Европа. Тесный круг

Я еду, переходя из машины в машину. Здороваясь с одним водителям и прощаясь с другим.

«И неужели мы больше не увидимся?!» – не верю я, закрывая очередную дверку. Не может этого быть.

«Конечно, не может», – успокаиваю себя.

Я только несколько минут в машине, а уже: «У него такие добрые глаза! А на зеркале вместо игральных костей висит цветочек с надписью «Поможем больным детям». Такое дают за пожертвование». Перед своим поворотом он завёз меня в кафе. Сказал, что не обедал сегодня. А сам ждал, пока закажу я. И очень удивился, что заказала мало. Будто для меня он в кафе и заез...

Другой мечтает жить в деревне, в доме. У нас с ним общая мечта. Одна на двоих. И книги он тоже любит и говорит про кинопостановки по книгам то же самое, что думаю я. Что при прочтении складывается один образ, а кино предлагает совсем другой. Удивительно, откуда он знает?

Мы прощаемся. Он так старательно желает мне счастливого пути! Я закрываю дверь. Неужели больше не увидимся?

Я удивляюсь, что мы не обменялись координатами. Но ни он, ни я не предложили этого сделать.

Я стою на горке, дорога уходит вниз, потом поднимается на другую горку, потом снова уходит. Но я знаю, что она вернётся. Обойдёт Землю по кругу и вернётся. Для того она и  такая, Земля,  – заключить нас в один общий круг без углов и окраин.

Я стою на горке, смотрю на поворот, в который уехала моя машина, и понимаю, что мой новый друг (даже имени его не знаю) рядом. Вот он на моей Земле, мы с ним в одном доме. Ничего, что я не вижу его сейчас, не могу общаться.

Когда-нибудь… Когда-нибудь моя Земля сузится до тесного круга, в котором я буду лицом к лицу с каждым моим любимым человеком. Я видела это однажды во сне, в преддверии сна (или в преддверии пробуждения?). Жёлтый тёплый круг из моих любимых, и я – одна из сидящих в этом кругу. Мы не говорим, только смотрим друг на друга и светимся. Улыбаемся? Нет. Просто какая-то радость сверкает на каждом лице, какой-то полный сильный ясный (очищающий) свет. Я знаю, как это называется.

И поэтому сейчас, когда я уехала от моих любимых, когда не вижу их, не могу взять за руку и обнять, когда один из них в Петербурге, другая в Новосибирске, третий в Самаре, четвёртый в Португалии, пятая в деревушке под Мюнхеном, шестой подъезжает к Магадану, а сколько в Москве!.. Сейчас, когда я не могу потрогать их руками, а только с удовольствием в уме, в сердце перебираю образы и чувствую, как покалывает, сжимается, теснится в груди тоска, я утешаю себя надеждой на то (знанием о том), как будет потом. Когда мы будем сидеть в тесном жёлтом кругу, в который поместится каждый. Ведь для неё нет пределов. Нет пределов для любви. Правда?

Глава 1

Я выхожу из дома и иду. Иду и иду по дороге. Я отправляюсь в путь. Я совсем одна. Разве? А не весь ли мир со мной? Не всему ли миру я иду навстречу? Через сколько: пять, десять, тридцать минут я уже буду с кем-то? Буду говорить, общаться, улыбаться кому-то и радоваться, что встретила этого кого-то и не представлять, что пять, десять, тридцать минут назад мы были незнакомы.

Нет незнакомых, все мы знаем друг друга, все мы живём в одной семье и в одном доме, только комнат в этом доме так много, что ты ещё не успел заглянуть во все. И братьев и сестёр в твоей семье тоже много так, что со всеми ещё не успел познакомиться.

Я еду в Европу, в какой-то другой мир. Сколько раз я видела по телевизору Эйфелеву башню, немцев, шведов и итальянцев. Какими далёкими кажутся мне они, недосягаемыми. Как они меня примут? Правда ли мнение об их холодности, равнодушии и высокомерии. Неужели будет также одиноко как в Москве в переполненном метро, на запруженных людьми тротуарах? Нет, не может быть. Я не верю. Я еду к своим друзьям. Друзьям, которых я ещё не знаю. Ещё!

Приграничный футбол

«Неужели и вправду трасса Москва-Питер испортилась», – стою на обочине шумного шоссе. Это мои друзья рассказали, что ездить по этой дороге стало сложно: водители привыкли к автостопщикам, им уже не интересно, вот они и не берут.

Но опасения, конечно, не сбываются. Меня везёт водитель, который, будучи не в силах сдержать эмоции, рассказывает о том, что происходит в Грузии, о том, что грузины ввели войска в Осетию, а русские в Грузию, о том, что начинается война.

– Я сегодня ночью заснуть не мог, – говорит он взволнованным голосом. – Что же они делают!

«Почему?» – я оглядываюсь на него. Молодой, немного за тридцать, может быть куча других интересов в жизни. А он так волнуется!

* * *

Я в машине директора фирмы, которая организует в Москве торговые выставки. Это очень богатый человек. И очень интересный. Он был больше чем в шестидесяти странах, поэтому не я, а он рассказывает мне о путешествиях.

– А какие выставки вы всё-таки устраиваете? – спрашиваю я.

– Ну, вот, например, «Православная Русь» – церковная выставка.

Я вспомнила, что видела рекламу. «Но насколько далёким от церкви должен быть этот человек, – почему-то подумала я, глядя на несколько его телефонов, на белую выглаженную рубашку. – Да и «Православная Русь» в общем не церковь, а только её коммерческий проект».

– А что там выставляют? Мёд? – даже недовольства в голосе не смогла утаить. Так сильно не нравится, что на религии делают деньги.

– И мёд тоже, всё, что монастыри производят. Но не только, – добавляет он. – Там есть просто информационные стенды. Например, на прошлой про Сергия Радонежского было.

Я недоверчиво смотрю на водителя. Неужели хоть что-то там есть о церкви?

– А кто ходит на такие выставки?

– Люди ходят.

И водитель называет какое-то число – несколько тысяч людей в Москве.

– Людям интересно. Они хотят больше узнать о церкви?

– Но неужели это не просто экономический проект?

– Нет. В Москве такие выставки вообще убыточное дело.

И он снова называет число – сумму, в которую обошлось последнее такое мероприятие и которую никак не могут окупить входные билеты в пятьдесят рублей.

– Как убыточное? И кто несёт эти убытки?

– Моя фирма. Я несу.

Я не веря, смотрю на этого человека никак не похожего на благотворителя.

– А зачем вы это делаете? – слишком прямо спрашиваю я.

– Ну, должен же каждый внести свою лепту в церковь, вот это моя лепта.

* * *

Я оставила целый день, чтобы от Петербурга приехать к финской границе. А расстояние всего лишь двести километров. Но меня везли довольно медленно, так что хорошо, что оставила запасное время.

Все водители одинаково удивлялись, когда я отвечала на вопрос: «Куда же ты едешь?». Но отношение к Европе у них было разное. Один на большой машине типа Камаз подвозил меня совсем немного, совсем не зло ругал Европу, а когда я уже выходила, проговорил вслед:

– Родину не забываем! Возвращаемся.

Я потом стояла с поднятой рукой на обочине, ожидая следующую машину, и никак не могла перестать улыбаться, и так тепло было в груди.

* * *

Меня привёз к границе водитель на чёрном «козле». Мне кажется, что он представлял себе, что это джип, так резко он на нём лихачил. Он ехал в Финляндию, но я не могу поехать с ним, потому что моя виза начинается только через три часа – в полночь. И даже на час позже, потому что у нас разное с Финляндией время. Да, я решила въезжать в Европу ночью – утром из Турку, финского портового города в четырёхстах километрах от границы, отходит паром в Стокгольм. Он идёт одиннадцать часов, и вечером я уже буду в Швеции. Так я сэкономлю кучу времени. Сэкономлю, если успею на паром… За ночь… В первый день, точнее, даже ночь пребывания в другой стране… Не безумие ли это? Только что, тридцать минут назад, один водитель после того, как мы замечательно разговорились с ним о разных интересных местах Земли, об истории и политике, пригласил меня к себе на дачу.

