Сегодня, 27 января, День памяти жертв Холокоста. Шоа, катастрофа европейского еврейства. Шесть миллионов, из них миллион детей, уничтожены в попытке «окончательного решения еврейского вопроса». Люди, виноватые только в том, что они принадлежали к еврейскому народу. Одна из самых развитых стран мира употребила науку со страшной целью: усовершенствование способа массового убийства беззащитных людей.
Это так же день освобождения Советскими войсками лагеря смерти Освенцим.
Мы с мужем ехали на машине из Кракова. За день до этого я обошла то, что осталось от Краковского еврейского района и Краковского гетто. Постояла перед воротами фабрики Шиндлера. В Кракове, как и в Праге, есть синагоги и другие следы еврейских общин, проживавших там веками. До войны, евреи составляли четверть населения города. Можно послушать экскурсию, посетить памятники архитектуры и кладбища. Только евреев больше нет. По словам Галича, истаяли «дымом над адовым пеклом» печей Освенцима и других лагерей уничтожения.
— Может быть, не поедем? — осмелилась я спросить мужа. — Мы знаем о том, что там было, мы знаем, как ужасно это было, может быть, не стоит это видеть?
— Да, это будет тяжело, — ответил он. — Но мы должны это сделать.
Так мы оказались в стенах Освенцима. Сначала посмотрели документальный фильм, снятый солдатами Советской Армии при освобождении. Несмотря на то, что я видела эти кадры раньше, в кинохронике, я ревела.
Потом мы прошли через ворота с надписью, прямо из Оруэлла, «Arbeit Macht Frei» («Труд освобождает») на территорию лагеря. Бараки хорошо сохранились, в некоторых размещались выставки о повседневном существовании заключённых. Они были подготовлены разными странами, одна — Советским Союзом.
В других бараках были карцеры, где заключенных морили голодом до смерти. Мы обошли камеры пыток. В одну заключённые могли забраться только через дырку у основания кирпичной стенки, и внутри почти не было места двигаться. Заключённый мог только стоять — сесть или даже согнуться было невозможно. Пытка могла длиться днями, в темноте и жутком холоде.
Ещё в одном бараке проводили медицинские эксперименты над заключёнными. Мы обошли газовую камеру и крематорий. Выставки разъясняли весь процесс: с момента прибытия на станцию, до смерти в газовой камере. Всё было так организованно! Я представила себе людей, выходящих из тёмных зловонных переполненных вагонов на воздух и солнце. Наверно, они не понимали, где находятся, жадно вдыхали свежий воздух и привыкали к яркому свету. Они были счастливы, что долгий путь окончился, что на улице тепло, что можно смотреть на небо. После этого краткого момента иррациональной надежды, ощущения, что они живы, их сгоняли в камеры смерти.
Мы чуть не ушли, не увидев вещей, принадлежавших узникам. Просто не могли их найти, а спросить было как-то стыдно. Наконец я решилась задать вопрос: «Где можно увидеть человеческие волосы?». Надеюсь, мне никогда больше не доведется спросить такое. Нам указали на бараки под номерами три и четыре. В комнате было полутемно, и за стеклом — груда женских волос. Краски выцвели, стали серыми или блёкло-русыми, в воздухе висел тяжёлый запах старой шерсти. Больше там ничего не было, ничто не отвлекало внимание. Мы стояли и смотрели. Даже после всего, что мы увидели, это было выше моего понимания. Куча человеческих волос. Я начала рыдать. Уже не могла удержаться.
Потом была комната с кучей чемоданов. На них были написаны имена их владельцев, их родных городов и деревень. Отчаянные попытки сохранить что-то от прежней жизни, что-то своё. Что люди привезли в этих чемоданах? Мы увидели обувь, кувшины, расчёски для волос, детскую одежду. Одна женщина подняла своего ребёнка, и показала ему детские ботиночки. Они были старые, потерявшие всякий цвет, со стоптанными каблуками. Мальчик указал на них пальчиком и засмеялся. Мне было так странно, что кто-то решил привести в такое место ребёнка. Он всё равно не понял, где оказался, но в этом было что-то неправильное.
Мы не поехали в Освенцим-Биркенау, второй лагерь, находящийся в нескольких километрах от Освенцима.
Только в этих двух лагерях погибли больше миллиона людей, не только евреев, естественно, но подавляющее большинство. Точные цифры не известны. Я знала об этом, я читала об этом, я смотрела документальные фильмы, но я не могла понять этого. Я была в музее Яд-Вашем в Израиле, в музеях Холокоста в Вашингтоне и Нью-Йорке. Я читала книги о войне и даже познакомилась с Эли Визелем.
Ничто не может подготовить к тому, что я увидела в Освециме. Невозможно понять весь ужас того, что люди могут сотворить с другими людьми. Это меня ударило, когда я стояла перед грудой человеческих волос. Мне стало физически плохо. Об этом не хочется думать, о смерти миллионов, и как общин, и как личностей — матерей, отцов, дочерей, сыновей, сестер и братьев — чьих-то любимых, родных, каждая смерть — смерть уникального мира, и вместе — гибель целого общества, языка, культуры, образа жизни.
Я подумала о словах фашистского губернатора Польши, приведённых в одной из выставок: «Как бы не закончилась эта война, евреи Европы будут уничтожены». Всего за шесть лет столько было разрушено. Мне повезло — мои родители выжили, но тот мир, в котором они родились, больше не существовал.
В тот вечер, в гостинице, мы с мужем тесно прижались друг к другу. Нам обоим нужно было чувствовать человеческое тепло, слышать дыхание. Холод Освенцима пронял до костей. Это была ужасная ночь, мне снились кошмары. Ещё несколько дней я не могла заставить себя есть или спать.
Сегодня мне захотелось поделиться этими воспоминаниями, хотя даже через столько лет, тяжело думать об этом проклятом месте.
Никогда больше!
Автор: Lalter45
Источник: https://litclubbs.ru/posts/6454-nikogda-bolshe.html
