Страшное свидетельство ужасов войны.
Существует мнение, что прошлое, если часто к нему обращаться, отнимает у человека настоящее, уводит в воспоминания и тем самым лишает надежды на будущее. Но в жизни каждого есть тот порог, который невозможно перешагнуть, вычеркнуть из своей жизни, сколько бы лет не прошло. Для людей старшего поколения таким судьбоносным поворотным пунктом, разрезавшим жизнь на до и после, стала Великая Отечественная война. Каждый эту трагедию пережил по-своему: кто-то был в самом пекле, на передовой, а кто-то еще делал свои первые шаги и поэтому войну воспринимал через материнские слезы или вкус мерзлой картошки.
Михаил Александрович Сидоров родился 29 декабря 1917 г. в крестьянской семье в деревне Убиенное Кислянской волости Челябинского уезда. После окончания семи классов Кислянской школы работал счетоводом, затем бухгалтером в колхозе. В 1938 г. вступил в комсомол.
Когда началась война, М.А. Сидоров учился на 4 курсе Ленинградского индустриального техникума им. М.В. Фрунзе. Вступив в народное ополчение, участвовал в обороне Ленинграда. В 1942 г. после контузии и в состоянии дистрофии был эвакуирован в тыл по Ладожскому озеру. Через полгода, восстановив здоровье, Михаил Александрович снова на фронте. В 1943 г. после тяжелых ранений демобилизован по инвалидности.
Награжден орденом Отечественной войны 1 степени, медалями «За оборону Ленинграда», «За боевые заслуги». В военные годы избирался председателем исполкома Убиенского сельского Совета, заместителем председателя Юргамышского райисполкома. С 1945 г. — член КПСС. С 1946 г. работал в Курганском облпотребсоюзе. В 1957 г. окончил с отличием Свердловский кооперативный техникум, в 1963 г. – институт Советской торговли. В 2005 г. М.А. Сидоров ушел из жизни.
В 2000 г. мне удалось взять интервью у Михаила Александровича. В настоящее время его блокадный дневник находится на хранении в Государственном архиве социально-политической истории Курганской области (Фонд 6955) и является уникальным документом, еще раз доказывающим не только жестокость и бесчеловечность прошедшей войны, но и силу духа, желание выжить и победить во что бы то ни стало.
ИЗ ДНЕВНИКА МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА СИДОРОВА:
«22 июля 1941 г. Прошел месяц войны. На заводе револьверных станков-автоматов, где я работал на преддипломной практике, многие рабочие ушли на фронт. На заводе многое изменилось. Люди работают день и ночь. Все для фронта!
19 — 26 августа 1941 г. Все эти дни с 8 утра до 8 вечера на оборонительных работах рыли окопы, противотанковые рвы. После работы занимались военной подготовкой.
9 сентября 1941 г. Вчера вечером после воздушной тревоги вышли с Володей Захаровым из убежища, что у кинотеатра «Ударник», и увидели огромное зарево. Горел склад напротив нашего техникума. На него было сброшено более 30 зажигалок. Одновременно горели завод им. Егорова, фабрика «Скороход», общежитие на Тамбовской и центральные продовольственные склады им. Бадаева. Женщины и дети бегут куда-то с вещами. Слезы, рыдания… Вновь объявлена тревога, дымом заволокло весь город. Мы на посту № 2. Над головами в небе рвутся снаряды зениток.
10 сентября 1941 г. На дневник не хватает времени. Вчера было 11 воздушных тревог, сегодня до обеда уже 9.
11 сентября 1941 г. норму хлеба срезали. Получаем по 300 граммов.
12 сентября 1941 г. С сегодняшнего дня получаем только по 200 граммов хлеба по столовым карточкам. Остальные недействительны.
13 сентября 1941 г. Вступили всем комитетом ВЛКСМ добровольцами в народное ополчение. С 20 часов переведены на казарменное положение.
17 сентября 1941 г. Вызывали в штаб. Сообщили, что немцы взяли Лигово. Из Ленинграда эвакуируются Московский и кировский районы. На улицах строятся баррикады.
23 сентября 1941 г. на ул. Расстанной строили заграждения, проходили строевую подготовку, изучали гранату и винтовку.
1 октября 1941 г. Во время занятий начался обстрел. Один снаряд взорвался на Лиговской возле магазина, где стояла очередь за хлебом. Много убитых и раненых.
2 октября 1941 г. До обеда занимались. Потом отправились на завод, откуда возили фермы для баррикад. Вечером учились стрелять из винтовки.
6 октября 1941 г. С Сушковым ходили в театр им. Ленсовета на «Отелло». В конце четвертого действия объявили воздушную тревогу. Отсиживались в бомбоубежище. Когда вернулись домой, увидели, что в техникуме повылетали все окна.
10 октября 1941 г. Вчера выпал снег. По радио передали, что немцы перешли к обороне. Идет перерегистрация карточек.