– Вы – интересный собеседник. А мне одному будет скучно, пригласил друга, а он сможет приехать только завтра. Утром я обещаю отвезти вас на дорогу или даже к границе. А сегодня можно порыбачить.

Час назад, когда я шла вдоль дороги пешком и вглядывалась в финский залив, то думала, как здорово было бы посмотреть на него поближе и подольше. И уже сколько раз думала, что ни разу не была на рыбалке, но очень хотелось бы попробовать.

Но что-то говорит внутри меня, что я должна ехать вперёд. Как бы странно для меня самой не звучали слова водителя «Въезжать в Финляндию ночью!», что-то подсказывает мне, что я должна попробовать.

К большому сожалению водителя я отказываюсь. «Правильно я делаю или нет», – часто приходится разгадывать загадки так или этак будет лучше, специально ли я встретила этого водителя, чтобы побывать на финском заливе или поверить внутреннему чувству, которое убеждает, что нужно ехать дальше.

* * *

Четыре часа до начала визы. Я оглядываюсь туда, куда уходит очередь из легковых машин. Оглядываюсь кругом. Неуютно. Куда идти? Всю ночь придётся ехать, поэтому стоит попробовать пока поспать. И я шагаю к виднеющемуся лесу, в котором, может быть, удастся поставить палатку. А пока справа и слева от меня – гаражи, сараи, огороды.

Скоро меня обгоняет чёрная новая иномарка и мягко тормозит «О, кто-то мной заинтересовался, сейчас расскажу, удивятся, чай пригласят попить. Всё приятнее с людьми».

Из машины выходит высокий мужчина лет тридцати:

– Заблудились?

– Нет, – отвечаю я и охотно рассказываю, – до визы ещё четыре часа, ищу место, где палатку поставить.

– А с какого числа виза? – спрашивает он.

И тут я замечаю, что его тон и взгляд какой-то странный – не просто человеческий а…

– А вы милиционер?

– Народная дружина. Можно паспорт ваш посмотреть, чтоб пограничников не вызывать.

– А здесь же погранзона, – догадываюсь я и достаю паспорт.

Он посмотрел и уехал. Мне не понравилось.

Замечаю сбоку от дороги футбольное поле, ребята на нём пинают мяч. Поворачиваю в их сторону.

– Здравствуйте! – подхожу к ближним воротам, около которых играют шесть или семь мальчишек. Всем лет по девять-десять, кроме одного – ему, кажется, уже двадцать.

Они здороваются и продолжают бить по воротам. У противоположной рамы тоже стайка ребят, но тем всем уже по шестнадцать–восемнадцать.

– А можно с вами? – скидываю я рюкзак.

Ребята меня принимают, и вначале мы просто бьём по воротам, а потом я предлагаю:

– А давайте в футбол.

– Да на одни ворота неинтересно, – отвечает один.

– Давайте на двое, с теми, – я оглядываюсь на других. – Почему вы с ними не играете?

– Они с нами не будут. Да они и обыграют быстро.

– Ну и что. Предложите. Давайте сыграем.

Соглашаются вначале эти, потом и те, и мы начинаем играть. Сложно, конечно, пришлось, те действительно намного старше и играют хорошо, но один гол мы всё-таки забили.

Когда уже почти стемнело, пошли во двор. По вечерам ребята обычно сидят в беседке. Хотя мальчишки из моей команды с этими старшими не дружат, говорят, те с ними не хотят общаться из-за разницы в возрасте. Но сейчас мы были вместе, и я ясно ощутила, как рано здесь умирают. Эти десяти-, двенадцатилетние ещё живы: им всё интересно, даже в школе есть любимые предметы, они расспрашивали меня, рассказывали, как у них здесь красиво, они ещё о чём-то мечтают, у них есть друзья. А шестнадцати-, восемнадцатилетние сидят на спинке лавочки, ногами на сиденье, щёлкают семечки, пьют пиво и матерятся без конца. Им уже не интересно, они не спрашивают, не удивляются, не живут.

Почти до двенадцати мы бегали во дворе с ребятами из моей команды, во что мы только не играли. Мне было с ними также легко, как и им со мной.

Без проблем

Пришло время уходить, и я из двора с горящими жёлтыми окнами по тёмной дороге пошла к очереди из машин, ведущей к границе. Когда начинаешь путь, то входишь в особое состояние движения, и тебе оно понятно и естественно. Но когда ты побыл в атмосфере, где живут обыкновенной осёдлой жизнью, где всё правильно и размеренно, когда остановил взгляд на этих жёлтых горящих окнах, шагать в темноте к дороге, чтобы куда-то ехать, на ночь глядя, приходится с мыслью: «А не безумие ли всё это?».

Иду, преодолевая это тяжёлое чувство сомнения и страха. «А вдруг не проеду за ночь Финляндию, тогда целый день придётся по Турку ходить, ждать следующего вечернего парома. А ведь спать буду хотеть сильно. А вдруг брать никто не будет. Буду стоять на обочине с поднятой рукой. Да там и не понятно, где стопить, в этой Европе. Говорили на дорогах нельзя, только на заправках. Как я разберусь ночью? И Хельсинки вроде рассказывали трудно объезжать по какому-то там третьему кольцу».

Машины стоят друг за другом в ожидании. До начала действия моей визы осталось минут сорок, поэтому я не иду прямо к границе, а направляюсь к машинам напротив выхода из посёлка. Когда дойдёт их очередь, мне тоже уже можно будет въезжать.

Подхожу к машине, в открытом окне – женщина.

– Здравствуйте, а можно мне с вами через границу переехать, а то я автостопом еду, а пешком нельзя?

Она непонимающе смотрит и моргает на меня.

«Финка!» – догадываюсь я и, извиняясь, ухожу.

Следующая машина тоже с финскими номерами, а вот третья – с русскими.

В открытом окне молодой, лет двадцати семи, мужчина что-то пишет.

– Здравствуйте, – произношу я то же самое, – можно с вами через границу переехать, я автостопом еду в Европу.

В ответ точно такое непонимающее выражение лица.

– Вы ведь русский? Вроде… – бросаю взгляд в сторону номера.

– Да, да, русский… да без проблем.

Я запнулась на полуслове, не сразу сообразив «да без проблем» – это «да» или «нет». Так просто он это произнёс.

– Спасибо большое. А то пешком нельзя…

– Да, пожалуйста-пожалуйста. Хоть до Турку, – сказал он и обернулся к переднему сиденью, чтобы освободить его от бумаг.

Еле сдерживаю себя, чтобы не засмеяться громко, и не запрыгать от радости. А сказать ничего не могу. Сажусь на освобождённое место. В салоне горит мягкий жёлтый свет, я уже не смотрю на него со стороны, я внутри его.

Из-за этого света здесь уютно и тепло. Смотрю на водителя:

– Знаете, а мне как раз до Турку.

– Правда? – почти не удивляется он.

И я рассказываю, как минуту назад опасалась, что не успею на паром.

– Ну, теперь вы точно успеете, – смотрит он на часы.

В руках у него листы декларации, которую нужно заполнить, но он то и дело от неё отрывается, чтобы что-нибудь спросить, я отвечаю, а через секунду снова отрываю его от декларации, потому что мне тоже что-то хочется спросить. И каждый его ответ и вопрос, так же как и мой как разноцветные блестящие бусинки, которые непреодолимо хочется нанизывать и нанизывать на уже отлично видимую прочную нитку. Водитель пишет по одному два слова, из-за очереди мы подвигаемся к границе на два-три метра.

