Тёмно-зелёная доска во всю ширину огромной аудитории, на ней оси координат с графиком некой функции устремляются в бесконечности, а лектор, выбрав микроскопический отрезок функции, пристраивает к ней касательную и, получив малюсенький треугольник, обводит и обводит его мелом. Мел крошится от чрезмерного нажима, на смену идёт ещё кусочек… Дежурному по аудитории несдобровать, если количество кусков мела окажется недостаточным.
– Предел отношения приращения функции к приращению аргумента, когда последний стремится к нулю! – по нескольку раз, неустанно, лектор повторял формулировки под запись. Курсанты насколько старательно, настолько же бездумно записывали в свои тетради всё и вся: и формулы, возникавшие одна за другой на доске, и словесные определения, что диктовал профессор. Без того конспекта, а по сути диктанта, на экзамене делать будет нечего, банан гарантирован!
“Первообразная, производная” – понятия преломлялись в сознании первокурсников. “Намедне в наряде”, – вспоминалось одному, – “три мешка картошки… то, верно, первообразная! А котёл очищенного картофеля, значит, первая производная к ней! А вот пюре, что на ужин, то стало быть уже вторая производная!”
Когнитивная перестановка, так называется в психологии сей феномен человеческого мозга. Аудитория не может сосредоточится на математических терминах и понятиях. Сознание бродит произвольно, выхватывает случайные слова лекции, рождает на их основе субъективные образы. Мозг начинает считать данную деятельность бессмысленной, расслабляется и вскоре «отключается». Гюйс оказывается под щекой, глаза слипаются, курсант спит.
– Интеграл дэтэ-по-дэтэ…, – с воодушевлением комментировал преподаватель написанную им на доске очередную формулу.
“Dt-по-dt?” – вопрошал разум очередного отрока. “Па-де-дё Петипа!” – отзывалось сознание юноши. Ах, принцесса Аврора! Ах, принц Дезире! Балетная ножка свечою вверх – аттитюд, взмах – экартЕ. Она первообразная, он производная – исполняют каждый свою, отличную от партнёра функцию, но неразрывно, тождественно зависят друг от друга. Музыка Петра Ильича, как дуновение ветра; она то замирает почти неслышная, то срывается порывисто и энергично в неудержимый шквал! И раскачивает, и кренит, и волнует! “Спящая красавица”.
Тем временем лекция двигалась вперёд, а тот микроскопический треугольник, что в её начале изобразил профессор, неизменно находился в центре рассмотрения. Почти неразличимый, обратившийся в точку уже с третьего ряда, в точку на доске, о которую раскрошился уже не один кусочек мела.
– …угол бета между касательной и осью Икс! Его тангенс численно равен значению первой производной функции в этой точке! – отчеканил профессор. Глаза его сияли, только что он поделился с нами, курсантами, изящным свойством первой производной. Замечательный миг, который имел место быть с нашим потоком курсантов в 1983-м! А годом ранее – с предыдущим потоком, один в один, и пять, и десять лет ранее – все годы службы профессора. Он ожидал от нас отклика, сопереживания; обводил взглядом аудиторию. Курсанты отводили взгляд, потупив очи долу.
Не беда! Преподавателю не привыкать. Терпеливо повторяет: “Вот функция, проводим касательную, вот угол бета. Тангенс бета численно равен значению производной в этой точке! Понятно?!” Посмотрел внимательно в зал и снова: “Функция, проводим касательную, угол бета, тангенс численно равен значению производной функции в данной точке.” Описанная сцена повторялась из года в год, именно так, слово в слово. Конкретно данное описание принадлежит Валерию Леонову, курсанту электромеханического факультета из 1969 года. К слову, среди первокурсников электромехаников 70-го года был сын профессора Геннадий.
