Приветствуем!
Ровно 80 лет назад был полностью освобожден от вражеской блокады город на Неве. Блокада Ленинграда продолжалась 872 дня.
Мы никогда точно не узнаем, сколько человек не пережили блокаду. Страшной зимой 1941–1942 годов подсчет практически не велся. Но, если, начиная с Нюрнбергского процесса, озвучивалась цифра в 600 тысяч погибших, то теперь эта статистика приблизилась к полутора миллионам.
Выдержки из блокадных дневников и воспоминания тех, кто пережил блокаду Ленинграда
… в комнатах не было ни одного стекла. Окна заколачивали фанерой. В подвале капала вода, за которой стояла очередь. Люди ждали по несколько суток, чтобы сделать хотя бы глоток.
… я все равно продолжал учиться. Нас часто бомбили и уроки приходилось прерывать. Немцы знали, когда заканчиваются занятия, и начинали особенно ожесточенно нас обстреливать.
… город стал другим. Там, где были парки и газоны, разбивали огороды. Сажали все, что только можно – картошку, морковку. Как-то раз посадили огурцы, а выросли какие-то маленькие арбузики. Но съедали абсолютно все.
… помню, как уже весной, мы шли с мамой по солнечному двору. Я отпустил мамину руку, чтобы побежать, но смог сделать только несколько шагов. Я очень удивился, а в голове пронеслось: «Я точно помню, что до войны я бегал. Почему не смог теперь?».
… больше всего запомнился «тракторный» Дворец Кирова, где был ожоговый госпиталь. Там лежал летчик Саша, которому перестала писать его девушка. Чтобы как-то поддержать Сашу, мы сами придумывали письма и носили ему. Он очень ждал этих писем.
… не сговариваясь с другими мальчишками, мы как-то разом перестали дурачиться и хулиганить, а лозунг «Все для победы!» был повсюду. Нам говорил: получил «пятерку» – убил офицера, «четверку» – убил солдата, а если «двойку» – значит, стреляешь по своим.
… перед тем, как сжечь книгу, чтобы согреться или приготовить какую-то еду, я ее читала. Когда на заводе останавливалось производство, я открывала книгу. Меня спрашивали: «Зачем ты глаза портишь?», а мне было страшно умереть, так и не дочитав «Красное и черное».
… ели все, в городе не осталось ни одной кошки или собаки, не говоря уже о воронах и голубях. Электричества не было, за водой ходили на Неву. Истощенные и измученные, многие не доходили и падали. Их просто обходили. Сил закапывать или куда-то складывать не было.
… папа получал 250 граммов хлеба. Хлеб был очень маленьким и почему-то тяжелым. Я только потом узнал, что выпекали его с древесными и другими примесями. Неработающим было положено 125 граммов.
… мама покупала столярный клей в плитках. Плитка стоила 10 рублей. Добавляли перец, лавровый лист, еще что-то и варили студень.
… насыпали в мешочек соль и бросали в золу. Почерневшая соль пахла как сваренное вкрутую яйцо. Мы посыпали ею хлеб, и казалось, будто ешь хлеб с настоящим яйцом.
… как-то дядя Вова принес пачку дрожжей. Бабушка сказала, что муки нет, печь не из чего. Но он объяснил, что дрожжи можно перекрутить на мясорубке, просушить и варить как макароны. Это было настоящее удовольствие, хлебать не просто теплую мутную воду, а с дрожжами. Чем-то вкус был похож на грибной суп.
… я работала в детском учреждении. Нам поступило специальное распоряжение: «Отвлекать детей от разговоров о пище». Это была невыполнимая задача. Сразу после тихого часа малыши начинали рассказывать друг другу, что готовила их мама, и как это было вкусно.
… как-то соседка принесла мясных котлет. Но мама на нее накричала и выгнала вон. Я очень рассердился на маму. Такой голод, а тут мясо! Мама ничего не пояснила, только расплакалась.
… когда не стало электричества, мы писали под коптилками; когда замерзали чернила – писали карандашами. Зачем? Чтобы другие знали, что в самое тяжелое время в человеке открываются невероятные способности.
… каждый год 27 января я прокручиваю в голове одну и ту же мысль: «Неужели я выжила?». Как было страшно. Я до сих пор не оставляю еду на тарелке. Ни крошечки. Все собираю кусочком хлебца.
… я не могу передать словами то ощущение. Открываешь утром глаза и сразу начинает ныть в животе. Если получалось попить кипятка, чувство притуплялось. Если долго не есть, внутри как будто зверь дерет когтями. Люди сходили от этого с ума.
… у меня были отморожены руки и ноги. Когда нянечка сняла с меня одежду, на мне было вшей больше, чем волос. Был не только голод, зимой мороз доходил до 40 градусов, поэтому я шапку не снимала где-то полгода.
… потом пришла весна. Из подтаявших сугробов торчали ноги. Все выходили на очистительные работы. Очень тяжело было поднимать лом, откалывать глыбы льда. Но работали все. И город засиял чистотой. А в апреле пошел первый трамвай. Люди плакали и обнимались под стук рельсов.
… никто никого не заставлял, не принуждал, не угрожал, но слов «не хочу» и «не будут» в блокадном Ленинграде просто не было. Полуголодные ученики 5-10 классов ехали рыть окопы. Это было для Родины.
… снаряд весил 20 кг. Я, наверное, весила чуть больше. Чтобы его поднять, я закидывала сначала на живот, потом вставала на цыпочки и ставила на станок. Прорабатывала и так же снимала. За смену нужно было выйти на норму в 240 снарядов. Куртка на животе была порвана, живот болел. Зато потом я их швыряла как картошку и делала по тысяче штук за 12-часовую смену.
… сын коллекционировал осколки снарядов. Он часто мерился с друзьями, у кого больше осколок. Дети остаются детьми даже на войне. Он не дожил 7 дней до прорыва блокады.
Мы с вами живем сегодня, чтобы помнить о тех, кого нет. Скорбеть и поклоняться им, возлагая цветы на тысячи могил...
С уважением команда Фонда «РОДИНА».