Но про границу я уже забыла напрочь, забыла о предстоящей мне дороге и других странах. Потому что вижу, что мне повезло не только с прямой машиной до Турку. Так часто бывает в путешествии, когда в самом начале случается что-то, благодаря чему ты думаешь, что ради этого одного стоило отправиться в путь, и если бы надо было сейчас возвращаться домой, ты не будешь считать себя в убытке.

Мы, наконец, догадались с водителем представиться друг другу. Его зовут Саша.

Кордон

Мы почти приблизились к таможне, и меня снова охватило сомнение. Я сижу в машине, которая должна привезти меня в Турку, я уже успеваю на паром, но… слишком много предостерегающих рассказов я слышала. Таможенник может спросить, куда я еду, может попросить телефон того, к кому я еду, может ему позвонить, чтобы удостовериться, что всё правильно.

У меня нет такого телефона. В крайнем случае, скажу, что еду в кемпинг, но если они будут туда звонить, естественно ничего обо мне им не подтвердят.

Очередь машин движется медленно. Мы с Сашей продолжаем говорить, перескакиваем с темы на тему, потому что интересно многое, он угощает меня соком, а я сижу и думаю о том, что меня непременно сейчас завернут.

Наконец – таможня. Но это русская сторона, здесь просто ставят штамп о выезде. На улице не так тепло, как в машине. Меня немного трясёт. От холода? От волнения?

Заходим в здание финской таможни. Становимся в очередь к окошку. Перед ним русский мужчина что-то объясняет толстому финну-таможеннику:

–… за женой. Она неделю назад поехала. А я её забирать еду. Да.

Ко мне с улыбкой оборачивается Саша:

– Придумали легенду?

Я улыбаюсь и чувствую, как пересохло во рту. Лучше бы он этого не говорил.

Наконец наша очередь. Вначале водитель. Таможенник быстро проштамповывает его паспорт, и Саша идёт вперёд, я теряю его из вида. Подхожу к окошку, сморю прямо на пограничника. А он на меня почему-то нет. Что-то делает с паспортом, отдаёт мне. Всё? Проштамповал?!

Иду вперёд, Саша за углом что-то читает на стенде.

– Уже всё? – спрашивает меня чуть удивлённо.

Я только улыбаюсь, пока ничего не могу говорить. Мы выходим и садимся в машину.

Саша оглядывается на меня и не может сдержать улыбку. Так, наверное, я свечусь от счастья. Мы проезжаем таможню, кругом темно.

– Всё? Больше ничего не будет?

– Ничего.

– Значит, я в Европе?!

– Да. Поздравляю!

Еле разрешаю себе смеяться, боясь, что кто-нибудь услышит и вернёт меня обратно.

В сказочных краях

Впереди бежит ровная чёрная дорога, короткие белые ленточки разметки старательно указывают нам путь. Вокруг густая чёрная темнота. И нет никого. Абсолютно пустая дорога, нет ни встречных машин, ни попутных. В какую сказочную страну я попала, где нет никого? Но я не одна. Со мной мой новый друг. Мы говорим и говорим, не замолкая ни на минуту. Он очень удивляется такому странному методу путешествия и подробно меня расспрашивает. Наконец резюмирует:

– Нет, я бы не смог. Не представляю себе ситуацию, что я покину машину.

– Но ведь это намного интереснее. Путешествовать автостопом. Я так намного больше общаюсь с людьми, которые живут в этой стране. Вот и вас бы я не встретила, если бы не поехала автостопом.

Нет, он не может представить себя на моём месте. Хотя тоже путешествовал, был в Германии, Скандинавии. Но на своей машине.

А в Финляндию сейчас едет по работе. Он часто в неё ездит.

– Вам нравится Финляндия? – спрашиваю я, когда узнаю, что он ездит сюда очень часто.

– Терпеть не могу.

– Серьёзно?!

– Да.

– Почему? Она же такая красивая.

– Красивая, но люди здесь…

– Какие? Это же европейцы.

– Это дикие люди.

– Почему? – я улыбаюсь и водитель – вслед за мной.

– Ну, например, они друг на друга стучат. Например, в квартире нельзя курить, и вот если ту закуришь, а сосед через вентиляцию учует, то сразу позвонит в полицию. Или балкон – это уже вроде не квартира, но всё равно, сосед увидит, нет чтобы тебе сказать: «Вась, не кури». Нет, он сначала позвонит в полицию.

– Ужас.

– А какие они грязнули.

– Не может быть.

– У меня как-то здесь сломалась машина, я отвёз в автосервис. А в ней салом белый. Ремонтировать надо было изнутри, мотор сзади, надо было снимать вон ту панель сзади. Я приехал через неделю, весь салон – чёрный. То есть они его даже не прикрыли ничем, когда ремонтировали. Но можно было так догадаться?

Всё это хотя водитель и говорит с недовольством, но скорее шутил, чем и вправду сердился. Говорил, что ждёт не дождётся, когда закончится этот контракт с финнами, из-за которого ему почти каждые две недели приходится мотаться в эту ненавистную Финляндию.

А живёт Саша в Петербурге.

– Как вам повезло! – искренне призналась я. – У вас очень красивый город.

– Ужасный, – снова наигранно недовольно говорит Александр.

– Почему? – улыбаюсь его детскому негодованию.

– Большой, шумный.

– Петербург большой? Это Москва большая. Там сейчас знаете, сколько человек живёт?

– Ну, вот этого я тоже не понимаю. Зачем ехать в эту Москву?

– А где бы вы хотели жить?

– Я? Даже не знаю, – задумался он. – Да, где-нибудь в деревне.

– Правда? И я тоже хочу в деревне жить.

Потом мы заговорили о работе. Я спросила, нравится ли ему она.

– Дело в нравится. Работа эта досталась не просто, досталась большим трудом.

– И всю жизнь хотите на ней работать. Особенно если она вам не нравится.

– Я стараюсь не думать об этом.

– Странно. Разве не интересно подумать, что хочется в жизни делать, чего не хочется. Интересно вспомнить, какие мечты были в детстве.

– Я знаю, знаю. Но… всё-таки стараюсь не думать. Да к тому же я в таком возрасте, когда мужчине в жизни что-то менять уже поздно.

Я оглядываюсь на него: «Не ожидала, что ему уже много… Ну, даже если ему тридцать, ну, тридцать три. Не может быть больше. Но ведь и в этом – можно менять».

– А сколько вам лет? – спрашиваю его.

– Поверьте, в этом возрасте мужчина уже не может что-то менять.

– Ну, сколько? – настаиваю я, а в голове готовлю фразу: «Конечно, и в этом можно».

– Двадцать пять, – отвечает он.

От неожиданности я просто засмеялась. И это было лучше любого ответа.

Потом мы заговорили о религии. Как то сама зародилась эта тема. У него верующие родители, они часто молились дома всей семьёй.

– А сейчас вы в церковь ходите?

– К сожалению не так часто, как хотелось бы.

Удивительно, я встречаю людей, на которых никогда не подумала бы…

А ещё Александр очень любит книги. Это у нас с ним самое общее. Здесь он знает намного больше меня, больше чем на три года, разделяющих нас по возрасту. Тем интереснее мне было говорить с ним о книгах.

А в детстве он играл на скрипке. И сейчас часто хочет что-то сыграть, но пальцы уже не помнят.

Бывает так, что в путешествии, в его начале случается какое-нибудь замечательное событие, которое говорит о том, что путешествие уже состоялось. Уже, если будет нужно можно поворачивать домой без сожаления. Именно благодаря этому события.

Ради этой необыкновенной ночи на пустой дороги в Финляндии мне стоило начинать мой путь. Мне даже больше и не хотелось, я уже была рада.

