Красивой парою были Иван с Ольгой, старики засматривались, вспоминая молодость. Девчата - подлетки, что вот-вот заневестятся, втихаря вздыхали: вот бы такого мужа, как дядька Иван.
Роста среднего, чуб черный, цыганистый, взгляд - будто молния по грозовому небу, а уж голос.. От голоса ноги подгибались и у молодых девок, и у замужних детных баб: низкий да мягкий, как панбархат на жакете у жены председателя колхоза.
Только Иван ни на кого, окромя жены своей, Ольги, не глядел. А уж Ольга ..По- казацки ладная и сильная, на лицо была, как святая иконописная: глаза вполлица такой густой синевы, что казались черными, лицо тонкое и нежное, как у Богородицы, а уж волосы ... Темным золотом отливала Ольгина коса, лёгкая, пушистая, не в пример черным жёстким гривам станичных баб.
В девках по улице шла - приезжие головы сворачивали, свои посмеивались горделиво:" Не в столицах царицы, а в станицах."
На сердце молодому Ивану легла, да так, что враз понял : не быть ему счастливу без Ольги, не жисть будет, маета одна.
А к той уж из райкома сватался, в чинах да в годах. Важный, высокий, собой видный.
Ольга ни в какую, да насели отец с матерью : что ты в станице окромя ярмарки да поездки в областной город увидишь? А тут, может, в самом Волгограде жить будешь.
Уж вроде о свадьбе речи зашли, да подкараулил Иван жениха на узкой дорожке:
- Отступился бы, ты, дядя, от Ольги.
Уж чуб сивый, а бес в ребро копытом поколачивает. На добрый десяток старше, а всё на молодых зенки пялишь!
- Ты бы, щенок брехливый, не учил старших жизни, а поучился бы вежеству!
Не робкого десятка оказался мужик. Жизни понюхал, а не только зад за начальничьим столом мозолил.
В ухо Ивану врезал так, что без слуха парень бы остался, если б не выучка дедова. Кулачный боец был знатный, уменье да хитрости любимому внуку передал, да наказал науку зря в пустяшных сшибках не казать. Если только жизни угроза будет..
Хорем гибким ушел из- под удара парень, как за спиной матёрого мужика оказался, тот даже и не понял. Да токмо в спину бить не стал:
- Грузен ты, дядя, пузо за столом наел!
Выматерился жених пакостно, да за рубаху Ивана сграбастал.
Покатились по траве, от вечерней росы тяжёлой.
Не молодому парню с матёрым мужиком тягаться в силе...
- Не замай!
Птичкой золотоголовой вспорхнула между ними Олюшка. Чуть не зашибли, оба еле удар отвести успели.
- Откажись, уезжай, не люб ты мне! А глаза грозовой синью полыхали, а волосы из косы выбились. И сияла Ольга в тот миг, как ангел, с небес спустившийся.
У соперников в груди тесно стало, до того красива в ту минуту была.
Райкомовец мужиком оказался правильным, к участковому не пошел, на Ивана заявлять не стал. Понял, что не тут его счастье, не с этой смелой и красивой казачкой.
Родители повздыхали, но свадьбу сыграли, куда деваться?
Уж больше десяти лет вместе Иван с Ольгой прожили, девчат- близнят нажили да бутуза Петьку. И всё промеж них было бы хорошо, кабы не ревность Иванова.
Ольга за время замужества только краше стала. Соком спелости, как яблоко, налилась. Ивану все мужики станичные завидовали.
На празднике один, не в меру откушавший водочки, возьми да ляпни:" Я б с такой бабой полюбился! Это ж рай!"
О замужней такое говорить - позорить. Казаки охальника из- за стола вывели да пинком проводили, Ивана втроём держали, чтобы дурака пьяного не зашиб.
Только с той поры жене он житья не давал: кто не глянет - вечером скандал. Рук не распускал, не доходило до сего, только душу словами Ольге вынимал. Лучше бы нагайкой отходил!
- Что ж ты меня, как шлендру распоследнюю, в пакости всякой подозреваешь?
- Прости, - Иван темнел лицом, огневые глаза притухали, как угли, - как вижу, что к тебе кто взглядом липнет, так такая муть в душе поднимается!
