Лидия Алексеевна Чарская (урожденная Воронова) – фигура в русской детской беллетристике и сверхпопулярная, и одиозная. До революции издатели публиковали все, что она писала – и прозу, и стихи, а читатели на лету расхватывали журналы с публикациями новых повестей Чарской и книжки в магазинах. Ее переводили на все основные европейские языки, что называется, с листа. Слава ее была действительно огромна, причем не только среди девочек-подростков и девушек. Ну, а когда художник пользуется такой популярностью, у него непременно находятся не только друзья.
Что же молодой критик Корней Чуковский, написавший разгромную (и в каком-то высшем смысле даже справедливую, но, право же, неэтичную) статью о Чарской, - враг ли он автору «Записок гимназистки» и «Княжны Джавахи»? А Самуил Маршак ничтоже сумняшеся констатировавший на I съезде писателей СССР в 1934 году о том, что «убить <Чарскую> было не так-то легко» - он тоже враг?
И да и нет. Идеологически они, конечно, враждовали. Причем не только в плане общей советской идеологии, а еще и потому, что Чуковский задолго до революции, а несколько позднее и Маршак представляли себе (и собой!) детскую литературу совсем иной направленности. По-человечески же дело обстоит иначе. Маршак пытался привлекать Чарскую к общей работе над созданием советской литературы для детей, но у старой писательницы, по его словам, ничего, кроме всё той же Чарской, не получилось. Чуковский же, повзрослевший и оценивший советскую ломку всего и вся, а к тому же, вероятно, устыдившийся своей молодой бестактности, поступил иначе: он выхлопотал старой и в буквальном смысле голодающей писательнице пенсию, пусть и совсем небольшую.
Но то Чуковский и Маршак – большие писатели. А в общем советская критика Чарскую унижала, а затем и вовсе сбросила с парохода современности, государство же ее старые книжки не переиздавало с явным расчетом на то, что следующие поколения писательницу забудут. И то: большевики строили новую жизнь, а советские писатели в своих произведениях обязаны были создавать новую идеологию. Получилось ли? Да, но по историческим меркам ненадолго.
Да и тогда Лидию Чарскую продолжали читать, пусть и не так массово, как прежде. Читали и пионерки, и комсомолки – пока старые книжки еще ходили по рукам. К послевоенному времени массовый читатель Чарскую забыл-таки, чего и добивались Чуковский с Маршаком. Примерно на три или три с половиной десятилетия. Как же: чувствительная монархистка!..
Однако, в середине 80-х, будучи в городе на Неве, я забрел в букинист и купил дореволюционное издание «Княжны Джавахи» в виде пухлой папки зачитанных чуть не до дыр разрозненных листов – вероятней всего, предыдущие обладатели делали ксерокопии, точнее «эро»копии, ведь никаких ксероксов тогда еще у нас не было. Так что, выходило, забыли писательницу, да не все и не вовсе..
Ныне эта чувствительная монархистка, сочинительница сотни девичьих приключенческих повестей вернулась к массовому читателю – и отдельными изданиями, и собраниями сочинений. Заменив по спросу в библиотеках многих авторов «Библиотеки пионера» - были такие подписные издания в 60-х – 70-х годах прошлого века. Справедливость восторжествовала?
Несомненно! Чарская – отменная беллетристка. К высокой литературе ее писания отношения, за исключением немногих страниц, не имеют, но она никогда на это и не претендовала. Она претендовала на то, чтобы пробуждать своей лирой добрые чувства в девочках и юных девушках. И это, как подтверждается сегодня, у нее получалось. И получается до сих пор.
Кто же она, Лидия Алексеевна Чарская?
Будущая писательница родилась 31 января 1875 года, в Петербурге, в семье военного инженера. Роды были тяжелыми и трагически оборвали жизнь матери. Лида обихаживали ее тетки. Одиннадцати лет она стала воспитанницей интерната для сирот – Павловского института благородных девиц.
Этот-то интернат, с его преподавателями и ученицами, воспитателями и обслугой и станет местом действия первых, а затем и многих последующих произведений характерной актрисы Александринского Императорского театра Лидии Вороновой, взявшей сценический псевдоним Чарская.
Какой она была актрисой, мы, конечно, уже не узнаем. Знаем только, что она была актрисой на третьих или вторых ролях. То есть не примой. А не примам платили мало. Так, в поисках заработка Чарская попробовала себя в литературе, написав в 1901 году повесть «Записки институтки». И уже первая ее вещь принесла начинающей писательнице не только популярность, но и славу.
Следующие повести, продолжившие институтскую тему, славу Чарской только укрепили. Она писала об институтках и сиротках, о девочках ей современных и девушках прошлого, например о кавалерист-девице Надежде Дуровой, она писала о смертях и болезнях, об ужасах и влюбленностях, о дружбе и вражде, о восхищении красотой родины и статью государей – словом, обо всем, что проглатывают массы во все времена. Только, в отличие от многих и многих прочих поставщиков маскульта, Чарская писала хорошо. И с гуманной целью вызвать лирой добрые чувства.
Ну, а потом пришли революция и гражданская война, которым добрые чувства были не нужны. Чарская умерла в бедности в 1937 году. Несмотря на небольшую пенсию, которую она получала как бывшая актриса, и паек, выхлопотанный Чуковским, старикам Чарским-Ивановым (такова была их общая фамилия с последним мужем писательницы) зачастую было нечего есть, и существовали они благодаря скромной помощи немногих читательниц, помнящих и любящих книги Лидии Алексеевны.
