"Отче наш, иже еси на небесех, да святится Имя Твое..." - шептала молодая худенькая девушка в зеленом, испещренном прорехами, кафтане и длинной красной юбке в пол, стоя на коленях посреди множества горящих в подсвечниках свечей. Худоба её была настолько броской, что, казалось, дунь ветерок, и унесёт её прочь из храма. Печальный взгляд девушки был устремлен на большую икону Спаса Нерукотворного, а обветренные на морозе губы едва шевелились в такт произносимых ею слов.
В церкви святого апостола Матфия, расположенной в небогатом районе на Петербургской стороне, было немноголюдно. Только горстка прихожан, оставшаяся после вечерней службы по личной надобности, теснилась у исповедальни в ожидании выхода священника. Никто в сторону девушки в жалких лохмотьях, совершенно неприемлемых для холодной петербургской зимы, не глядел.
Прихожане привыкли к Ксении. Если раньше, когда девушка только-только начала свой подвижнический путь, люди крутили пальцем у виска, завидев блаженную, то сейчас привыкли и не обращали на нее внимания. Тем более в церкви апостола Матфия Ксения была фигурой известной и почитаемой: при жизни супруга Андрея она регулярно бывала здесь, причащалась святых Христовых Таин и жертвовала немалые суммы денег на благоустройство обители.
"Это после случившегося горя рассудок у ней помутился, - попервой шептались прихожанки, забывая о заповеди "не осуди", завидев Ксению, гордо шествующую на литургию в мужском кафтане и камзоле, - вот и выжила из ума девка".
А другие им вторили: "Ой-ли! Она, поди ж вы, имущество свое беднякам раздала, да дом Параскеве отписала, глупенькая, а сама на улицу побирушкой пошла жить: мыкаться. И ведь срам-то какой, срам: велела себя Андреем Федоровичем величать! А на Ксенюшку не окликается, хоть тресни! Одним словом - безумная!"
С тех пор минуло несколько лет и до странностей Ксении никому не стало дела. Река жизни потекла дальше своим чередом, унося за собой злые людские пересуды и остроту горя девушки.
Кафтан и камзол Андрея износились на блаженной в первую же студеную зиму, благо, люди помнили доброту Ксенюшки и пытались рядить юродивую в свои поношенные одежонки. Да только девушка категорически отказалась от любых теплых вещей, согласившись принять в дар только зеленый кафтан, красную юбку (под цвет мужниной парадной формы), да дырявые башмаки, которые не спасали ни от дождей, ни от холода.
"...и ныне и присно, и во веки веков. Аминь", - Ксения отвесила несколько земных поклонов и приподнялась с колен. Со вздохом вытащив небольшую свечку, припрятанную в рукаве кафтана, она поднесла ее к иконе Спаса, трижды перекрестилась и, уже громче, чем прежде, но так, чтобы не услышали прихожане, с нажимом прошептала: "Господи, коли слышишь Ты меня, грешную, прими молитву мою за мужа моего, раба Твоего, Андрея Федоровича, именем которого я нареклась для всех, упокой душу его нераскаянную, прости ему прегрешения вольные и невольные и даруй ему Царствие Небесное. И всех православных христиан прости, да меня, недостойную рабу твою Ксенюшку, помилуй".
Затем, подумав немного, она добавила: "Господи, жизнь положу Тебе, все приму, все вынесу, любые насмешки и скорби вытерплю, только прими душу раба Твоего Андрея в чертоги Твои небесные, молю Тебя!"
Молитва подошла к концу и Ксения направилась к выходу из родной приходской церкви, погрузившись в роящиеся в голове воспоминания.
После кончины Андрея она каждую ночь возносила молитвы Господу и проливала горькие слезы, не в силах привыкнуть, что самого родного ей на земле человека больше нет. Днями же, насухо вытерев лицо подолом еще новенького мужниного камзола, девушка принималась подвижничать: ходила по немощеным улицам Петербурга, творя молчаливые молитвы и редко заговаривая с прохожими, только изредка принимая у них скромную пищу для пропитания.
Ксении не хотелось смущать и обременять людей своим горем, поэтому она стойко переносила его тяготы днем, но ночью справиться с собой была не в силах. Попервой она не замечала голода, так велика была ее кручина, и даже не помнила, ела ли что-нибудь в течение первых недель, но позже, когда пролетело несколько месяцев со дня ее прощания с Андреем, ей стало достаточно и куска хлеба единожды в Божий день, который ей, как безумной нищенке, подавали добрые милостивые люди.
