Художник
Посвещается моему дорогому другу, академику живописи, Баранову Рудольфу Николаевичу.
-Алло
-Да я слушаю Вас, -услышал я знакомый жизнерадостный голос в трубке,
-Я бы хотел приехать к Вам минут через пятнадцать, вы в мастерской? Мысленно я поблагодарил создателя за мелкий дождь шедший с перерывами с раннего утра, (поэтому окна моей машины были закрыты, иначе люди, идущие по улице, стали бы невольными участниками нашего диалога), так как говорить приходилось очень громко; мой друг плохо слышал в последние годы.
-Жду! -коротко бухнул и отключился телефон.
Припарковав свой старенький, «Бьюик» во дворе я поднялся на лифте, на последний этаж, который во времена, те что одни, вспоминают с улыбкой, другие -с нецензурной бранью, а проще говоря -при СССР был построен специально для людей искусства: -художников, скульпторов и архитекторов (сейчас такие квартиры называют двухуровневыми, а тогда это были просторные помещения для работы).
–Здравствуйте -почти закричал я с порога, отчасти от радости встречи, отчасти по причине того, что мой друг стоял ко мне спиной и что-то перебирал на своих антресолях. Он обернулся ко мне с улыбкой, от которой на душе становилось теплее, и весь его вид показывал, что он очень рад моему неожиданному визиту. –Здравствуй, Степан! –Проходи, чего в дверях застыл? - пробасил он. Привычно разувшись, я зашел, и в нос мне ударили ароматы, какие бывают только в мастерских художников. Тут было все: запах океана, запах свежих фруктов, и оливкового масла, запах раннего утра и зефира, запах яхты, что проходит Гибралтар, и запах вина в кувшине, что несет на голове гречанка с далеких островов, запах гармонии и запах прекрасного. Все это кружило мне голову и вызывало чувство какой-то радости, эйфории и восторга, который испытывает ребенок, когда родители дарят ему собаку. Мы пожали руки, и я опустился в глубокое кресло, напротив которого на большом полотне рождался в переливах и соцветии красок пока еще плохо различимый, но уже интригующий и завораживающий Иерусалим. Я смотрел несколько минут, не в силах оторваться от холста, запах свежей краски волной накатил на меня, моментально окутав с головы до пят, и на мгновенье я даже забыл, кто я и где.
Он тут же принялся давать пояснения: это мечеть, Купол Скалы, это мечеть «Аль-Акса», а вот башня Давида, и конечно, золотые ворота! Передо мной был настоящий город с его узкими улочками и кипарисами. Где-то вдалеке ползли автомобили и автобусы с туристами. Минут через десять, когда я, как мне показалась, смог впитать в себя всю красоту замысла, мы пошли в кухню, где уже весело свистел чайник и на столе стояли свежие булочки с корицей. Мы пили чай и говорили обо всем и в то же время ни о чем, о том, что новости по телевизору смотреть совершенно невозможно, и о том, что виски хороший нужно непременно закусывать, а не занюхивать хлебом, как это делают некоторые знакомые. И о том, что в магазинах не обвешивают, но бензин при этом подорожал. И какое-то такое наступало умиротворение после этих бесед, что порой мы оба замолкали, прислушиваясь к чему-то внутри.
Булочки были, как всегда, свежие и очень аппетитные. Старик ходил ежедневно в пекарню за углом, где его все знали и справлялись о здоровье, на что он отвечал с улыбкой: «Не дождетесь».
Иногда, когда я приходил к нему, он просил меня посидеть тут одному, пока он быстро сходит в магазин. И я с удовольствием оставался в тишине, всецело отдаваясь созерцанию его работ, коими были увешены все стены его мастерской. Потом он возвращался, и мы часами могли беседовать о мастерах эпохи Ренессанса, обсуждая мировые шедевры. И каждый раз, выходя из его обители, я чувствовал себя окрыленным, одухотворенным, и эти ощущения помогали мне в моей повседневной жизни.
Возможно, благодаря ему, я не так сильно расстраивался из-за отсутствия стабильной работы и от того, что в моем стареньком «Бьюике» иногда барахлит карбюратор. Ведь я только что побывал в Иерусалиме, Венеции, на свадьбе скомороха и еще много где…. Я очень надеюсь, что наша дружба никогда не закончится и он никогда не уйдет от нас!