Часто думаю, что за всю жизнь наговорила столько лишнего, что можно давать обет молчания до ста лет. А писать уже только про зиму. Изредка - про детей. Но больше - про зиму, конечно же.
Январь якобы мой месяц, но даже мне он даётся тяжело, а что говорить о тех, кто не любит зиму и тьму..?
В январе много смерти и какой-то непраздничной темноты, которую не забить никакой пушистой мишурой, никаким новогодним убранством... хотя, казалось бы, должны все поднакопить и жирка, и мандаринового тёплого света внутри, и радости от огней и конфетти... но нет. Этого запаса никому и никогда не хватает до февраля и нужны всем новые ориентиры, ценности, герои, радости...
Но пока январь не перешёл в тоскливую и затяжную свою фазу, когда какое-нибудь двадцать-девятое не прилипло намертво к календарю (и кажется, что это самый длинный месяц в году!), хочется урвать немного света и праздника.
Когда-то я уже шутила, что в Сибири жизнь нанизана на пульсирующую и светящуюся нить Транссиба. И если посмотреть на нашу Землю из космоса, то можно увидеть эту золотистую нитку с огнями над ней и под... а дальше - сплошное чёрное море тайги. И уехать из нашего Города можно лишь на Запад и на Восток. Вверх и вниз по карте ехать некуда. На поезде, во всяком случае.
И новогодняя жизнь в городе тоже этакими островками огней... идёшь-идёшь по тёмным улицам, залепляя себе лицо то шарфом, то морозом, глотая километры тусклой тьмы... кое-где и фонари-то помаргивают тем напряжённым и нерадостным "дневным" светом всех на свете больниц и учреждений... а потом - ррраз! - и ты оказываешься в золоте и блеске сквера Кирова. Или на Конном острове, где всё сверкает, переливается... светится леденцами ледяных фигур:
Поднимаешься над городом в тёплой кабинке, любуешься фигурками конькобежцев, пытаешься разглядеть в смутных очертаниях привычные места:
"Небо было почти черным, а снег при свете луны — ярко-голубым.
Под ледяным покровом неподвижно спало море, а глубоко в земле среди древесных корней всем мелким зверюшкам и насекомым снилась весна. Но до весны было еще очень далеко — новый год только-только вступил в свои права.
На том самом месте, где долина мягко и естественно начинала подниматься в гору, стоял, утонув в снегу, дом. Он напоминал причудливый снежный сугроб и выглядел очень одиноким. Совсем рядом, среди обледенелых берегов, извивалась черная как уголь река: быстрое течение не позволяло ей замерзнуть зимой. На мосту же не видно было никаких следов, да и вокруг дома лежали никем не тронутые снежные сугробы".
Туве Янсон, Волшебная зима
А потом едешь в валком и мутном троллейбусе из детства. И заднее стекло у него разбито как очки...такие, знаете, с самыми толстыми и беспомощными стёклами. И опять этот полумёртвый "дневной" свет, который придаёт всем лицам мертвенно синеватый оттенок... и так ощущаешь себя то ли космическим кораблём, то ли поездом - летишь в темноте от планеты до планеты, от станции до станции, а между - безвоздушное пространство. И кабинки колеса обозрения почему-то замёрзли как окна старенького пазика... и рассмотреть в этой ледяной сказке что-то было делом непростым: вся эта пляска огней и акварельных пятен напоминает близорукость? дальнозоркость? короче, что-то из импрессионизма. Но фигурки внизу носятся на коньках как и год назад - как персонажи художника Брейгеля... и Ангара катит свои чёрные воды, а дыхание её несётся с опережением - словно невеста дышит под вуалью, и лёгкое белое колыхание показывает нам движение её губ, груди и лёгких...
Пока стояли в очереди на колесо обозрения, то прослушали "Белых медведей", "Постой, паровоз, не стучите колёса", "По улице моей, который год...", "Карнавальную ночь" и "Позвони мне, позвони". Почему-то стоять и ждать своей кабинки (народу было немного, поэтому нас рассаживали равномерно) всегда до-о-олго... зато круг ты сам делаешь так стремительно, что не успеваешь осознать и оглядеться... и только наверху я сижу припухшая и боюсь шевельнуться - страшно боюсь высоты, если честно. Но потом "точка невозврата" пройдена, и я начинаю бодро щёлкать фотоаппаратом, т.к. хочу говорить за молчаливые кедры, опушённые снегом, за чёрные воды реки с белыми духами, летящими над водами, за молчаливые сугробы и корку льда, намерзающую на окнах. Это очень самонадеянно, но мне кажется, что единственное, для чего я ещё копчу небо, - запись таких вот монологов, которые не должны кануть в январскую черноту и смерть:
Особенно высок дух в семь двадцать, когда надо стоять на входе в школу и улыбаться, представляя, что ты стюардесса ночного рейса. Хорошо...не ночного. Утреннего. Но просто темно.