Когда подъезжали к Хельсинки, Александр не поехал не на одно, совсем недавно пугающих меня, объездных кольца, а поехал через центр города, чтобы показать мне.

В Турку мы въехали, когда уже рассвело. До парома оставалось чуть больше часа. Водитель слева от дороги показал мне гостиницу, которую снимает для него его фирма. Сказал, как там красиво, потому что это здания какого-то ботанического института. И поехал дальше.

– Я отвезу вас в порт. Мне даже самому интересно посмотреть, – словно, оправдываясь, объяснил он.

– Хорошо. Спасибо.

Мы нашли порт. Сейчас я выйду и попрощаюсь. Сейчас я снова останусь одна. Ненадолго, конечно, но с друзьями ведь не всегда просто расставаться.

Но Саша почему-то не останавливается, чтобы высадить меня, а... ищет место для парковки. Вместе мы пошли к морскому вокзалу, чтобы посмотреть, когда он открывается. Только через сорок минут.

– Ну, я погуляю. А вам надо ехать спать, – говорю я. Он рассказывал, что ему на работу в этот же день и он планировал ещё поспать и не ожидал, что приедет в Турку так поздно (из-за необычно длинной очереди на границе).

– Да, надо всё-таки поспать, – отвечает он, и мы продолжаем разговаривать.

Вдруг к нам подходит женщина в джинсовом костюме:

– А раз уж вы русские, – улыбаясь, говорит она, – скажите, во сколько открывается порт?

– В семь тридцать, – отвечает Саша.

– А вы откуда? – спрашиваю я её.

– Из Новосибирска.

– А на чём?

– На машине. У нас целая семья, нас пятеро.

– Здорово.

У неё такие добрые глаза и улыбка.

– Ну, ладно. Я пошёл, – снова говорит Саша

– Да, до свидания. Спасибо большое.

– Да, не за что. До свидания.

– Я напишу, когда буду ехать назад.

Ещё по дороге Саша сказал, что, когда я буду возвращаться в Финляндию, он, может, будет в Турку. Я взяла его телефон и обещала написать смс.

Он сел в машину. А я, увлечённая новыми знакомыми, стала рассапрашивать женщину, как это они решились отправиться в самостоятельное путешествие. Скоро подошёл её муж с волнистыми недлинными волосами и рыжими усиками.

Глава 2. Европа

Паромом оказалось вовсе не одноэтажное судно, как я представляла себе, а огромный красно-белый восьмиэтажный корабль.

Вместе с семьёй из Новосибирска мы плыли в Стокгольм. Я немного жалела, что общаться пока приходится только с русскими, ведь в Европу ехала не за этим. Зато сидим своей компанией, с нами ещё русский парень, Илья из Барнаула, можно даже поспать, есть, кому охранять мой сон. Я расстелила пенку, спальник. Новосибирцы немного удивились моей смелости. А когда я проснулась, увидела, что и они уже растянулись на лавках рядом.

Когда до прибытия в Стокгольм осталось чуть больше получаса, я собрала рюкзак, попрощалась с сибиряками и отправилась на нижние этажи корабля, где почти в темноте отдыхали машины. Они стояли в несколько рядов, с узкими проходами. Я принялась рассматривать номера, надеясь найти буковку «D» – машину из Германии. Нашла несколько, но хозяева к ним ещё не подошли. Зато у машины с буквой «S» (из Швеции) стоял мужчина лет тридцати. Я решила обратиться:

– Здравствуйте, вы говорите по-английски?

– Да.

– Извините, а куда вы едете? – задала я странный вопрос и подставила шведу карту.

– В Хельсинборг, – ответил он, указав пальцем куда-то на юг Швеции.

– А вы можете меня подвезти?

– Да, – ответил швед серьёзным спокойным тоном.

Паром причалил, и мы выехали на свет. Швед оказался финном. И я, вспомнив Сашу, подумала, что видимо не все финны такие страшные и недоброжелательные, как описывал он. К тому же этот замечательно говорил по-английски, и мы довольно оживлённо общались до тех пор, пока с наступлением темноты не начал сказываться недосып прошлой ночи. Белые монотонные полоски на дороге безжалостно заставляют веки закрываться. Ужасно неудобно, да и неправильно спать в машине, но я не могу ничего с собой поделать.

Проснулась уже в городе Хельсинборге. В машине, ещё в пути, внимательно рассмотрев карту, я поняла, что мне очень повезло  – Хельсинборг – это уже граница с Данией, нужно только на пароме преодолеть небольшой пролив. Но не сейчас. Я попросила водителя высадить меня где-нибудь около парка или просто около каких-нибудь деревьев, чтобы можно было незаметно поставить палатку. Довольно быстро мы нашли такое место. Я поблагодарила водителя, у которого моё присутствие в его машине, казалось, не вызвало никаких эмоций, настолько спокойным он был. Видимо холодный климат Скандинавии так действует на жителей этих мест (убедиться в чём мне ещё предстоит на обратном пути).

Свечу фонариком, ступаю осторожно по прошлогодней листве. Совсем недалеко заправка, но я очень надеюсь, меня с неё не видно. Хотя и фонарик особенно не гашу, если уж придёт кто-нибудь, то пускай приходит сейчас, чем когда я уже буду спать. Скидываю рюкзак, выбираю место. Всё же неуютно и немножко страшно, когда остаёшься один, ночью, в незнакомом месте. Но ты прекрасно знала, что так будет, когда ехала одна. Вытаскиваю палатку и, стараясь не делать лишних движений, быстро ставлю моё временное жилище. Поскорее бы забраться внутрь! Как только оказываюсь там, чувствую себя намного лучше – я в своём домике. Он меня как будто защищает. Но стены не настолько прочные, чтобы скрыть звуки извне, поэтому любой шорох заставляет настораживаться. «Да никто не придёт», – успокаиваю себя. И стараюсь поскорее заснуть, потому что во сне шорохов не слышно.

Гостеприимный шведский городок

Когда утром я вылезла из палатки, то обнаружила, что по дорожкам метрах в десяти прохаживаются люди, с удивлением оглядываясь на мою ярко-голубой тент. Чтобы не смущать ни их, ни себя, поскорее собираюсь, и – вперёд, на поиски порта.

Хельсинборг – первый город в Европе, по которому я иду. Аккуратные двухэтажные дома вдоль дороги, клумбы с цветами и люди, которые проносятся мимо меня, потому что все они на велосипедах. Как же узнать, где порт? Я только оглядываюсь то в одну, то в другую сторону, вслед местным велосипедистам.

Наконец пожилой мужчина идёт пешком, и я направляюсь к нему. Он по-английски предлагает следовать за ним. Но в противоположность моему образовавшемуся мнению о холодности шведов в поведении, ведёт себя очень тепло. Спрашивает откуда я, улыбаясь, говорит, что в последние дни наладилась погода и что-то уж очень долго провожает меня. Идти приходится не по улицам, а дорожкам. Очевидно он уже идёт не в ту сторону, в которую ему надо, а специально провожает меня.

– Сейчас мы увидим крепость. У вас есть фотоаппарат? – улыбаясь спрашивает меня.

– Да.

Мы выходим к высокой каменной башне, с развевающимся наверху жёлто-голубым флагом.

– А сейчас будет красивый вид.

Мы зашли на широкий каменный балкон сбоку от дорожки и нам действительно открылся замечательный вид на красивые дома внизу, на порт, на пролив.

– Вам туда, – швед показывает направление на порт и тепло улыбается.

– Спасибо большое, – отвечаю я.

А швед раскрывает руки, чтобы обнять меня на прощание.

