Я вышла из реанимации новорожденных. Майе скоро должно было исполниться 3 месяца.
Мне впервые сказали тогда начать делать полис, на всякий случай, вдруг пригодится раньше, чем она умрет.
Я вышла в темный коридор больницы, за окном темный декабрьский вечер и Москва, которая готовится к Новому Году, которая не знает о трагедиях отдельных людей.
За углом темного коридора находится реанимация для детей старше года.
Много раз пока я ждала когда меня впустят на посещение к моей дочке я слышала как там врачи выходили и рассказывали о состоянии детей их родителям.
«Золотистый стафилококк, менингит, инсульт, энцефалит» - это малая часть того, что я слышала.
Врачи монотонно рассказывали родителям о состоянии детей, сыпля на них медицинскими терминами, которые я уже многие знала.
Больше всего мне запомнилось, когда врач сказал какой-то Маме, что у ребенка начался некроз участков кожи на ручках и ножках. Они пытаются его остановить и делают все возможное.
Мне показалось тогда, что мама не поняла значения этих страшных слов.
Я никогда не видела лица этих людей и врачей, я слышала только их голоса в темном коридоре.
В этот вечер там умер ребенок.
Я слышала как плачут и воют его родители. Как врачи молчат, а потом говорят, что сделали все, что могли.
Я не видела этих родителей, но казалось, что вижу, как они лезут на стену, как папа бьется головой об решетки железных кроватей, которые там стоят, как мать и отец падают на колени и если бы можно было разгрызть пол, чтобы вернуть ребенка - они бы это непременно сделали.
Я надеваю шарф, смахиваю слезы и вызываю лифт.