А вот пишет Иван Адасюк: “Я обучался на ЭМФ МВИМУ с 1974 по 1979 год. В Системе хватало преподавателей-оригиналов, но Профессор и среди них был уникум! Эти его крылатые выражения: "Вы, курсант, долбун!" или "...такие как вы не должны иметь диплом инженера и не получите!!!", или "...вы не хотите получать высшее образование!!!". Прибегал в аудиторию и уже от входной двери начинал читать лекцию, а если что-то запамятовал, то поднимал дежурного и просил зачитать последнее предложение в конспекте из предыдущей лекции; и понеслась галопом новая лекция, бывало и без перемены (он в запале, якобы, не слышит звонка). А сказать ему, что наступила перемена, все боялись, т.к. можно было нарваться на перечисленные выше идиоматические выражения. Ну а если же курсант начинал блеять, что на прошлой лекции (позавчера!) он не присутствовал – был в наряде или болел, – вот здесь начиналась коррида: "Вы не хотите учиться!... Как вы смели ещё не переписать конспект лекции по высшей математике!!.. Вы полностью профнепригодны!.." И ещё, на экзаменах и зачётах он требовал ответов только по своим лекциям и никогда не рекомендовал учебников, поэтому конспекты вели все курсанты. Помню, на первом курсе, на первой зимней сессии, 2-го января 1975 г. наша группа первыми на курсе сдавала экзамен по высшей математике. Итог печальный: из 26 курсантов группы лучшая оценка – единственная четвёрка (я получил трояк и очень этим гордился), а 14 человек получили неуд, причём 5 курсантов так и не смогли тогда пересдать экзамен и были отчислены. Кстати, в том числе и небезызвестный Бадри Патаркацишвили, ныне покойный грузинский олигарх, компаньон бесславно почившего Березовского.”
Однако вернёмся к повествованию.
– Спящая красавица!!! – грозно вскричал профессор и ринулся по проходу между столами, уходящими вверх. Юноша опешил от жёсткого и неожиданного вторжения в его сон. Подскочил со скамьи. В то мгновение многим дрыхнувшим под столами на задних рядах пришлось срочно восстановить вертикальное положение своих тел. Один из подобных подскоков с гранд-батманом снёс с грохотом напрочь крышку стола.
– Товарищ курсант, так чему равен тангенс угла бета?
Мозг юноши, склонный к когнитивным перестановкам, выдал очередную рандомную картинку, описать которую вслух тот не осмелился, молча стоял перед преподавателем. А профессор продолжал допытываться о значении злополучного тангенса, поднимал одного за другим, курсанта за курсантом. Им в молчаливой компании стоять было уже не так жутко, как тому первому бледному юноше со взором потухшим, тет-а-тет перед преподом.
Наконец кто-то из группы безмолвных истуканов ожил, вспомнив тригонометрический смысл функции тангенс.
– Тангенс равен отношению синуса к косинусу, противолежащий катет разделить на прилежащий, – с последней надеждой промямлил тот. Его ответ прозвучал как гром среди ясного неба, как смерч, раскидавший нас по углам и пригнувший наши спины. Было понятно, что начнется сейчас! Несколько непечатных слов в адрес знатока тригонометрии прошелестело в настороженной тишине аудитории. Некоторые курсанты в ужасе полезли под парты! У профессора вылезли глаза на лоб и задергалась щека. Началось! Он выхватил из кармана, бросил на стол партбилет и в крик:
– Алла Павловна!!! Что мы будем делать? Я не смогу выучить этих идиотов! – пронзительный и гневный этот возглас адресовался сидящей в первом ряду, как и пять, как и десять лет назад ассистенту-преподавателю Алле Павловне Дымской. Этой святой женщине, ставшей ангелом-хранителем для многих курсантов, без неё никогда не сдавших бы те пять экзаменов по высшей математике, предписанных учебным планом мореходки.
Поупражнявшись в красноречии минут пять и несколько утихомирившись, профессор выдал:
– По законам военного времени вас следовало бы расстрелять, но вы, мерзавец, формально правы! Садитесь на место.
Прошли годы. Встречаясь на юбилеях, курсанты рассказывают своему профессору истории, запомнившиеся особенно ярко. Тот не поддерживает их воспоминания, отвечает уклончиво, дескать, не помнит. Через месяц – очередной, теперь 35-летний юбилей нашего выпуска судоводителей. Обещаю на встрече не докучать своими ретроспективами нашего уважаемого долгоживущего профессора. Нашей интеллигентной, доброжелательной, исполненной терпения Аллы Павловны с нами не будет. Не способствуют долголетию названные качества души.
30 января 2024 года.