* * *

Уже не меньше тридцати минут я стою перед этим въездом на паром. И даже не стою. Я прошла уже по дороге не меньше километра, надеясь найти там лучшую позицию. Ходила на другую дорогу, которая тоже ведёт к этому въезду, выбирала позиции прямо перед терминалом, где водители платят за проезд на паром. Но всё бесполезно. Водители меня или не видят или судя по удивлённым выражениям, считают, что ловить тут машину – верх безрассудства. Эти выражения заставляют меня им верить и я хожу от одного места до другого и вспоминаю, что не раз слышала о шведском автостопе. «Нет здесь автостопа никакого», – говорю себя, хотя понимаю, что говорить так нельзя.

Наконец, не веря глазам, вижу, что рядом тормозит большой белый фургон – домик на колёсах. Открывается дверка и женщина лет пятидесяти с мягкими морщинами и курчавыми седыми волосами дружелюбной улыбкой приглашает меня внутрь. А внутри, кроме водителя, видимо мужа женщины, оказываются ещё двое молодых ребят – один темноволосый с небольшой бородкой, а другой с короткими чуть рыжеватыми волосами.

Меня сажают на мягкий диванчик у столика и мы, не теряя ни минуты, начинает говорить. Это австрийская семья: папа, мама и сын – рыжеволосый молодой человек, и друг сына, едут сейчас из Норвегии. Оба парня – учителя, один работает в Италии (тут я узнала, что в северной части Италии говорят на немецком), а второй ещё учиться. Когда я спросила, что они преподают, оказалось, что в Австрии они должны быть учителями как минимум двух предметов, поэтому рыжеволосый преподаёт религию и музыку, а его друг – музыку и математику. Мы продолжили разговаривать на пароме.

– А сколько людей у вас в Австрии идут в университеты? – спрашивала я.

– Около двадцати процентов.

– Так мало. У нас, наверное, семьдесят или даже восемьдесят. Но качество образования у нас не везде хорошее.

Я рассказала, что тоже учу детей, веду литературную студию и сама пишу.

Когда мы подплывали к Дании, светловолосый парень показал мне на замок на берегу:

– Это замок Гамлета.

– Ух, ты.

– Вы же знаете, кто такой Гамлет, – спросил другой.

– Да, конечно.

– Вы писатель, вы должны, – улыбнулся первый.

Дания настолько маленькая, что через полчаса мы уже проехали Копенгаген, а австрийцы ещё не решили, каким будет их будущий маршрут, поэтому высадили меня на заправке.

Я протянула им визитки с телефоном и приглашением приезжать в Москву.

Друзья научили меня, что в Европе стопить придётся только на заправках. Нужно встать на выезде с табличкой, но я решила поспрашивать напрямую у водителей. Снова нашла дом на колёсах с немецкими номерами, правда ехали они недалеко.

А вот на следующей заправке я уже поступила как положено, встала на выезде. И снова долго ждать не пришлось. На фургончике мне остановился датчанин, замечательно говоривший по-английски. Но ещё более замечательным оказалось тó, что он говорил. На вид ему не было сорока. Он рассказал, что раньше жил в Копенгагене, а потом переехал в деревушку на берег моря.

– Большой город не для меня. Я люблю тишину, чтобы думать, чтобы чувствовать.

У него семья и дети – сыновья, как я поняла. А занимается он яхтами – это и его бизнес, и любимое занятие. Он сказал, что тоже путешествовал в молодости.

А потом, я не знаю, как, мы заговорили о важных вещах и я была поражена. Он говорил о том, что люди, вряд ли будут счастливы, стремясь только заработать деньги, съезжаясь в большие шумные города для этого, забывая о том, как много в мире красоты и забывая, что самое главное, могущее принести счастье – это любовь, к миру, к людям, ко всему окружающему.

Германия

Ну, вот и непонятно, что делать дальше. Датчанин высадил меня на специальной стоянке на трассе, которое называется место для отдыха. А оно оказалось не многолюдно. Всего лишь два трака стоят. Траками в Европе называют грузовики, фуры.

Интересно, а в Дании тоже запрещено стопить на автобанах. Мне говорили, что в германии запрещено, а про Данию не говорили. Пойду, попробую. Выхожу на обочину, поднимаю руку, но машины здесь мчатся с такой огромной скоростью. Что же делать?

Не проходит и пяти минут, как с другой дороги (ответвляющейся от автобана и ведущей в город) мне машет полицейский. Об этом мне тоже рассказывали бывшие в Европе друзья, к ним тоже приезжали полицейские, чтобы согнать с запрещённой позиции. Полицейский в голубой рубашке и чёрных брюках машет мне рукой.

«Штраф платить не буду», – послушно шагаю к нему.

– Здравствуйте, – первой обращаюсь на английском.

– Откуда вы? – на английском спрашивает он.

Я ответила.

– На автобане стопить нельзя, – быстро проговорил он и заговорил о том, что по его виду волновало его намного больше:

– Не видели ли вы здесь четырёх чёрных людей? Четырёх людей арабской внешности?

– Нет, – честно призналась я.

– А сколько вы тут стоите?

– Минут десять, но здесь никого не было.

– Ладно, – сказал полицейский, пятясь назад. – Но не стойте на автобане.

Полицейские уехали (их было двое, второй ждал около машины) ловить преступников. А я пошла ловить свою машину. Но уже не на автобане, а на дороге, ведущей видимо из ближайшего городка. Место неудобное, но другого выхода нет. «Легковушке здесь будет не так сложно остановиться», – думаю я. И тут мне тормозит огромный трак с блестящей красной кабиной.

Открывается дверка, я заскакиваю внутрь, замечаю множество кастрюль и разделочные доски. «Итальянец», – мелькает в голове мысль.

– Только я по-английски говорю, – сразу предупреждаю я водителя. Ему лет тридцать. Он в светлой рубашке и светлых штанах. Небольшая бородка, короткие русые волосы и очень миловидное лицо.

– Хорошо, – по-английски отвечает он.

Нам оказалось по пути до Гамбурга. Это уже Германия, останется всего километров триста до Берлина. Почему то именно сегодня я хочу туда приехать, хотя сейчас уже часов пять.

– Вы из Германии? – спрашиваю я.

– Нет, я из Польши.

– Из Польши! – искренне удивляюсь, словно встретила земляка. Такой близкой к России воспринимаю я Польшу.

– А откуда вы?

– Из России.

Поляк удивляется ещё больше. И даже как будто сразу не верит. Только смотрит на меня и хлопает глазами, чтобы показать своё удивление.

– Не может быть, – наконец говорит он.

– Почему? – не могу скрыть улыбку.

– Я думал немка или англичанка. Но встретить русскую женщину на дороге в Европе, одну!..

– Вы что раньше никогда не встречали русских?

– Нет. Тем более женщин.

Мы познакомились. Его звали …, когда я сказала своё имя, он, как это часто бывает с дальнобойщиками, сказала, что оно очень красивое.

Оказалось, что … никогда не ездил на восток, потому что предпочитает запад. И работает исключительно в западной Европе, а потом оказалось, что собирается переезжать в Канаду, там его ждёт женщина. Для этого и учит английский язык. Как я замечала много раз, те, кто знает язык не очень хорошо, предпочитают больше говорить, а не слушать. То, что они говорят им понятно, а что другой – не всегда.

Но о чём бы мы не говорили … неизменно возвращался к своему удивлению по поводу того, что встретил на дороге в Европе русскую женщину. Он не просто удивлялся, он был в восторге от этого. И часто отворачиваясь от лобового стекла, чтобы получше меня рассмотреть. А когда на его вопрос, чем я занимаюсь, я ответила, что среди прочего пишу книги, он совсем потерял дар речи. Как я поняла, он представлял себе русских (а тем более русских женщин) по-другому.

В один момент, видя затруднения поляка в английском, я предложила, чтобы он говорил по-польски, а я по-русски. Что-то можно понять, но немного. Поляк вспомнил некоторые фразы (может быть из фильмов), например, «что ты хочешь?», «мальчик», «девочка». И когда раздался телефонный звонок и поляк увидел, что звонит его мама, то он и обратился к ней со словами:

– Что ты хочешь, девóчка?

