Возле автобусной остановки я постукивала ногами, пытаясь согреться. За двадцать минут ожидания хоть какого-то транспорта, пальцы на ногах не чувствовались. Ещё бы. Зимние ботильоны не были предусмотрены для долгих прогулок.
Моё решение казалось правильным ещё каких-то десять минут назад. Но сейчас адреналин испарился из горячей крови, и осознание реальности настигло. Какого чёрта я делаю? Повернуть назад? Прийти с повинной? Но тупая боль и гордость не давали так просто сдаться.
— Девушка, в такой час автобусы не ходят, — из приоткрывшегося окна старенького такси выглянул мужчина.
Я отвернулась, словно не слышала издёвки в его голосе. Конечно, не ходят. Уже почти полночь. В нашем загнивающем городке и днём-то не всегда можно дождаться нужного транспорта. Это я знала, но упорно не слушала доводы разума. Уж лучше замёрзнуть, стоя здесь, чем возвращаться и признавать вину за то, в чём моей вины и не было.
— Автобус не придёт. Тебе нужно куда-то, а у меня есть колёса, но нет денег на хлеб. Можем помочь друг другу. Давай же. Возьму не дорого, — водитель добродушно улыбнулся.
— А поехали, — я сжала связку ключей, которую интуитивно схватила, убегая из дома.
В салоне пахло дешёвым ароматизатором и недавно выкуренной сигаретой. Но что было самое главное для меня – внутри было тепло.
— Так куда едем, барышня?
— Деревня Ч**. Это сразу за поворотом на...
— Да знаю я где это. Чай не первый год таксую. Только вот тебе туда зачем? Может домой отвезти? Или в больницу? — он посмотрел на меня через зеркало заднего вида.
— Я и еду. Домой. Если вас что-то не устраивает или слишком далеко, то я найду другого водителя.
— Дык нет. Всё устраивает.
Он нехотя тронулся, пробуксовывая по не чищенной дороге.
За окном уже спящий городок с его серыми мрачными домами и блёклыми фонарями сменился непроглядной тьмой. Впереди только лента дороги, освещённая фарами дальнего вида и мои безрадостные мысли, которые были ещё чернее зимней ночи.
Для чего я туда еду? Название деревни, в которой я провела всё детство, выплыла словно из ниоткуда. Словно давно забытое воспоминание, разбуженное запахом печёных яблок или беззаботным смехом ребятни.
Меня там уже никто не ждал. Там жила бабушка, к которой я не смогла даже поехать на похороны. Сейчас же это просто одинокий пустой дом. Просто деревяшка, изъеденная жучками.
В моё далёкое детство из жилых там оставалось несколько домов. Сейчас, наверно, ещё меньше.
Так для чего я туда ехала? Хотелось окунуться в тепло воспоминаний и почувствовать себя в безопасности?
— Приехали, — машина остановилась.
— Куда? — я не понимающе уставилась в окно. Темнота стала словно ещё чернее. Ни света луны, ни звёзд, ни блика окон в домах.
— Куда заказывала. Давай деньги и иди. Вон по левую руку церква ихняя. Разберёшься. Дорогу знаешь.
— Так как же я дойду? Вы же даже не въехали в деревню, — я поджала пальцы на ногах, которые только оттаяли.
— Ну а я почём знаю? Мне не подъехать дальше. Сюда техника не ездит чистить дороги. Ну коли не хочешь, поехали обратно отвезу. Только за это тоже плати. Таксисты – люди бедные. Сама понимаешь.
— Да нет. Я, пожалуй… пойду, — я с сомнением вгляделась вдаль, пытаясь разглядеть полуразрушенную церковь.
Выйдя из машины, я тотчас продрогла. Не сдерживаемый домами или деревьями ветер пробрался под коротенькую куртку. Снег забрался в сапожки и растаял холодными каплями. Я в последний раз отругала себя за излишнюю глупость и медленно пошла вперёд.
Таксист ещё какое-то время простоял, видимо, ожидая, что я передумаю, и поехал обратно.