Винился, каялся, но до токмо следующего раза.
Уходить уж Ольга вздумала, хоть и не слыханное это у казаков дело, семью рушить.
Бабке своей, Таисии Любимовне, плакалась:
- Он мне душу, ирод, наизнанку вывернул! Сил никаких не осталось. Но люблю так, что аж в груди всё сжимается!
- Погодь, внуча, давай испробуем крайнее средство. Ежели уж и это не поможет, то тогда что ж, уходи от мужа.
И бабка, склонив к уху внучки морщинистое, как печеное яблоко, лицо, что- то зашептала ей в ухо. Ольга, баба взрослая и детная, вспыхнула, как девушка на выданье и засмеялась.
В тот вечер шел Иван с работы, из кухни, шел мимо колонки. В колодцах вода была жёлтая да горькая, на полив . Станичные бабы, гремя ведрами, таскали воду для питья и готовки с колонки.
- Поздорову, Иван Игнатьич!
Иван кивнул. Клавдию, тихую и неприметную вдову, знала вся станица. Муж у неё позапрошлой зимой под лёд ушёл, говорят, по пьяной лавочке. Баба она была смирная, некрасивая да вдобавок сильно припадала на правую ногу. Ведра, которые любая баба несла играючи, гирями висели на Клавдиных плечах
- Давай помогу, что ль..
Предложил только по её увечью. Ни один казак воду с колонки таскать не будет, даже жене родной.
- Благодарствую.
Донес да снова кивнул в знак прощания, перешёл на другую сторону улицы, к дому.
А дома ждала Ольга: глаза темной сини, губы в нитку сжаты:
- Это что это ты, паскудник, удумал, к вдовым бабам шары подкатывает среди белого дня, а?!
- Да ты что,Оль, белены объелась? Нашла ,к кому приревновать. Я ж так, по - соседски.
- Вот пусть она тебя ужином и кормит..по соседски!
Первый раз за всю жизнь женатую сам налил щи да наложил картошки. Жена сердито во дворе возилась. А уж ночью...
- А ну- ка, муж, отдавай- ка долг!
- Какой?! Сонный Иван приподнялся на локте
- Супружеский!
И спросила, да так, что до утра спать не дала. Зевал цельный день и ощущал непривычную слабость в коленках.
Другой раз тётке Груне забор чинил. Ну как, тётке. Сорок пять бабе, ядерная, как дынька. Дальней родственницей Ивану приходилась, как не помочь? Дядька ногу зашиб, в доме сидел, не работник.
Встретила Ивана жена вилами, лицо перекошено. Если бы не уроки деда - бойца кулачного, кто знает, мож и в больничке поваляться пришлось бы.
- Ольга, взбесилась что ль? Иван уворачивался, пока жена сноровисто тыкала пониже пояса.
- Я?! Взбесилась?! Это у тебя кое- что кое- где взбесилось! Она ж на 10 лет старше! Ягодок захотелось, кобелюка!
- Кккаких?
- Которые в 45 бывают!
Еле угомонили тогда Ольгу. Вилы от греха подальше на бахче спрятали.
А ночью с Ивана семь потов сошло. Соседи поутру улыбки прятали.
И вот теперь Ивану от Ольги житья не стало: стоит с какой бабой словом переброситься, всё, дома скандал. А ночью - извинения просить.
-Милай, ты мне косу не отобьешь, совсем иступилась! На пороге кухни стояла бабка Марфа, старая, как грех смертный.
- Что ж не отбить, бабушка ? Давай, сейчас и спроворю. Ловко перехватил косу, приладился.
- Ты чего творишь, совсем стыд потерял?
Ведьмой в кузню влетела жена, схватила малый молот.
- Ты бы к врачу сходила!! Ты что городишь?!
- На бабок потянуло?! Уж не знаешь, куда уд свой пристроить?!
Иван побагровел. Выглядел, как бурак в борще.
Вдруг раздался хохот, заливистый, как колокольчик.
Смеялась Ольга, смеялась бабка
- Ну что, Отелло станичное, на своей шкуре почуял, каково, когда житья ревностью не дают да в непотребстве разном винят?!
С тех пор живут Ольга с Иваном хорошо. Не ревнует. Как бабка отшептала.