А потом по-польски принялся рассказывать о том, что в его траке сидит русская девушка, которая одна путешествует по Европе, пишет книги…

Поговорил, положил трубку, мы продолжили разговаривать, но через десять минут снова раздался звонок.

Звонила испуганная мама.

– Что ты сказал? – в ужасе спрашивала она (водитель потом рассказал мне). – Русская женщина в твоём траке? Срочно сделай что-нибудь! Это очень опасно. Иначе будет БУМ!!!

…как мог успокоил её, сказав, что через пятьдесят километров я выхожу.

Меня такая реакция мамы жутко насмешила и отчасти сделала понятным удивление самого поляка. Очевидно, это у них семейное.

Поляк высадил меня на заправке недалеко от Гамбурга, когда уже начинало темнеть.

Успею я сегодня в Берлин или нет? А если успею? Я писала нескольким людям из клуба гостеприимства – сайта, где общаются путешествующие и принимающие таких у себя дома. Но за ответы посмотреть не успела. Такой скоростной был у меня режим сборов. Если не найду вписку, буду искать парк, чтобы поставить палатку. Если, конечно, приеду в Берлин сегодня.

Совсем скоро мне останавливается легковая машина, и из неё выходит улыбающийся седобородый мужчина.

– Я еду не на далёкое расстояние, но привезу вас на лучшую позицию. Оттуда до Берлина будет уже не триста, а пятьдесят километров.

Оказалось, что мужчина в молодости тоже путешествовал автостопом.

– О, тогда в Европе было очень много молодых людей, которые вот так с рюкзаками стояли на заправках. Сейчас нет. Вообще никто так не ездит. Очень редко встретишь.

– Но вам надо поторопиться, – продолжал он. – Скоро совсем стемнеет. Где вы будете ночевать?

– Если не доеду до Берлина, то в палатке.

– А-а, она у вас в рюкзаке, – догадался немец, произнесся при этом именно слово «рюкзак», а не английское «bag».

– Вы знаете русское слово «рюкзак»? – удивилась я.

– Я знаю немецкое слово «рюкзак», – ответил немец.

Через пятьдесят километров бывший автостопщик высадил меня на дороге, ведущей к автобану. И пожелав счастливого пути, уехал.

Обочины на такой дороге также как и на автобане нет. Но здесь то машин немного, если остановятся, движения не задержат. Почему же они так удивлённо на меня смотрят, как будто то, что я стою здесь, правдой быть не может.

Уже минут двадцать я стою, пробую пройти вперёд, назад, в поисках позиции, чтобы спрятаться от этих удивлённых взглядов, но всё бесполезно. Я уже стала поглядывать на деревья близко от дороги. Придётся, наверное, поставить палатку здесь.

Вдруг мне тормозит неновый фургончик. В открытое окно выглядывает девушка с дредами (за рулём сидит парень) и начинает что-то быстро-быстро говорить по-немецки.

– Простите, я только по-английски говорю, – тороплюсь я её перебить.

– Здесь не очень удачная позиция для автостопа, – спокойно переходит она на английский язык. – Здесь вам никто не остановится. Если хотите мы можем отвезти вас на позицию получше.

– О, я буду очень благодарна.

Я запрыгиваю в заднюю часть фургона. Мы стали говорить. Оказалось, что ребята ехали в другую сторону, но увидели меня, развернулись, чтобы меня спасти.

– А вы хотите именно сегодня приехать в Берлин?

– Я не знаю. На самом деле, мне там скорее всего негде будет остановиться. Так чт скорее всего я поставлю палатку где-нибудь по дороге туда.

Девушка замолчала, потом что-то по-немецки стала спрашивать или говорить парню. У него тоже были дреды. «Неформалы», – с теплотой подумала я.

– Если вы хотите, – снова заговорила со мной девушка, – можете поставить свою палатку у нас в саду здесь недалеко в деревне. А завтра мы отвезём вас на дорогу.

– Хорошо, – совсем недолго думая, согласилась я. – Наверное, это будет правильно.

Мы отправились в деревню, по дороге продолжая говорить. Девушка тоже частенько ездит автостопом, но пока только по Германии и чаще всего в Берлин, говорит, что это самый быстрый и простой способ добраться в столицу. Я рассказала, где успела побывать и куда ещё намереваюсь отправиться.

Сумерки стали густыми как шоколадный йогурт, когда мы приехали к дому ребят. Девушка объяснила, что это дом их подруги, которая сейчас уехала в Финляндию. Я подумала, может, поэтому они побоялись пригласить меня внутрь. Мне показали место в саду около волейбольной сетки.

– Нормально, – спросила девушка.

– Да, очень хорошо, – честно ответила я.

– А ты хочешь есть.

– Немного, – ответила я не совсем честно.

– Тогда мы сейчас приготовим ужин и позовём тебя.

– Спасибо.

Ребята ушли внутрь большого двухэтажного дома, я быстро поставила палатку и отправилась по деревне на экскурсию. Стало совсем темно. Я шла по чёрной дорожке тротуара, которая вела меня… в Германию – необыкновенную другую страну. Да, я уже день, как в этой стране. Но сейчас мне кажется: я только что волшебным образом перенеслась сюда и оказалась в тихой немецкой деревушке. Тихо-тихо вдоль неширокой улицы дремали большие двухэтажные дома. Иногда они доброжелательно подмигивали мне – гостье  – светом окошек, иногда роняли этот свет мне под ноги, чтобы виднее было, где ступать. Я останавливалась, смотрела на коричневые с белыми вставками дома, а они торопились со мной чем-то поделиться. Когда смотришь на горящие жёлтым цветом окошки, ты на секунду оказываешься внутри и тебя обдаёт этим домашним уютным теплом и можно идти дальше. В одном месте меня угостила яблоками щедроувешанная ими яблоня. А в другом улыбнулась пожилая немка, которая забирала что-то с крыльца.

Спокойно и нежно плыла по воздуху тишина, легонько ступая, шла по тротуару я, , напитываясь этому разлитому кругом покоем и умиротворением.

Когда я вернулась к палатке, сразу же подошёл парень (который вместе с девушкой меня забрал) со словами:

– А как тебя зовут?

– Татьяна. А тебя?

– Георг, но можно звать Джордж.

– Нет, нет, в России тоже есть имя Георгий.

Он сказал и имя девушки, но в России такого имени нет, поэтому я не запомнила.

– Пойдём ужинать, – пригласит Георг и добавил, – а ничего, что ты будешь спать в палатке.

– Хорошо, конечно. Здесь же тепло.

Прямо с улицы мы вошли на кухню. Она была больше, чем самые большие комнаты у нас в квартирах. Вдоль правой стены стоял кухонный гарнитур с плитой, раковиной и колбасками, которые висят на дверцах навесных шкафов. Вдоль левой – деревянный стол с стульями, и печка. Только печка другая, я видела такую в книгах про гномов: большая плита, внизу дверца, куда бросать дрова. Ребята сказали, что ею ещё пользуются.

На столе уже стояла еда. И всё непонятное. Только шампиньоны на сковородке, которые принёс Георг похожи на наши грибы. То, что мне напомнило покупные котлеты, поджаренные с золотистой корочкой, оказался французским сыром, который под этой корочкой мягкий. Золотистые толстые палочки оказались картошкой. Что-то зеленоватого цвета в серебряной коробочке – рыбой.

– Когда мы были в магазине, мы были очень голодные, поэтому и купили столько. Вот оказалось не зря.

Да, не зря. Всё было безумно вкусно. Хотя мы умудрялись и говорить.

Оказалось, что девушка училась в университете на эколога и сейчас преподаёт, когда я сказала, что учу литературу, она ответила, что  в Германии есть пословица, тот, кто изучает в университете литературу, философию, историю будет… водителем.