А сегодня мы вновь читаем и перечитываем ее лучшие повести, к которым, несомненно, относятся «Записки институтки» - вещь в немалой степени автобиографическая, хотя в целом, конечно, выдуманная. Почему? Потому, что выдуманы ее героини – рассказчица, 11-летняя девочка из Полтавы – скромная и верная тем, кого любит, и ее сверстница из грузинского городка Гори (того самого, кстати, в котором родился Сталин) – смертельно больная сирота, обладающая неукротимым и благородным духом, княжна Нина Джаваха.
«Записки институтки» - незамысловатый, но психологически точный, легко читающийся и навсегда запоминающийся рассказ о том, как ребенок, оторванный от семьи, трудно, я бы сказал, героически вписывается в чужую среду, как обретает друга, а затем и уважение окружающих детей и взрослых. В историко-литературном плане эта и другие «педагогические» (назовем их так) повести Чарской опираются на книги англоязычных авторов – Чарльза Диккенса, Джеймса Гринвуда, Шарлотты Бронте. Это очевидно, но это автором и не скрывается. Как не скрывается и литературное происхождение приквела к «Запискам институтки» - повести «Княжна Джаваха», отчасти пересказывающей ту же историю от другого лица, отчасти рисующей дивную картину грузинского детства маленькой княжны. Здесь, конечно, влияние прозы Бестужева-Марлинского и Лермонтова, но прежде и больше всего – приключенческой классики, то есть Майн Рида и Фенимора Купера – кумиров всех мальчишек, а отчасти и девочек многих поколений российских читателей.
«Княжна Джаваха» - пожалуй, образцовый для произведений массовой культуры текст, ничуть не уступающий лучшим повестям и рассказам нынешних кумиров подростковой литературы, в особенности западных. А в чем-то их превосходящий, потому что есть, есть в этой, да и почти во всякой книжке Чарской страницы, восходящие к настоящей литературе. Так, в «Княжне Джавахе» сочетаются и приключенческая героика, и сентиментальность, и южная страстность, и героизм, и злодейства, и люди, и лошади, и смерть матери, и смерть ребенка, и в полном изобилии все то, что заставляет читательниц проглатывать книжки Чарской целыми стопками, а критиков и беспощадно, и в той же степени бессмысленно высказывать ей свои претензии.
Да они потому эти претензии и высказывают вообще-то, что есть в ее книгах, о чем говорить, есть к кому с претензиями обращаться. В отличие опять же от основного потока массовой культуры, каковую прочитали и назавтра забыли, как проходной кинофильм.
А вот лучшие вещи Чарской можно перечитывать, они как-то остаются в памяти. Видимо, не зря ими зачитывались наши пра… И ведь хорошими людьми выросли!
Чарская по большей части писала отдельные, пусть и очень друг на друга похожие, истории. Но в случае с «Записками институтки» ей это не удалось по причине, скорее всего, читательского спроса, во все времена требующего продолжений полюбившейся книжки. Да и самому писателю порой хочется вернуться к особенно удавшейся ему истории. Тем более к истории, имеющей автобиографический источник.
Так и «Записки институтки» сначала переросли в «Княжну Джаваху», а затем и в повесть «Люда Влассовская», в которой маленькая мужественная героиня «Записок институтки» вырастает, заканчивает обучение и отправляется работать гувернанткой на родину своей дорогой, безвременно умершей подруги.
Как и вторая часть трилогии, «Люда Влассовская» не столько даже продолжает, сколько повторяет историю, рассказанную в «Записках институтки». Однако повторение это как бы зеркально отражает предыдущие истории – глазами теперь уже взрослой девушки, сохранившей лучшие качества, характеризовавшие героиню в детские годы. Ныне Люда – круглая сирота: ее мать и младший братишка в одночасье умерли от скарлатины. Но героиня наша – человек мужественный, волевой, отлично образованный и не утративший, а лишь развивший способность понимать, любить и прощать ближнего. Как, собственно, и все судьбой обиженные сироты, о чем прекрасно написала критик и переводчик Ольга Бухина в своей книге «Гадкий утенок». За эти мужество и справедливость, а вовсе не за то, что она – круглая отличница, Люду любят подруги-однокурсницы, взаимоотношениям с которыми посвящена первая половина повести. За это же уважают ее и взрослые, и сверстницы, и все те, кого встретит она в далекой чужой стране, которую – в память о подруге – она сразу же воспринимает как вторую родину.
Люда встретит в Гори – маленьком грузинском городке - старых знакомых и новых друзей. Но и врагов она встретит тоже. И мужественно выдержит все испытания. А их на ее долю выпадет немало.
В общем, эта история почти ничем не отличается от первых повестей про Люду и Нину – она и сентиментальна, нередко, этак по-Чарски, не в меру, и исполнена захватывающих приключений, в которых ярко проявляются сложные характеры, и дарит нам замечательные пейзажи и высокие душевные порывы, и написана легким, летящим пером, так что читается влёт, даже несмотря на иные, слегка коробящие сегодняшнего читателя эпизоды, например, сцену с описанием чрезмерно восторженного отношения выпускниц к государю во время его посещения института.
Подобную же историю про обиженную судьбой девочку, завершающуюся и вовсе волшебным хэппи-эндом, представляет и небольшая, несерийная (если не считать все творчество Чарской один бесконечным сериалом) повесть «Записки маленькой гимназистки» о сиротке-волжанке, попавшей в столичную семью богатого дяди-чиновника и в престижное учебное заведение, где ее третируют все сверстницы, несмотря на скромность и незлобивость девочки, которая никак не может войти ни в ритм петербургской жизни, ни в иную, совсем не подходящую ей социальную среду.
Я упомянул здесь о «Маленькой гимназистке», чтобы представить именно несерийную книжку Чарской, к творчеству которой больше, по всей вероятности, обращаться не стану, поскольку добавить к сказанному нечего.
© Виктор Распопин
Иллюстративный материал из общедоступных сетевых ресурсов,
не содержащих указаний на ограничение для их заимствования.