Наиболее могущественными в магическом плане животными на Руси считались волк и медведь. Они обладали противо-положной символикой: волк воплощал движение, связь между мирами, постоянно проницаемую границу людского мира и потустороннего; медведь же символизировал центр иного мира, оставался неподвижным, а контакт с ним был наруше-нием, за которым следовала расплата.
Эпитет волка в народной культуре — «чужой», «другой».
Как ни странно, это указывало на близость: волка восприни-мали не как животное, а как человека, но из «чужого» племени.
Чтобы понять смысл этой чуждости, надо посмотреть, кого из людей называли волками. В свадебных причитаниях не-веста, оплакивая вольную девичью жизнь, звала «серыми волками» друзей жениха, да и самого жениха сравнивали с волком, рыщущим в поисках добычи. И напротив, на сва-дебном пиру (то есть в доме жениха) волками нарекали родню невесты, а ее саму в свадебных песнях именовали волчицей.
Подобное явление хорошо известно исследователям древних языков: когда понятие «другой» отражает весь спектр отношений — от друга до врага. Именно такими «другими» в племенной древности и являлись члены «волчьих братств»,представления о которых сохранились в «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях» Пушкина.
Много суеверий живет в охотничьей среде, ведь удача на охоте не менее, а то и более важна, чем меткость охотника.
Именно поэтому в те времена, когда охота являлась основным источником пищи, а земледелие было развито слабо, будущему охотнику полагалось символически умереть как обычному человеку, обрести свою звериную сущность, чтобы в будущем зверь сам шел к нему в руки. Для этого существовал обряд инициации: юношей уводили в лес, подвергали там беспощадным пыткам, слабые при этих пытках погибали (общество все равно не смогло бы прокормить слабых мужчин), а выжившие действительно ощущали себя родившимися заново. Так на-чиналась их жизнь в тайном лесном жилище, где они изучали повадки зверей, приемы охоты; эти юноши были тесно спло-чены, словно волки в стае. Однако они не только охотились, но и разбойничали, причем их жертвами могли стать как со-седние племена, так и собственное. Такое «волчье братство» (облагороженное литературной обработкой) и изображает
Пушкин в своей сказке. Женщина лишь случайно могла попасть в их лесной дом, и если такое происходило в реальности, то ее непременно опаивали сильнодействующими травами, чтобы она забыла, где была (ведь охотничья удача требует строгой тайны).
Связь образа волка с удачей сохранилась до начала XX века: если волк перебегал дорогу, это считалось хорошей приметой.
Вспомним сказку «Иван-царевич и серый волк», где герой путешествовал между волшебными царствами именно на волке, который к тому же выручал его изо всех бед. Но как реальному волку нет места среди людей, так и в мифологической символике живой зверь, не связанный с границей миров, не означал ничего хорошего: появление волка в деревне всегда предвещало беду; сгнившую у дерева сердцевину в народе называют волчьей.
Положительная символика мифических волков проявляется везде, где есть представление о границе, причем граница может быть не только в пространстве, но и во вре-мени. Это границы мира живых и мертвых - рождение (о рождении как приходе из мира мертвых подробнее будет далее), граница тьмы и нового Солнца - Рождество, поглотившее древний языческий праздник еще в Риме, но сохранившее его символику. Это граница старой и новой жизни - свадьба, и шире - приход нового как таковой.
Всё это будет объединять образ волка. Так, ватагу колядую-щих на Рождество называли волками (о свадьбе уже сказано ранее), новорожденного поросенка или жеребенка, чтобы отогнать от него болезни, называли волчонком (иногда даже и ребенка). Когда у малыша начинали резаться зубки, ему давали грызть зуб волка, — это не только магия подобия (чтобы зубы были крепкими, как у волка), но и привлечение удачи.
К индоевропейской древности восходит представление о том, что волки — это свита бога света.В Древней Греции таким был Аполлон Ликейский (Волчий), стрелы которого - солнечные лучи. Имени языческого предводителя волков мы не знаем (по одной из версий, это бог Ярило), а в народном православии им стал святой Георгий, он же Юрий, Егорий. «Что у волка в зубах, то Егорий дал», - гласит народная поговорка. Если волк утаскивал скотину в лес, запрещалось преследовать его: потерянное животное фак-тически становилось жертвенным, и в награду за эту жертву ожидали удачи. Широко известна легенда об охотнике, ко-торый, заблудившись в лесу, вышел на огромную поляну, спрятался на высоком дереве и увидел, как ночью на этой поляне собрались волки со всего леса, а явившийся перед ними святой Егорий стал распределять, кому какую скотину задрать. Само слово «волк» содержит корень «влечь», то есть «тащить», и означает «тащащий».
Связь волка с представлением об удаче была так велика, что из волчьего хвоста, зуба или даже просто клока шерсти делали амулеты.
Медведь, в противоположность волку, - символ центра потустороннего мира. И, как его хозяин, он воплощает изобилие, плодородие, сексуальность. В фольклоре широко распространены представления о медведе, берущем в жены заблудившуюся в лесу девушку (детская сказка «Маша и мед-ведь» — упрощенный вариант сказки «Медвежье Ушко», где героиня рожает от медведя сына исполинской силы и возвращается с ним в деревню). Сюда же относятся рассказы о том, как под шкурой убитой медведицы люди обнаруживали бабу в сарафане, или похищенную со свадьбы невесту, или сваху.
Брачная символика медведя разнообразно воплощена в свадебных ритуалах, начиная с гаданий о грядущей свадь-бе: приснившийся девушке медведь сулил скорейший визит сватов. Когда жених приезжал за невестой, мать новобрачной встречала его в вывернутом тулупе, изображая медведицу.
На свадьбе молодым полагалось поцеловаться по возгласу «Медведь в углу!». Если невеста оказывалась недевственной, то говорили, что ее разодрал медведь (ср. с поверьями о браке со зверем). Если муж изменял жене, то в качестве приворотно-го средства, возвращающего верность супруга, использовали медвежий жир.
Охотники единодушно утверждают, что медведь со спу-щенной шкурой выглядит как мужчина (или женщина соответственно). Родство человека с медведем подчеркивается легендой о происхождении зверя: Адам и Ева спрятали своих детей от Бога в лесу — и те покрылись шкурами.
Медведь - животное настолько священное, что его название табуировано, и соответствующее славянское слово не сохранилось (оно было родственно латинскому ursus и кельтскому artos); слово «медведь» означает «медоед», и оно, хотя и вытеснило изначальное наименование, тоже табуиро-валось - зверя следовало называть «хозяином».
В глубокой архаике медведь, вероятно, считался владыкой потустороннего мира (языческие представления, в отличие от любой из мировых религий, располагают «тот свет» на одной плоскости с «этим»: за рекой, в устье реки, в чаще леса). Иной мир - неисчерпаемый источник изобилия, и этим объясняется важность медведя в свадебных ритуалах. Как воплощение центра иного мира, медведь сильнее разнообразной нечисти, обитающей на границе мира людей: он может изгнать водяного; если в дом, на который навели порчу, привести живого медведя, то злые чары будут сняты. В язычестве медведь, вероятно, ассоциировался с богом Велесом (см. далее), а народное православие связывает его с Богом: задрать скотину или даже напасть на человека зверь может только по божественной воле. Сакральное отношение к медведю как к хозяину леса сохраняется и в наши дни.
📝 Источник: «Славянские мифы», автор: Александра Баркова