А Георг работает, начала сразу после школы, занимается мебелью.

Мы закончили ужинать, но никак не могли закончить разговаривать.

– А правда, что думаю про немцев в России, – спросила я.

– Что мы никогда не опаздываем, – догадалась девушка.

– Что не опаздываете, очень аккуратные, очень любите чистоту.

– Опаздываем, конечно, – улыбнулась она. – Это всего лишь стереотип.

– Но в общем, наверное, всё-таки немцы такие.

– Может быть.

– Ещё про вас думают, что вы пьёте много пива.

– Да, – улыбнулась она и посмотрела на бутылочку пива, которую держала в руках.

Я пригласила ребят приезжать в Москву и дала визитку с адресом.

Ещё мы решали, куда меня завтра лучше отвезти. М. говорила, что вблизи есть неплохая позиция, а Георг настаивал на том, чтобы отвезти меня на автобан. Никак не могли они решить.

– Давайте утром подумаем, – предложила я.

Утром собираться пришлось быстро, потому что нужно было отвезти девушку на поезд.

– А теперь, – сказал Георг, когда мы посадили девушку, – ты хочешь, чтобы я отвёз тебя на дорогу или поедем завтракать?

– Э, э, э, – протянула я, – наверное, завтракать было бы неплохо.

– Поехали.

По дороге мы разговорились об образовании и работе.

– А ты всю жизнь собираешься делать мебель, – спросила я.

– Нет, я как раз сейчас думаю пойти учиться дальше.

– А почему после школы не пошёл?

– Немногие идут. К тому же я оканчивал реальшуле, а не гимназию.

Зимой в Москве в центре, где работала Марика, мы как встретились ещё с двумя немцами: девушкой Яной и парнем Максимом (у него просто русская мама). Максим говорил тогда, что в Германии самая ужасная система образования. Я подумала, что из-за того, что они в школе учатся до двадцати лет. Но теперь поняла, что дело не только в количестве лет. Уже около десятилетнего возраста родители ребёнка решают, будет у него высшее образование и соответствующая профессия или он будет рабочим, поваром, водителем и т.д. и в соответствии с этим отдают в один из видов школы: хауптшуле – самый низкий уровень, реальшуле – уровень повыше, гимназия – для тех, кто потом захочет идти в университет. Если захочешь идти туда после рельшуле, надо доучиваться.

Теперь и Георгу придётся доучиваться, прежде чем поступить в университет.

– Наверное, в университете можно изучить что-нибудь интересное. Ведь делать мебель всё время не так интересно.

– Да, это точно, – согласился Георг.

– Мне очень сложно делать работу, которая мне не нравится. А тем более, если делать это всю жизнь.

– Да, работа должна нравиться. Конечно.

Георг предложил мне на завтрак, наверное, всё, что было в холодильнике. Хлопья с молоком, бутерброды с сыром, маслом, мармеладом. И мы поехали на позицию. Он решил сделать по-своему и отвёз меня в самое начало автобана, довольно далеко от дома.

– Спасибо большое, – повторила я очередной раз, когда мы прощались. – Приезжайте в Москву.

Георг ушёл. И в этот момент я впервые отчётливо и ясно осознала: «Так мы оказывается не другие, мы не разные, мы не жители разных планет: «Европы» и «России». Если бы Георг не говорил по-немецки, я легко бы приняла его за русского. И не только Георга, а датчанин, который говорил мне о любви к миру, а м…, которая пригласила меня в гости. Если мы понимаем друг друга в самом главном, значит мы очень близки. Значит, жители Европы – это не они, это мы.

* * *

Я расположилась на остановке, здесь машинам будет удобнее всего остановиться. Но в одиночестве я простояла недолго. Скоро из автобуса вышел парень в пиджаке поверх кофты, шортах ниже колен, белых кроссовках и с рюкзаком, который легко можно было принять за школьный. «Школьник», – так и подумала я.

– Привет, – вдруг за спиной услышала я английское приветствие.

Парень оказался путешественником из Канады, только что он закончил школы, прилетел на самолёте в Европе и вот это его второй день автостопного опыта.

Мы постояли вместе, пока к нам не подошёл третий коллега, на этот раз из Израиля.

– Хорошая компания, – сказал он.

Все мы ехали в Берлин, но я сказала, что делать это втроём будет не удобно и ребята ушли.

* * *

Берлин мне понравился. Я даже подумала, что с удовольствием здесь пожила бы. Эти огромные старинные храмы, на которые только благодаря тому, что смотришь, уже чувствуешь радость. А ещё я смотрела на людей, на перекрёстках, …. И странное дело, они мне улыбались. Я привыкла, что в Москве, глаза обязательно спрячут, отвернуться, а здесь дарят взаимным взглядом и улыбаются.

Иду по тротуару, вдоль одной из главных улиц, и вдруг замечаю что-то необыкновенное. В одном месте много людей, откуда-то доноситься музыка и из открытой дверки будто свет. Это оказалось магазином деревянных игрушек. В Италии  какой-то мастер (не папа Карла, уже после него) стал делать Пиноккио, а потом и всё другое из дерева. Например, там есть живая стена. Это потому что на ней висят часы с ходиками и мигающими глазами, и всё деревянное, и всё в виде лягушонка, божьей коровки, ёжика, львёнка, совёнка, месяца. О, я не могла отвести глаз. Ходила по этому маленькому магазинчику туда, сюда. Пока наконец не купила часики своему племяннику. При этом не удержалась, что не сказать продавщице:

– Вам очень повезло работать в таком магазине.

Ей оставалось улыбнуться.

Но меня уже заждалась Марика. Я обещала, что приеду к четырнадцатому. Сегодня оно и есть. Надо торопиться.

Глава 3. Марика

Мы познакомились с ней в Москве. В очередной раз я пришла в дом, где пять дней в неделю живут детки из малообеспеченных семей, и увидела её. Она тяжело вздыхая и почти отчаявшись уговаривала шестилетнюю девочку одеть носки и сандалии, чтобы пойти гулять. У неё не получалась, ещё бы. Во-первых, Саджида совсем не отличается послушным нравом, а во-вторых, Марика почти не знала русский. Я помогла.

Высокая, стройная с длинными белыми курчавыми волосами. Я почему-то не придала ей большого значения в первый раз. Но мы увиделись ещё и ещё.

Оказалось, что ей всего лишь двадцать лет. Только что она закончила школу и решила не идти сразу в университет, а поехать куда-нибудь, помочь и выучить язык. Она выбрала Россию.

Это программа от церкви. В деревне, где она живёт есть салезианский монастырь. Был такой замечательный святой в Италии в девятнадцатом веке Дон Боско. Он собирал городских мальчишек десяти, пятнадцати, семнадцати лет и занимался с ними, учил их, кормил, приводил жить в свой дом, к маме. Потом образовался монашеский орден, который дружит с молодёжью – салезианцы.

Марика прилетела в Москву и стала заниматься с маленькими детьми, которые живут в этом воспитательном центре. Вначале детей было немного: двое или трое, потом стало семь, восемь. Семь, восемь пяти-, шестилетних детей, с которыми ещё и дома не занимаются, и следовательно, который умеют выпускать свою энергию только в разрушительном направлении. И всё это на двадцатилетнюю девушку, которая раньше никогда с детьми не работала.

Она очень благодарила меня каждую пятницу, когда я в качестве волонтёра приходила помочь.

А однажды Марика спросила:

– Таня, ты не знаешь какие-нибудь экскурсии по городам.

– Честно говоря, нет. Но в турфирме есть.

– Боюсь, в турфирме очень дорого.

– Наверняка.

– Просто у меня сейчас каникулы на неделю. А мне так хочется посмотреть Россию. Я пока ничего кроме Москвы не видела.