Я остановилась, вслушиваясь в ночь. Ни единого звука, словно я резко оглохла. Ни единого проблеска человеческой жизни. Только разного оттенка чернота.
— Ну и дура. Сдохнешь без меня. Кому ты нужна, кроме меня? — я вспомнила последние слова своего парня, которые он крикнул мне в спину. Они-то и дали мне пинка, и я пошла дальше.
Периодически проваливаясь по колено в снег, падая и снова поднимаясь, я уверенно шла вперёд. Твердила себе, что иду правильно и решение моё истинно верное.
Впереди что-то чернело. Ни то и впрямь церковь, ни то игра обмороженного сознания. Стараясь не думать о сырых ногах, которые от холода сильно кололо, ещё усерднее начала их переставлять. Остановлюсь – умру.
Ветер сдувал капюшон, путал длинные волосы, вплетал в них снежинки. Я упала. Сил почти не было. Казалось, что иду я вечность.
— Ты сильна, пока в тебе есть решимость, — в голове возник голос бабушки из далёкого детства. Я открыла глаза. Откуда-то порыв ветра принёс волчий вой.
Сил прибавилось. Сказался ли это небольшой перерыв или страх быть растерзанной стаей голодных зверей, но я встала и продолжила идти. Спустя бесконечное количество шагов смогла разглядеть впереди чёрные приземистые грибочки-домики.
Справа церковь, вернее развалины из кирпичей и досок, которые когда-то были местом преклонения деревенских. Слева первый дом, в котором жил местный глава. Чуть дальше дом с резным крыльцом, принадлежавший Зинаиде Семёновне. Библиотекарю. За ним груда деревяшек от сгоревшего магазина.
Старики всегда ложились спать рано. Особенно зимой. Поэтому во всей деревне не было ни единого дома, в котором бы горел свет. Ни единой трубы, из которой валил дым.
Лишь впереди виднелась чья-то одинокая фигура, пошатываясь, удаляющаяся в лес. Мыслимо ли глубокой ночью ходить одному? Хотелось догнать его и помочь вернуться домой, но замёрзшие ноги не слушались.
Дом бабушки находился в самом конце коротенькой улицы. Дальше только дремучий лес да холодная речушка. Я остановилась возле калитки. Раньше он казался больше. Он, словно ссохшийся от времени старик, уменьшился в размерах. Кожа его потрескалась, глаза-окна заволокло катарактой, а волосы поседели, как снег на крыше.
Я разглядывала его, словно не узнавая. Словно ошиблась и пришла не туда. Но я не могла ошибиться. Вот два столба, на которых когда-то были качели. У завалинки покосившаяся скамейка выглядывала из сугроба. В окне мелькнула тень. Я сделала шаг назад, вглядываясь снова.
— Показалось, — в оглушающей темноте мой голос казался чужим. Хриплым и пустым.
Вытащив из кармана ключи, отперла тяжёлый навесной замок. Дверь со скрипом отворилась. В сенях пахло сырыми трухлявыми досками и сгнившим сеном.
Я сняла рукавицу и включила на телефоне фонарик. Непривычно яркий свет больно резанул глаза. Сначала я не видела абсолютно ничего, кроме жёлтого свечения. Потом начала различать ступени, ведущие в дом. Слева поленницу с осиновыми дровами, алюминиевое ведро, метёлку, совковую лопату. Всё так, как я помнила, а точнее почти забыла. Всё так, как будто бабушка отлучилась на полчаса. Как будто она скоро вернётся.
От этих мыслей стало жутко. Я чувствовала себя не званным гостем.
Назад пути давно не было. Пересилив эти тревожные мысли, я поднялась по ступеням и отворила дверь. Казалось, что вот-вот из темноты на меня кто-то выскочит. Накинется, вонзит зубы, охраняя избушку. Словно сама покойница была зла на меня, что не смогла приехать попрощаться с ней. С единственной, кто остался на этом свете. Словно она знала, что никакие важные дела и проблемы не могли помешать мне приехать. Но я не приехала.
