Из книги Вячеслава Архангельского "Триптих"
«Единственная вещь, которую невозможно понять - почему кошка когда-то решила стать домашним животным».
Кларк Мак Кензи
Василий первый – свирепый
Он появился как бы ниоткуда, словно был соткан из клубящегося предвечернего тумана и сразу деловито забрался ко мне на колени. Я сидел на скамейке, ожидая троллейбуса, после утомительного рабочего дня, и никак не думал, что кто-то нарушит моё усталое бездумье и одиночество. Но он нарушил – маленький пушистый тигрового окраса сотенок. Потоптавшись по моим коленкам и обнюхав куртку, он нашёл самое удобное и тёплое местечко, свернулся клубочком и задремал.
Всё произошло так быстро и естественно, что я даже не успел удивиться, но и привечать, тем более гладить этого маленького наглеца, - не было никакого желания. Про себя тут же решил: Подойдёт мой троллейбус, я встану и избавлюсь от котёнка. Но вышло все иначе.
Когда, гудя к остановке, подъехала моя «шестёрка», я выпрямился во весь рост, но котёнок удержался, вцепившись в куртку – он и не подумал меня отпускать, наоборот – шустро полез вверх и зафиксировался на груди. «Удержишься – твоё счастье!» - подумал я и вошёл в салон. Прямо так – с котёнком, висящим на мне.
Он удержался - пришлось признать его право на участие в нашей жизни – чему дочери были несказанно рады. По старой русской традиции котёнка назвали Васькой.
Рос он быстро, если ещё осенью, когда появился, это был игручий, шкодливый и милый котёнок, то к весне превратился в довольно крупного молодого кота – настоящего хищника, охотившегося на всё, что в доме передвигалось. И, прежде всего, он облюбовал голые ножки наших дочурок, набрасываясь на них из засады, когда они бегали-играли. Иногда даже до крови расцарапывая. Мало этого – доставалось и ногам моей жены. За это неоднократно его наказывали, шлёпая по ушам и приговаривая: «Нельзя! Нельзя!» Проходило пять-десять минут и Ваську снова жалели, приласкивали и этот разбойник принимался за старое.
Особенно ему нравилось с разбегу подпрыгнуть и, вцепившись острыми когтями в бумажные обои на стене в коридоре, разодрать их на ленты, волочившиеся потом по самому полу. Правда, многострадальным обоям доставалось и от детей – они их разрисовывали фломастерами и цветными карандашами. Но именно Васька стал зачинщиком первого ремонта в нашей новой квартире.
Летом мы собрались с детьми отдохнуть на турбазе недалеко от города. Кот, естественно был с нами. Вот там, на природе, он развернулся во всю. Охотился с утра до вечера на птичек и лесных мышей, постепенно осваивая немаленькую территорию турбазы, покрытую густым разнотравьем. А дети перед вечером бегали-искали гулёну, чтобы принести домой, напоить-накормить и уложить спать. Они каждый день переживали, что Васька потеряется и пропадёт в лесу.
Но не тут-то было! Наш кот, наконец, обрёл свободу и был в своей стихии – такая вольная разбойничья жизнь ему нравилась. Он спокойно заявлялся незваным гостем и в другие домики, где жили отдыхающие. Его узнавали, приласкивали, подкармливали – только наш Васька воспринимал эти ухаживания снисходительно, как и положено по статусу красавцу-коту.
Иногда, нагулявшись за день вволю, приходил на открытую веранду летнего домика, где мы все обитали, ложился прямо, на нагретый солнцем, дощатый настил и засыпал глубоким сном утрудившегося работяги.
Отличительной чертой нрава нашего кота был полный его «пофигизм» и безразличие к разного рода внушениям и устрашающим действиям с нашей стороны. Даже когда, вполне заслуженно, получал «по ушам», он не зажмуривал глаза, не сжимался в ожидании весьма чувствительного наказания, а только встряхивал своей круглой, будто постриженной наголо, бандитской башкой. Всем своим видом кот как бы говорил: «Да отстаньте со своими шлепками – они мне «по фигу». И мог, практически тут же, приняться за старое: Ожесточённо драть своими когтями обивку дивана или кресла, царапать руки и ноги…
Васька не терпел никакого вмешательства в свою жизнь. И когда он оказался в неограниченном стенами дома живом природном пространстве турбазы, то сразу оценил все преимущества: Лес! Охота! Свобода! Что ещё нужно было для полного счастья этому небольшому, но свирепому хищнику. За те десять-двенадцать дней, что мы успели отдохнуть на природе, он передавил несчётное количество лесных кротов и мышек, иногда принося их в зубах на веранду к вящему ужасу жены и дочек. А сколько от него пострадало беззаботных птах, копошащихся в траве – известно только ему самому.
Доставалось и собакам. Мимо сторожевых цепных псов, ожесточённо лающих и рвущихся из своих будок, кот проходил неспешной походкой, не обращая на них никакого внимания. Мог даже остановиться и начать вылизывать себе лапку или шёрстку на груди, как бы говоря: «Да я вас в упор не вижу, псы поганые». А нескольким домашним собачкам, привезённым с собой отдыхающими, он сразу преподал урок, чтобы понимали кто тут главный. Васька начал охоту на них, прячась в высокой траве, выжидая момент, когда беззаботно резвящийся песик пробегал мимо. Вот тут, стремительным броском в два прыжка, он и нападал, ударяя при этом сразу двумя лапами по собачьей башке. Визг, скулёж и крики возмущённых хозяев только ещё больше его раззадоривали, и он гнался за убегающим, поджавши хвост, пёсиком.
Видно «собачий телефон» каким-то образом сработал, и сообщение о коте-беспредельщике дошло и до других, свободно гуляющих, псов. И они, только завидев полосатого разбойника, отбегали на всякий случай подальше. Практически две недели Васька являлся полновластным хозяином территории турбазы.
Нам надо было тогда там его и оставить, но приболела одна из дочерей, и мы решили, что я вместе с ней и котом возвращаюсь в город раньше на три дня до окончания срока нашей путёвки. Ехать пришлось в автобусе, на заднем сиденье. Кот был страшно недоволен, что его силой запихнули в железную, отвратительно пахнущую бензином, дребезжащую и подпрыгивающую на ухабах, коробку, где было и душно, и жарко.
Всю дорогу он утробно и угрожающе урчал, то и дело, порываясь убежать. Несколько раз даже куснул меня за руку, получив за это «по ушам». Но все равно продолжал протестовать.
На автовокзале мы пересели в такси, а Ваську пришлось изолировать от общества – посадить в сумку, закрытую на замок-молнию. Так мы и добрались до дома.
Потом он ещё какое-то время побушевал в квартире. Протестуя, гадил, где попало, рвал обои на стенах, выл ночами, не давая нам спать. И, наконец, улучив момент, когда входная дверь осталась открытой, убежал из дома навсегда.
Дети после этого долго искали его, развешивали объявления, но тщетно – кот исчез. И порой мне кажется, что он не мог просто так погибнуть под колёсами какого-то лихача или ещё каким-либо жутким образом. А выбрался из города и, попутешествовав, помыкавшись, вернулся туда, на природу, где был по-настоящему свободен и счастлив, там и прожил свой кошачий век в довольстве.