Лютого холода, который она должна была чувствовать в своем легком одеянии, когда в Петербург пришла первая после разлуки с Андреем зима, она тоже не ощущала. А с наступлением нового лета иссякли и кончились слезы: девушка молча страдала, грустила по мужу, но слезинки не осталось ни одной. Словно высохли они все враз и навеки. А может Господь помиловал, пощадил утонченную красоту молитвенницы, которую она никогда за собой не замечала.
"Андрей Федорович, погодь немножко", - кто-то окликнул девушку, ласково тронув за плечо. Ксения обернулась. Перед ней стоял старый седовласый священник, который, завидев с солеи ее уход, ринулся следом и, минуя прихожан, ждущих у исповедальни, успел-таки поймать ее на выходе из храма.
"Да, батюшка", - тихо отозвалась девушка, скромно потупив взор.
"Андрей Федорович... Ксенюшка дорогая... Испросить у тебя хочу... ты потчивал сегодня?" - озабоченно спросил священник.
"Нет, отец Николай, - отозвалась Ксения, - но не извольте беспокоиться, я не голоден".
"Так, Ксенюшка, то бишь Андрей Федорович... прости, старика, Бога ради, никак не привыкну тебя так величать.. давай-ка ты послушание понесешь мое. Знаю я, коли просто попрошу, не выполнишь. А на послушание согласишься. Велю-ка я тебе пойти со мной в трапезную. Отведаешь кислых щей с хлебушком, расскажешь нам с матушкой о своем житие-бытие, да пойдешь с миром восвояси", - заботливый священник потянул девушку за оборванный рукав кафтана к выходу и для пущей убедительности строго-настрого прищурил глаза.
"Батюшка, а как же прихожане? Они вас ждут, почитай, полчаса", - попыталась возразить Ксения, которая действительно не чувствовала голода, ибо молитва давно стала пищей ее духовной и Дух Святой питал ее телеса.
"Андрей Федорович, люди наши добрые: они и сами рады будут испросить тебя, чтобы сотрапезничал ты со мной, а то на ногах едва держишься, на ветру колыхаешься, аки тростиночка", - прихожане, прислушивающиеся к их разговору, горячо закивали.
"Видишь, как головой усердно машут, солидарны со мной, подождут малость, - улыбнулся священник, - а ты, родимый мой, идём-ка, у меня для тебя еще к щам одежонка припасена, одна твоя знакомица занесла, вишь, истлела твоя-то вся напрочь, исправить надобно".
"Отец Николай, полноте, для меня и эта одежонка вполне сносна", - снова попыталась возразить Ксения, но батюшка был непреклонен.
"Ить тебя, даже не думай отказываться, зима на дворе, а у тебя прореха на прорехе прорехой погоняет! Осерчаю!"
И, неожиданно сменив возмущенную интонацию на ласковую, продолжил, увлекая девушку за двери храма подальше от любопытных глаз: "Всё, как ты любишь, Андрей Федорович: зеленый кафтан, да красная юбка. Еще красный кафтан, да зеленая юбка есть, но я тебе их до следующего раза приберегу, когда новая обновка у тебя истлеет. Знаю, знаю, тебе самому вещи-то хранить негде - бродишь по Петербургу, аки бездомыш сиротливый, некуда тебе голову приклонити. Знакомица твоя расстаралась, намедни рассказала мне, старику, как ты, ее встретив, пятак ей медный вручил, да велел к дому бежать, иносказательной присказкой погоняя "возьми пятак, потухнет". А она только до дома своего добежала, глядь, пожар - вот-вот ее дом дотла сгорит. Испугаться не успела, а потух пожар, как и не было его. Все целехонько оказалось, один пятак в руке у ней зажат. Только после этого и поняла она твою присказку. Молодец ты, Андрей Федорович, уберег знакомицу от беды".
Ксения шла за священником, потупив взор. Не любила она слышать похвалу, строго пресекала попытки искусить дух свой, а батюшке возразить не смела.
В трапезной приятно пахло кислыми щами, аромат которых все-таки раздразнил редко видевший горячую пищу желудок Ксении. Матушка уже накрыла стол к приходу гостьи и ждала их с батюшкой наготове у Красного угла, подле которого им всем предстояло помолиться перед трапезой.