— Прости, бабуля, — я переступила порог и села на него. — Прости, что не нашла в себе силы проститься с тобой. Отпустить тебя. Прости, что бросила одну. Теперь я здесь.
Я чувствовала себя опустошённой. Просидев так ещё немного, поднялась и закрыла за собой дверь. Часы показывали пол пятого утра. Рассвет ещё не скоро.
Здесь всё так же, как было когда-то. В свете телефонного фонаря можно было разглядеть каждую трещину на белёной печи, стоявшей посреди дома. В комнате кровать у стены, диванчик возле печи, небольшой обеденный стол меж двух окон. Я прошла вперёд. На стене большая фоторамка, из которой на меня смотрела ещё молодая бабушка.
Сзади раздался тяжёлый вздох. Я резко обернулась, ожидая увидеть какого-нибудь бомжа или местного алкоголика, решившего занять пустующий дом.
Но за спиной никого не было. Лишь старый холодильник «Свияга» и кухонный стол. Я прошла на кухню. Здесь тоже всё осталось нетронутым. Словно местным без надобности всё «богатство», оставленное одинокой старушкой.
Я вздрогнула от очередного вздоха. Но не заметила никакого движения, лишь лёгкое колыхание паутины в углу. Под ней в полу была проделана дыра пятнадцать на пятнадцать сантиметров, через которую бабушкина кошка когда-то спускалась в погреб.
Облегчённо выдохнув, я села на стул и облокотилась на печь, которая когда-то грела нас длинными холодными вечерами. В избе было холодно, но усталость сморила меня.
Проснулась я резко от стойкого ощущения, что на меня смотрят. Резко вскочив, я чуть было не упала из-за онемевших ног.
— Тихо ты. Чего скачешь?
— А вы кто? — я смотрела на незнакомую старушку в цветастом тёплом платке.
— Али не признала? — она добродушно улыбнулась и сложила руки на животе.
— Простите. Давно меня тут не было.
— Это уж точно. Васильевна всё жаловалась, что ты не едешь. Вот. Приехала, наконец, — незнакомая старушка укоризненно приподняла жиденькую бровь.
— Да. Только поздно приехала, — я понуро опустила взгляд.
— Никогда не бывает поздно, деточка. Теперь-то ты дома.
— Да я ненадолго.
— Как так? Это ж твой дом. Зачем тебе жить по съёмным?
— Не могу…
— А что за синяк у тебя на пол лица? — старушка протянула руку.
— Просто упала, — я отпрянула от неё, стыдясь того, о чём она могла догадаться.
— Упала так упала. Пойдём чаем тебя напою. У Васильевны-то поди нет ничего. Пойдём-пойдём.
— Спасибо вам. От чая бы не отказалась. Замёрзла совсем.
— Зови меня бабушка Таня. Я тут неподалёку живу. На соседней улице.
Мы вышли из дома и по тоненькой тропинке пошли вдоль улицы. Деревня и впрямь была тихая. За десять минут спокойного шага я разглядела всего двух жителей, выглядывающих из окон.
— Тишина какая.
— Да. Зимой у нас деревня совсем мёртвая. Да и летом… Все по домам сидят. Да и нечего на улице делать. Я случайно увидала твои следы.
— Я ночью приехала. Спонтанно получилось.
— Ночью? Ты бы ночью не шарохалась тут, — она искоса посмотрела на меня. — Не безопасно.
— Почему? — я удивлённо остановилась.
— Так волки ходят всякие.
— Я видела ночью человека. В лес пошёл. Не хватило сил догнать его, — по спине пробежались мурашки.
— Это хорошо, что не хватило.
— Почему?
— Вот и пришли. Заходи, только не разувайся. Я печь не топила ещё.
Дом бабы Тани мало чем отличался от дома бабушки. Та же железная кровать, печь посреди, комод, небольшой столик, ковры из старых тряпок на полу. Только другие фотографии в рамках на стене.