7 ноября 1941 г. Несмотря на блокаду не унываем. Сегодня устроили праздничный обед. Вечером дежурство. В городе спокойно.
13 ноября 1941 г. Замолкло радио, прервалась телефонная связь. Писем нет. Вновь снижены нормы на хлеб и продукты. Сегодня почувствовал общую слабость и упадок сил.
15 ноября 1941 г. Выделили 4 кусочка сахара Сушкову. Завтра от отряда выделим 50 граммов хлеба. Он потерял карточки, и если не поможет, то умрет с голоду.
22 ноября 1941 г. Еще уменьшили норму хлеба. Служащие получают 125 граммов. Мы переведены на котловое питание.
24 ноября 1941 г. Сегодня во время обстрела один снаряд упал на нашу столовую, а другой – на аудиторию, где были люди. К счастью, снаряд не разорвался.
10 декабря 1941 г. Наши войска освободили Тихвин. Положение в городе должно улучшиться, однако нет ни воды, ни света, ни хлеба. Население питается горелой землей с Бадаевских складов. Появилась дизентерия. Возле сгоревших складов поставили охрану, но люди все равно проникают.
14 декабря 1941 г. Люди уже привыкли к обстрелам и бомбежкам. А вначале они всех приводили в ужас.
20 декабря 1941 г. Сегодня все отряды сняли с довольствия. Будем получать только 125 граммов хлеба. Из нашего отряда скончались от голода трое бойцов, среди них наш командир Притчин (дядя Миша).
21 декабря 1941 г. Люди замерзают и умирают прямо на ходу. Смертность в городе достигла 15 тысяч в сутки. Живем надеждой, что в январе дорога будет свободной и нормы хлеба увеличат. Кошек и собак всех съели. Умерших возить на кладбище некому. Их складывают штабелями во дворах, как дрова.
1 января 1942 г. Завтракать сегодня не пришлось. Вчера не ужинал. За три месяца потерял в весе 14 килограммов. Задача номер один – выстоять против голодной смерти и отстоять город. Учения прекратили.
4 января 1942 г. Получил на сутки увольнительную. Пошел к Фокиной Любе, которая до войны училась в мединституте и жила во втором общежитии. По дороге, во дворе штаба ПВО, увидел подводы с мешками, Возчик разрешил мне взять из них немного овса. Я насыпал в карманы и пошел до Марсова поля. Там присел отдохнуть и подкрепиться овсом. Смотрю – рядом подсаживается один, второй, третий…и протягивают руки. Вскоре в моих карманах ничего не осталось.
10 января 1942 г. Последние два дня питался землей с Бадаевских складов, а сегодня ничего не ел.
20 января 1942 г. Третий день лежу в комнате совсем один, почти без движения. Все обитатели комнаты преставились, как говорят, Богу. Очередь за мной.
В комнату заглянула Лиза и ахнула: «Что лежишь? Вставай немедленно!» Разломала стул, затопила печку. Нагрела воды из снега. Сняла с меня вшивое белье и бросила в печь. Потом меня вымыла, надела чистое белье и угостила чаем с сахаром. Сказала, чтобы подолгу больше не лежал, а иначе не встану. Помогла перебраться в общую комнату отряда.
15 февраля 1942 г. Ходили вылавливать парашютистов. Во время бомбежки меня отбросило волной в сторону. Очнулся в комнате отряда. Не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. Нас здесь 15 человек, из них шестеро не ходят. Сейчас Захаров сказал, что унесли Соколова. Вот и умер наш музыкант. А какие концерты на цимбале давал! Говорят, нас будут эвакуировать в Сибирь. Но, вероятно, мы скорее угодим на Волково кладбище.
16 февраля 1942 г. Утром скончался Козлов. Еще недавно предложил подняться всем и сделать перекличку, а в 10 часов его уже не стало. В этот же день умерли Павел Сушков и Иванов со второго курса.
18 февраля 1942 г. Умер мой лучший друг Спирин Леня из Рязани. Мы пять лет были с ним вместе.
Николай Салихов сообщил, что через неделю нас эвакуируют, и приказал как можно больше двигаться.
25 февраля 1942 г. Третий день находимся на Финском вокзале. Хотели нас отправить 23-го, но были сильные обстрелы. За эти дни ушли из жизни бойцы нашего отряда: Анохин, Жиров, Федорцов. Они умерли в один день.
Сегодня нас отправили из Ленинграда. Ехали в тамбуре, все перезябли. В пути бомбили, но обошлось без жертв.
В вагоне скончалось пять человек.
26 февраля 1942 г. Утром дали мерзлого хлеба по 500 граммов и суп. В полдень нас отправили на машинах через Ладогу. Ехали быстро, через 2 часа были на другом берегу.
27 февраля 1942 г. В 11 часов мы выехали из д. Волошиной. Сухой паек на исходе, воды нет, холод. Остался один сухарь на двоих. Мы с Андреем Ловконеном заболели дизентерией. В вагоне 45 человек на нарах в два этажа. Посредине вагона-теплушки стоит печка-буржуйка, но ее никто не топит, т.к. нет сил.