Священник подошел к иконам и, прежде чем возложить на себя крестное знамение и вознести молитвы, неожиданно изрек: "Ох, Ксенюшка, дар у тебя великий, дар пророческий, и не ведаешь ты пока того, не осознаешь до конца. За труды твои мученические, за Крест тяжкий и непосильный, за то, что безумствуешь во имя Господне, да претерпеваешь за имя Его, оставаясь при этом мудрейшей начитанной девушкой в здравом рассудке, дарует тебе Господь благодать неземную - немало душ спасешь, исцелишь, с того света вытащишь. Юродивой на земле будешь, а на небе святой станешь. И не будет в Петербурге сильнее тебя святой девичьего пола, все к тебе с молитвкой притекать будут, все тебя превозносить и любить начнут. Откуда я о том ведаю? А Дух Святой на Евхаристии прошлой открыл, когда вкушала ты Таин Христовых, Ксенюшка, душа ты моя чистая, неприкаянная..."
На этом пророчестве священника, почитай, и прервемся, родные мои. А то разошлась я снова со своей вольной интерпретацией, вживясь сердцем в душу и мысли нашей святой Ксенюшки. Перейдём к разбору.
Ксения Петербургская, как я уже упоминала в 1 части своего рассказа, жила на Петербургской стороне. С ранних лет она ходила в церковь святого апостола Матфия, там же, вероятнее всего (данных об этом нет), венчалась со своим супругом Андреем Федоровичем. После принятия на себя юродства блаженная продолжила время от времени посещать храм, да и Петербургскую сторону выделяла среди всех прочих улиц города. Причащалась она или нет во время несения подвига безумства доподлинно неизвестно, как неизвестно и имя батюшки, который в те годы являлся настоятелем храма апостола Матфия. Его имя, возраст, разговор с ним и его пророчество я придумала в фантазийных образах, которые возникли в моих мыслях, когда я стала писать о святой Ксенюшке. Но, согласитесь, все это вполне могло происходить на самом деле.
История про медный пятак реальна: она вписана в жизнеописание блаженной. Я лишь применила ее для полноты картины, чтобы обозначить дарительницу и придать смысл ее поступку. Отплатила ли Ксении добром женщина, спасенная ею от пожара, в реальности, неизвестно. Также исторически подлинно и то, что Ксения, когда истлели кафтан и камзол Андрея, носила и принимала в дар только никуда не годные башмаки, красный/зеленый кафтан и красную/зеленую юбку под цвет формы мужа.
О том, что Ксения может пророчествовать, люди узнали только несколько лет спустя после ее подвижничества. До этого же девушка подвергалась всяческим насмешкам и издевательствам со стороны петербуржцев. Но народ посмеивался над ее безумием ровно до тех пор, пока не стали происходить удивительные события. Все странные фразы, которые произносила блаженная, вдруг начали сбываться.
Так Ксения блаженная, к примеру, предрекла купчихе Крапивиной скорую погибель, сказав ей, будучи у нее в гостях, следующую фразу: "Зелена крапива, а скоро-скоро завянет". Смысл этого иносказания Ксении стал понятен уже после скоропостижной кончины купчихи.
Или приведу вам другой пример о том, как Ксенюшка предсказала смерть императрицы Елизаветы, дочери императора Петра I. Накануне ее кончины она бегала по Петербургу и голосила: "Пеките блины, пеките блины, скоро вся Российская империя будет печь блины". Тайна иносказания блаженной выяснилась на следующий день, когда народу во всеуслышание объявили о том, что Елизавета скончалась. По всей стране действительно стали печь блины за помин души императрицы.
И таких примеров было немало, но поговорим мы о них уже в следующей части, родные мои.
Узнав о даре блаженной, люди не только раскаялись в том, что смеялись над безумной Ксенюшкой, но и стали уважать её и бояться. Ведь все, что говорила святая, всегда сбывалось. А это вселяло и страх, и надежду, и ужас, и благоговение.
Продолжение следует... Часть 3. И будут двое одна плоть
Если вам понравилось продолжение моей истории о Ксенюшке, родные мои, ставьте лайки (пальчик верх), подписывайтесь на канал и оставляйте свои комментарии. Мне важна обратная связь с вами. Всех обнимаю и люблю.
@ Все статьи на канале являются объектами авторского права. Копирование без отсылки к первоисточнику запрещено.