Пока она копошилась на кухне с чайником, я принялась разглядывать незнакомые лица. С чёрно-белых фотографий на меня смотрели серьёзные мужчины и женщины разных возрастов. В одной из них я разглядела гостеприимную бабу Таню, только чуть моложе.
— Проходи, дочка. Пряников-конфет нет уж извини. Гостей не ждала, — она поставила передо мной кружку с чаем.
На правой её руке кожа бугрилась серо-бардовой раной. Пузыри разных размеров сочились мутной жижей.
— Ой! — я неосознанно дёрнулась, в отвращении скривив лицо.
— Ничего-ничего, — она опустила задравшийся рукав. — Старость, она такая.
— Вам бы к врачу сходить.
— Да знаю я что этот врач скажет. Ты пей чай.
— Спасибо.
— Как ждала Васильевна тебя. Вот и дождалась, — старушка облокотилась о стол и улыбнулась. В её старческих глазах мне почудилось столько радости от моего присутствия, словно я её внучка, а не соседки.
— Вы так говорите о ней, словно она до сих пор жива.
— Конечно жива. В нашей памяти она всегда жить будет. Так что задача живых – помнить о мёртвых. Если они забудут…
— Вы правы.
— Глазища-то у тебя, точь-в-точь, как у бабки твоей. Карий да голубой. Наследство, видимо, тебе досталось, — она внимательно всё так же с улыбкой смотрела на меня.
— Спасибо за чай. Мне пора, — я поблагодарила за не тронутый чай и распрощалась со старушкой. Было немного не по себе от её недосказанностей. — Вопрос у меня к вам. Я смотрю местные в дом даже не лазили.
— Так на что им? Им уже не надобно ничего, — она равнодушно пожала плечами.
— Действительно. Простите. До свидания.
Тоскливые мысли о будущем не давали покоя. Зачем я приехала и что делать дальше? Вернуться к НЕМУ или начать всё заново? Я подошла к зеркалу, висящему на стене, и посмотрела в отражение. Синяк, оставленный крепким мужским кулаком, за ночь расцвёл всеми цветами. Стало нестерпимо жалко себя. Я провела рукой по волосам. Когда-то у этого зеркала бабушка так же водила рукой по моим волосам и пела песню.
Уж я косу заплету,
Уж я русу заплету,
Я плету, плету, плету,
Приговариваю:
"Ты расти, расти, коса,
Всему городу краса".
Под полом раздался скрежет. Словно кошка точила свои когти о деревянные балки.
— Кис-кис-кис, — я присела возле дыры в подполье и позвала её. Снизу пахло сыростью и плесенью. Воздух колыхал паутину, словно кто-то там дышал, притаясь. Я прислушалась. Скрежет послышался из другого угла. Потом так же резко затих. Стоило мне только встать, как звук послышался прямо под моими ногами, заставив меня вскрикнуть. Раздираемое в щепки дерево заскрипело то тут, то там, как будто десятки кошек нашли своё убежище в старом домике. А, может, не кошек, а крыс, которых я до жути боялась.
Я забралась с ногами на диван, стараясь не шуметь. Спустя время звук слился в один. Медленно подкрадывающийся из дальнего угла, он двигался к дыре в полу. Мне хотелось сорваться и выбежать из дома, но это значило пробежать мимо того места.
К скрежету добавился ещё один еле различимый звук, от которого у меня похолодели ноги. Жалобный стон, вот-вот готового разрыдаться человека. ТАК стонать крысы уж точно не могли.
От страха мне оставалось лишь наблюдать, как в надвигающихся сумерках из небольшой дыры в полу медленно показалась человеческая кисть. Она ощупала пол костлявыми чуть скрюченными пальцами и, не найдя препятствий, двинулась дальше. Всё дальше и дальше, пока не показался локоть. Замерла.
Я замерла тоже, боясь сделать вдох. Боясь быть услышанной.
