобнее у своих экранов, сейчас будем вещать. Отец, мне уже двадцать пять. Я не изменюсь.
– Посмотрите на него, какой он умный! Мне шестьдесят два, и я все меняюсь.
– Хорош, пап, – сказал Аркадий и поднял вверх руку со стопкой. – Давай за мамку выпьем!
Выпили не чокаясь и замолчали, думая каждый о своем.
– Ладно, проблемы у меня, – чуть погодя ответил Аркадий. – Сделал работу одну и нарвался на серьезных. Если вычислят – труба. А тут еще и со старыми друзьями не разобрался, закрутился, вот теперь все и навалилось. Честно сказать, пока не знаю, что делать, с чего начать. Отсидеться надо мне.
– Cынок-сынок... Все никак не успокоишься... С пятнадцати лет по ментовкам скачешь, не надоело тебе? Вот жил бы сейчас с докторшей...
– Па, ну хватит, глянь сюда, – сказал Аркадий, доставая из внутреннего кармана куртки коробку.
– Это что? – спросил отец, наблюдая, как из открывшейся коробки появился золотой овал.
– Фаберже, – ответил Аркадий, вынимая золотое яйцо, инкрустированное красной перламутровой эмалью, равномерно переливающейся по всем идеально выдержанным сторонам этого прекрасного изделия. Аркадий аккуратно раскрыл яйцо. Внутри его сидел маленький кот, сделанный из белого золота, с навостренными ушами, большими усами и горящими в глазах великолепными изумрудами.
– Ух ты, я такого еще не видал! – восхитился отец, протягивая руки к коробке. – Много стоит, наверное?
– Много, да здесь не продать, сразу вычислят. Вывозить надо.
– Ну ладно, – сказал отец, отдавая коробку в руки Аркадию. – Только ты спрячь, а то моя, не дай бог, увидит. У баб язык – сам знаешь.
– Не боись, отец, не увидит. Давай еще по одной, да я пойду отдохну.
– Я тоже вздремну до часу, а потом поеду по делам, есть работенка одна.