В первых числах февраля 1881 года похоронная процессия немыслимых размеров растянулась по Невскому проспекту на полтора километра. А народ все прибывал и прибывал. В окнах, на балконах и любой горизонтальной поверхности стояли люди. Каждый хотел выразить соболезнования и принять участие в последнем пути величайшего человека.
Федор Михайлович Достоевский почувствовал себя плохо в ночь с 6 на 7 февраля. Пошла кровь горлом, но писатель решил не обращать внимания – такое случалось и раньше. Почувствовав себя лучше, он продолжил работать над любимым детищем – Дневником писателя: вносил правки, просил жену, Анну Григорьевну, сделать корректуру и отредактировать текст.
Однако через два дня состояние его ухудшилось – снова открылось кровотечение. Предчувствуя скорую кончину, Федор Михайлович, быстро слабея от потери крови, исповедовался и причастился. Весть о самочувствии писателя разнеслась молниеносно, в течение дня к нему приходили близкие друзья и родственники, чтобы попрощаться.
Жена Достоевского описала его последние часы в мемуарах:
...И теперь Фёдор Михайлович пожелал проверить свои сомнения по Евангелию. Он сам открыл святую книгу и просил прочесть.
Открылось Евангелие от Матфея:
«Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надо креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду».
— Ты слышишь — «не удерживай». Значит, я умру, — сказал муж и закрыл книгу»...
Писатель тихо ушел 9 февраля 1881 года в 20 часов 38 минут.
«То была истинно христианская кончина – смерть без боли и без стыда (...) Он потерял сознание лишь в последний момент. Он видел приближение смерти, не боясь её». – Так опишет смерть отца в своих воспоминаниях Любовь Федоровна.
Утром во всех Петербургских газетах появилось сообщение о смерти Достоевского. К дому в Кузнечном переулке устремилось множество людей, чтобы принять участие в отпевании и похоронах, а в гостиной Иван Крамской карандашом и тушью рисовал посмертный портрет Федора Михайловича.
В четверть двенадцатого вынесли дубовый гроб, обвитый гирляндами из еловых ветвей. За гробом, который несли на руках, шли родственники, друзья и многотысячная толпа. Среди нее были люди самого разного социального статуса: и знать, и простой люд, литераторы, студенты, профессора, высокопоставленные лица и даже представители царской фамилии. Молча и с благоговением народ прощался с писателем.
Венки поднялись, толпа заколыхалась, и через две – три минуты процессия тронулась. На колокольне Владимирской церкви загудел колокол, и почти вслед за первым ударом рядом с нами раздалось торжественное “Святый Боже”: пел университетский хор, подкреплённый десятками голосов из окружающей, движущейся толпы.
Во многих церквях Петербурга служились панихиды по собственному желанию священников. Сотни организаций, ведомств и учреждений приняли самое непосредственное участие в проведении похорон. По распоряжению правительства на погребение писателя выделили крупную сумму.
Только в четвёртом часу дня процессия дошла до ворот Свято-Троицкой Александро-Невской лавры. Все это время гроб с телом писателя несли на руках, а толпа увеличилась с десяти тысяч до тридцати. Из-за позднего времени и наступивших сумерек отпевание и погребение перенесли на следующий день.
Служба и отпевание длились долго. Было сказано немало речей об усопшем. Гроб вынести было невозможно, его просто передавали из рук в руки над головами. Всё было усеяно пришедшими отдать последний долг писателю. Венки разрывались на части, листочки и цветки уносили на память. Народ разошелся уже в свете фонарей. А навстречу все равно шли люди, чтобы попрощаться с писателем. Такое оживление длилось целый месяц.
На третий день после кончины вышел в свет «Дневник писателя». В тот же день он был полностью распродан. Безусловно, торжественность и благоговейность погребального шествия привлекла внимание и тех, кто до этого дня не был знаком с творчеством Достоевского.
Издатель Михаил Александров приводил случай о том, как простой люд удивлялся этому грандиозному шествию и интересовался, кого хоронят с такими почестями. Когда же узнали, что это не какой-нибудь генерал или начальник, а писатель, то был сделан такой вывод:
— Стало быть, книги хорошие сочинил, — заключал свои расспросы уяснивший наконец себе простолюдин, что такое писатель, сочинитель.
— Стало быть, так!
Статью о квартире-музее Ф. М. Достоевского в Петербурге, где он нашел свое последнее пристанище, можно прочитать, перейдя по ссылке ниже.