И вставать надо в шесть утра. Неделю. У меня было дежурство в школе на входе. Раз в году мы все должны неделю отдежурить "на телефонах". Дети сдают на входе телефон в специальные ячейки "2 класс", "3 класс", "4-ый класс"... у малышей-то их там кот наплакал, а вот в 6-7-ом классах надо впихнуть в крошечные ячейки по 15-20 штук. Хорошая новость: за неделю я грохнула о каменный пол только один телефон, и это был крепкий сименс, а не смартфон...
Всю свою жизнь я организовала так, чтобы не вставать в темноте, ибо ещё в школе поняла, что это не моя история, ибо через пару дней таких подъёмов у меня, старой доброй совы, невыносимо начинает болеть сердце. Не оно, конечно, а просто слева мне втыкают между рёбер тупые спицы, и это межрёберная невралгия, и ничего такого, но... просто жить в постоянном дискомфорте невыносимо, поэтому я в старших классах уже прикидывала будущие места работы, где бы я начинала с 10-11-и.
Разумеется, я могу встать рано, если нужно, а в больнице иначе и невозможно. Но мне очень не нравится лежать вечерами в постели, думая о том, что уже полночь, уже час ночи, а скоро начнутся шаги, грохот тележек, а я так и не сплю... и спать мне остаётся меньше и меньше, и ночь тает как ледяная фигурка к марту:
Но тут я не унывала, т.к. была не одна, а с Малышкой Мирабель. Это сестрёнка друга моего детства. Она стояла на вахте со мной всю неделю, а уходила только в 8:00, когда у неё начинались уроки. На второй день Мирабель надела шерстяную юбку, на третий - связала шерстяные носки, а на четвёртый день - надела самый толстый свитер. Сама я тоже потерпела пару дней в туфлях, но сдалась и надела меховые зимние сапоги, толстовку, а ещё накрутила сверху платок. Почти француз под Москвой в 1812-ом году.
Ученики сами сдают телефоны, но иногда сонный человек просто суёт его не в ту ячейку и... надо следить. Более того - за мной тоже нужно следить, ибо я тоже могу открыть не тот ящичек. Потом я их вытаскивала, пересчитывала, вахтёр записывала количество, я запирала ящички и уходила домой. Часок сидела в тишине и покое - пила кофеёк. Затем топала обратно на свои уроки, но уже по солнцу и жизнерадостная:
В то утро, когда было минус двадцать девять, люди приходили с ошпаренными лицами, со снежной соломой ресниц, волос и шапок... и термометрия на входе превращалась в фарс, ибо замерить её можно только у тех, кто приехал на машине. А на остальных - бесполезно. Китайские пистолеты и так-то мерят зимой через раз... а в морозные дни это вообще всё довольно абсурдно.
Так мы и стояли: я - с Малышкой Мирабель, а врач - с пистолетом. Она периодически говорила, что у нас хорошие волосы, и хочется их позаплетать.
Мне в этот момент было стыдно, и я говорила, что я пока так... а вот приду на уроки и... тогда уже буду причёсанная. А пока - так. Ибо я тут просто почти Белая Колдунья из Нарнии - только сосулек в волосах не хватает. Одна польза - врач могла куда-то отлучиться и быть спокойной - Малышка Мирабель тоже могла всех замерять.
Иногда дети сонно вопрошали: - А компот? (зачёркнуто) А температура?
-Это к врачу! - важно говорила я, ибо твёрдо разделяла обязанности. Сегодня я девушка на телефонах. Ещё я была согласна раздавать посылки, которые копятся на столе (девушка с почты!). Более того: мне какой-то добрый человек подарил блокнотик чёрных листочков, на которых нужно процарапывать буквы, и они будут неоновыми... дай этому человеку Бог здоровья, т.к. я детям наделаю шикарных бэйджиков и подарю на День Святого Валентина - будет же он когда-нибудь?...
На самом деле это был опыт, космос, зима, тьма, тайна и какое-то огромное и таинственное чувство, которое запомнится. Что-то вроде зимнего поста. Во всех смыслах, а после нас всех ждёт райский сад:
Бывает лед сильней огня,
зима — порой длиннее лета,
бывает ночь длиннее дня
и тьма вдвойне сильнее света;
бывает сад громаден, густ,
а вот плодов совсем не снимешь...
Так берегись холодных чувств,
не то, смотри, застынешь.
И люди все, и все дома,
где есть тепло покуда,
произнесут: пришла зима.
Но не поймут откуда.
Иосиф Бродский