2 марта 1942 г. Доехали до Вологды. Здесь нас накормили обедом. Целый день ждем отправки в Буй, в санпропускник. Студенты нашего техникума, они же члены бывшего отряда ополченцев, все убывают. Умерли Филиппенко, Щеляев. Маслова Ивана выбросили прямо на ходу поезда, т.к. от него пахло мертвечиной. Его жена Таня лежала в это время без памяти. Прошло всего полгода, как они поженились и решили ехать к нему на родину. И вот она осталась одна, куда теперь ехать, не знает. Да, смерть снова смотрит нам в глаза. Сколько еще нашего брата останется по дороге на Урал? Всех замучил понос, а ноги совсем опухли.
5 марта 1942 г. Стоим уже сутки в Котельниче. Нас накормили, но сильно болит желудок. Пока еще двигаемся. С Ловконеном получили хлеба по 400 граммов.
6 марта 1942 г. С утра стоим в 12 километрах от Кирова. На двоих получили: 1,4 кг хлеба, 100 гр. масла, 100 гр. сахара, 200 гр. сыра, две порции каши. Я начинаю набирать силы, а Андрей совсем разболелся. Но в больницу его не кладут, да и оставаться здесь нет необходимости.
По нашим бушлатам бегают вши, и нас отовсюду гонят. Говорят, что заразим всех дизентерией и вшами.
7 марта 1942 г. Еще ночью Андрей забормотал что-то по-своему, по-фински. Я зажег спичку и бросился к нему, стал спрашивать, что с ним, но он молчал. Я положил его голову себе на колени. Он тяжело вздохнул, и голова его упала с моих колен. Я вздрогнул и заревел, как рязанская баба. В вагоне все проснулись и зашумели, а я, наоборот, молчал, не зная, что мне делать дальше. […]
На станции Зуевка Кировской области во время остановки поезда я сообщил в железнодорожную милицию о его смерти.
11 марта 1942 г. Сегодня целый день простояли около Свердловска. Увы, нас побоялись взять, т.к. мы могли занести заразу в город.
12 марта 1942 г. Доехали до станции Богданович. Здесь нас сводили в медпункт, обследовали и пересадили в другой поезд. В медпункте над нами смеялись сквозь слезы. Мы не походили на людей: завшивели, обросли волосами и грязью.
13 марта 1942 г. Сидим на станции Синарская. Наш эшелон расформировали. Нам выдали талоны на обеды. Я сегодня ходил обедать уже четыре раза и все голоден. Кроме того, в харчевне не дают долго задерживаться. Вши постоянно выползают на поверхность. Как только их увидят, нас немедленно выгоняют из помещения.
14 марта 1942 г. С утра я сходил в парикмахерскую, где меня подстригли и сбрили бороду. Несколько раз пытался уехать в сторону Шадринска, но вагоны не открывают. Обратился к военному коменданту, предъявил свои документы. Но он сказал, что без санобработки никто в поезд не сядет.
Часов в восемь я пошел искать санитарно-пропускной пункт. Еле до него дотащился. Санитарки, две пожилые тети, долго меня раздевали и разували. Валенки снять не могли и голенища их разрезали ножом. Все мое имущество забросили в дизкамеру, а меня увели в банное помещение, сказав: «Дедушка (вот как я выглядел в двадцать с небольшим), вымоешься, постучи в стенку. Мы принесем одежду». Я помылся, и мне стало так хорошо, что я прилег на кушетку отдохнуть и мгновенно уснул. Сквозь сон я услышал слова: «Смотри-ка, девоньки, дед-то наш окочурился!» А я никак проснуться не могу. Они положили меня на носилки и поволокли в холодильник для умерших. На улице меня обдало холодом, и я зашевелился. Санитарки бросили носилки – и бежать. Но потом вернулись, затащили меня обратно в баню и давай скорее одевать. Так у меня наконец-то появилась справка о санобработке, и я получил разрешение на посадку в поезд. Но, несмотря на указания коменданта, вагоны в проходивших поездах не открывали. […]
Я решил действовать самостоятельно. Как только подошел пассажирский поезд, я забрался на буфера и затаился. Так я ехал километров десять. Потом удалось пробраться в тамбур. […]
15 марта 1942 г. В четыре часа дня я был на станции Твердыш. Отсюда в 1939 году мы уезжали вместе с моим сельским дружком от его тетки, Ксении Петровны. Я добрался до нее. Дети, увидев меня, разбежались по углам и заревели. Ксения долго не могла меня узнать. Оказалось, что меня давно считают погибшим. Потом она позвонила в мою д. Убиенное Юргамышского района, и в десять часов за мной приехал на лошади дядя Корнил.
… Перешагнув порог своего дома, я упал. Силы покинули меня.
16 марта 1942 г. Почти вся деревня сбежалась посмотреть на воскресшего из мертвых. А я отвернулся к стене лицом и плакал.[…]».