Спустя долгие секунды я услышала, что оно нюхает воздух. Делает глубокие вдохи, подставив морду к отверстию в полу. Наверняка, оно почувствовало мой запах, так как снова зашевелилось. Вслед за рукой полезло что-то округлое, словно чёрный воздушный шарик, вот-вот готовый лопнуть. Я закусила палец, чтобы не закричать.
Между тем, «шарик» показался полностью и уставился на меня своими мутными глазами. Мы смотрели друг на друга. Оно внимательно-изучающе, а я на грани обморока.
Человекоподобное существо (неправильно было бы называть его человеком) снова принюхалось и приоткрыло пасть. Я ещё сильнее сжала палец зубами, стараясь привести себя в чувство и сделать хоть что-то. Закричать, кинуть в тварь чем-нибудь, а лучше убежать.
Между тем показалась вторая рука. Что-то хрустнуло, словно сухая ветка, и оно продолжило медленно вылезать из крохотной дыры, в которую могла пролезть только кошка.
Я вжалась в диван, понимая, что убежать уже не смогу. Тело от ужаса не слушалось. Я могла лишь молча наблюдать, как существо полностью показалось снаружи и медленно встало на четвереньки, не отрывая от меня взгляда.
Мне хотелось, чтобы этот ужас быстрее кончился. Хотелось, как в детстве, закрыться одеялом и представить, что ничего этого нет. Словно прочитав мои мысли, оно, резво перебирая конечностями подбежало ко мне. Я зажмурилась, мечтая провалиться в забытие.
На моей шее сомкнулись костлявые пальцы. Сквозь темноту и пелену ужаса я слышала его частое дыхание. Чувствовала запах гнили и земли от его сухого тела. На лицо капнула вязкая слюна из его рта. Жалобный стон пробился через шум крови в ушах.
Почему оно медлит? Я приоткрыла один глаз. Существо нависало надо мной, разглядывало моё лицо. Обтянутый сухой потрескавшейся кожей череп был явно человекоподобным. В почти беззубой пасти торчало всего два полусгнивших зуба. Длинные волосы подобно белой паутине спадали на угловатые плечи. Само тело было укутано в лохмотья. В них я узнала цветастое платье, некогда принадлежавшее бабушке. Теперь же оно всё в земле, рваное почти не прикрывало тощего тела существа.
Оно ещё раз вдохнуло и жалостливо заскулило. Я встретилась с ним глазами. Они впалые, мутные, слезящиеся смотрели на меня. Один карий, другой голубой.
— Ба…
Существо дрогнуло и моргнуло. На мою щеку упала слеза. Я не могла поверить, что это иссушённое существо с треснувшей и местами кровоточащей кожей было моей покойной бабушкой, которая умерла несколько лет назад. Оно и на человека похоже почти не было.
Она подняла руку и коснулась скрюченными пальцами моих волос.
Нет! Это всё не реально. Это не могла быть она. Я скинула с себя оцепенение и толкнула её в грудь. Существо не сопротивляясь отскочило в сторону.
На улице я оказалась спустя считаные секунды. Истерика и ужас сотрясали моё тело. Выбежав на тропинку, я рухнула в сугроб и разрыдалась. Из дома вторило жалобное завывание.
Впереди показалась покачивающаяся фигура. Я вскочила и в несколько шагов догнала мужичка.
— Помогите! Помогите мне. Там в доме…
Мужчина медленно обернулся. В язвах на его лице копошились десятки опарышей, правая глазница сочилась желеобразной жидкостью от вытекшего глаза. Он приоткрыл рот, чтобы ответить, но вместо слов изо рта высыпалась горсть земли со снегом.
— Нет! — я отскочила назад и упала, провалившись в снег.
— Тихо-тихо. Не кричи. Чего ж ты пугливая экая? — в сторонке стояла баба Таня и спокойно за всем наблюдала.
— Там мужик! А в доме… оно! — я отползла от существа без лица и попыталась встать.
— Не кричи. Пойдём чаем напою и расскажу всё.
— Да не хочу я твой чай! — я оттолкнула протянутую руку и встала чуть дальше.
— Степаныч, я говорила не шастать тут! Сиди дома, как остальные. От неугомонный. При жизни гулякой был так ещё и тут от тебя спасения нет, — она сокрушённо всплеснула руками.
— Остальные? Какие остальные?
— Пойдём говорю в дом. Смеркается уже.
— Не пойду никуда. Что за дьявольщина происходит?
— А сама поди не догадалась? — старушка глумливо прищурилась. — С бабушкой видалась же.
— Моя бабушка мертва! И она в земле лежит, а не лазит по подпольям и когтями не скребёт!
— В подполье-то её любимое место. Она ж любительница солений и варений при жизни была. Вот до сих пор никак не успокоится.
— Чушь. Мертва она!
— Мертва. И она и Степаныч и я. Как и деревня наша. Вся мертва. Ты хоть одно окошко с горящим светом видела? Запах от свежих пирожков чувствовала?
— Не верю… — я попятилась назад.
— Поверишь. Сходи-ка на могилку к бабушке. Срааазу всё поймёшь, — она ехидно улыбнулась и сложила руки на животе.
Не знаю почему я решила её послушаться, только спустя десять минут я прибежала на кладбище. В полутьме покосившиеся кресты казались торчащими из земли костями. Путаясь в мыслях и собственных непослушных ногах, я нашла небольшой холмик. Упав на колени, посмотрела в небо. Из-за тучи показалась половинка Луны.
— Бабушка, я пришла, — дрожащей рукой я смахнула снег с таблички. — Ты здесь, как и должна быть. Не бегаешь ожившим монстром. Здесь.
Я облегчённо выдохнула. То, чему была свидетельницей всего полчаса назад, было страшным сном. Галлюцинациями.
— Откуда это? — я повернула голову и увидела рядом ещё одну могилу. Свежую, не присыпанную снегом.
Я достала из кармана мобильный и посветила. Телефон выпал из руки и упал в ещё мягкую землю.
Ноги мягко утопали в снег. Вдали выли от голода волки, но было не страшно. Тишина успокаивала.
— Нагулялась, дочка? — на том же месте стояла баба Таня, всё так же сложив руки на животе.
— Как быть такое может?
— Да кто ж его знает? Разве ж есть такой учёный, который знает всё на свете? Теперь ты дома. На своём месте. Поди в избу. Бабушка заждалась, — она мягко подтолкнула меня.
— Но почему она такая, а вы… нормальная? — в голове сотни вопросов не складывались ни в один более или менее адекватный.
— Такая… не такая… Так меня ж последней похоронили. И ты будешь на Степаныча похожей через лет так цать…
— Но я не хочу… как она.
— Хочу… не хочу… Заладила. Земля тут такая, дочка. Как она решит, так и будешь. Никого не хочет принимать она. Если повезёт, то ума не лишишься, а если нет…
Я опустила голову. Не хотелось ничего. Не слушать бабку, не дышать, не жить… вот так вот. Живым трупом.
— Вот ты где, тварь!
Я обернулась на до боли знакомый голос.
— Гриша? Как ты…
— Ты думал я не знаю, где тебя искать? А ну пошла в машину!
— Нет. Я дома, — в моём голосе послышалась неуверенность. На миг показалось, что всё было сном и я только что приехала.
— Заткнись, — он размахнулся и влепил мне пощёчину.
От неожиданности я потеряла равновесие и упала, но боли не было. Снег, налипший на волосы, мешал хорошо всё рассмотреть, но я увидела, как из моего дома молниеносно вылетела фигура. Словно снежный вихрь пролетел. Дальше мужской истошный крик, удаляющийся обратно в дом, и тишина.
— Ну вот. Теперь всё будет хорошо. Все на своих местах, — баба Таня удовлетворённо вздохнула и пошла домой.
Я смотрела на своё бледное отражение в зеркало, освещаемое полной луной. Чуть позади стояла хрупкая фигура иссушённой годами старушки. Мне казалось, что она улыбается. Тонкая рука медленно поглаживала меня по голове, а я тихо напевала нашу любимую песню.