Я задумалась и засомневалась… Потом всё-таки пересилила себя и решила:

– Если хочешь, поехали ко в Брянск к моим родителям, я как раз к ним еду. Правда я не уверенна, что тебе понравится, это не особо красивый город.

– Понравится, понравится, – засмеялась от радости Марика, потом спохватилась. – А я не помешаю?

– Нет, не помешаешь.

Марика очень понравился Брянск. Каждый из четырёх дней мы ходили гулять. И чем больше времени проводили вместе, тем сильнее я радовалась, что общаюсь с ней, тем более понимала, что правильно сделала, пригласив её. Не всё дома мне нравится, у нас совсем некрасивый двор, который навевает мне тоскливые воспоминания, и самое лучшее в моей жизни началось только когда я уехала из своего родного города. Поэтому полезно привезти с собой частичку света. И именно такой частичкой Марика и оказалось. Я каждое утро просыпалась с радость, что вот сейчас увижу Марику.

В маршрутке, в пути на очередную прогулку, мы разговаривали о том, как хоть что-то сделать в нашем мире лучше. Говорили на английском, чтобы окружающие… пусть будет потом для них сюрпризом. Если будет. Но Марика даже сильнее, чем я была уверенна, что будет.

* * *

Потом, когда Марике раньше времени пришлось уезжать из Москвы, из-за проблем с визами (даже для тех, кто приезжает сюда помогать воспитывать детей), она пригласила меня к себе.

– Я хочу познакомить тебя со своей мамой. Хочу, чтобы ты увидела моих братьев.

– А сколько их у тебя?

– Трое: Леонхард, Андреус и Ханси.

– Вот здорово!

– Приезжай, я покажу тебе нашу деревню. У нас рядом горы.

Самый счастливый день

А-а-а!!! Сколько же мы будем здесь стоять? И зачем я согласилась заезжать на этот склад.

Мне осталось совсем немного до Мюнхена, а там уже почти и ничего не останется до Марики, она, наверное, волнуется, надо поскорее приехать, а мы стоим на этом складе. Всё дело в том, что водитель не знает английского, а я не знаю немецкий. Водитель показал на карте, что заедет в одно место, а потом поедет в Мюнхен, я решила заехать с ним. И уже почти час наш фургон разгружают слегка встряхивая вместе с нами в кабине. И мне кажется, что это никогда не кончится. И я просто жду и жду и сама бы с удовольствием помогла с разгрузкой. Да меня, наверное, не пустят. Снова водитель выходит из кабины, возвращается, с замиранием сердца слежу за его движениями… Да! Заводит мотор, неужели мы едем. А вдруг ещё загружаться будем где-нибудь.

Но мы благополучно приезжаем в Мюнхен.

До Бенедиктбауерна – деревни, где живёт Марика, осталось тридцать километров. Она уже, наверное, волнуется. Волнуюсь и я. Как там всё будет? Как её родители ко мне отнесутся? Надеюсь, всё будет хорошо.

Шагаю по Мюнхену. Это столица Баварии. Я хотела приехать сюда, но сейчас стараюсь не смотреть по сторонам. Мы с Марикой, наверняка, потом приедем сюда, погулять.

В Европе хорошие дороги и отличные скорости, ездить можно очень быстро, молодцы европейцы, что построили всё это. Но они ко всему прочему построили ещё и огромные города, из которых надо уметь выбираться.

У меня нет карты Мюнхена, смотрю на карте на остановке автобусов. Попробую выехать на электричке в нужную мне сторону, а там перейти на трассу. Спрашиваю, где вокзал. Дохожу до него пешком. Ищу свою электричку. Здесь их несколько видов: какой-то эспан, метро, просто электрички. На стене карта, разбираюсь, спрашиваю в кассе. Оказывается, надо спуститься вниз, спускаюсь и нахожу место, откуда отходит мой поезд. Ужасно интересно решать такие головоломки, особенно когда получается.

На вокзале я ясно ощутила, что хочу есть. Да, поем уже у Марики. Не-е-т, будешь хотеть есть, будет плохое настроение, будешь медленно ехать. Удивительно, но всё это связано. И на три евро (наши сто рублей) я покупаю гамбургер и кофе.

Выхожу из электрички, рядом какая-то дорога через город, явно не трасса. Зато останавливается машина, из неё выходит пассажир, и я на английском обращаюсь к водителю:

– А вы не подскажите, как добраться до дороги в Бенедиктбауерн?

Конечно, он решает меня до этой дороги подвезти. Оказался такой доброжелательный!

А вот и моя дорога. Неужели я приеду?! Вот так просто доберусь из России до дома Марики, который нарисованный висит у меня на стене в Брянске (она рисовала, когда мы занимались с моим племянником). Увижу её папу, которую очень любит путешествовать и маму и братьев, которые когда я звонила Марике и слыша мужской голос говорила:

– Gutentag. Марика?

Они отвечали:

– One moment – Минутку.

И торопились позвать Марику.

Неужели…

Я стою и широко улыбаюсь, я рада, что осталось чуть-чуть, рада бутерброду, тому, что мне удалось обхитрить большой город и выбраться из него, рада, что меня подвёз такой добрый немец. И конечно же на мою радость, откликаются. Тормозит машина. И хоть места сзади немного, мой рюкзак кладут в багажник и я сажусь. Это оказалась немецкая семья: папа, мама и сын. Они тоже очень любят путешествовать. Недавно их сын по обмену жил в Казахстане, они приезжали туда за ним. И им очень понравился Казахстан. Они были и в Монголии, а когда узнали, что и я там была… мы просто не могли остановиться, говорили и говорили, спешили поделиться воспоминаниями, мыслями. А ещё у нас был общее отношение к путешествиям. Мужчина выразил его:

– Я думаю, что путешествовать нужно не только для того, чтобы смотреть интересное в других странах, но и чтобы дружить. Потому что мы узнаём, что люди других национальностей очень добрые, гостеприимные и уже не будет думать о них не весть что.

Они должны были сворачивать раньше, но решили привезти меня в Бенедиктбауерн. А когда мы приехали, мужчина сказал:

– Давай номер вашей подруги, я позвоню.

Мы все вышли из машины в ожидании Марики. Не прошло и трёх минут, как мужчина произнёс:

– Вот ваша подруга.

На велосипеде, босиком, в джинсах  футболке, вся светясь улыбкой, к нам ехала Марика.

– Таня, не может, быть. Я не верю, – говорила она, смеясь от радости.

– Я же говорила, что приеду, – сама я была рада не меньше.

Мы поблагодарили замечательную немецкую семью. Я посмотрела на их сына лет двенадцати и подумала, что если уж учить ребёнка быть гостеприимным, то его родители выбрали хороший способ.

Они уехали, на прощание салютовав нам, а мы с Марикой пошли рядом, ни на секунду не переставая улыбаться и говорить.

– О, я не верила, что ты приедешь.

– Но я же говорила.

– А мы тебя вчера целый день ждали.

– Извини, так получилось, что я задержалась.

– Мы уже беспокоились. Мама принесла газету, там с кем-то что-то случилось, она испугалась, что с тобой… И как ты приехала? Неужели…

– Автостопом. Через Финляндию, Швецию, Данию, вот я здесь.

– И сколько дней у тебя это заняло?

– Ну, сегодня четырнадцатое (?), а выехала я одиннадцатого.

– Ого! Так быстро.

Мне потом ещё не раз и не два придётся рассказать по какому маршруту я приехала, сколько это заняло у меня дней и услышать в ответ крайнее удивление: от тёти Марики, от папы, мамы, подруг, братьев, знакомых и так далее.

Я продолжала рассказывать, одновременно спрашивая Марику, слушая её ответы, перебивая и прося говорить. Так точно поступала и она. Потому что невозможно остановится на одной теме, когда спустя довольно долгого, а главное наполненного разными событиями времени, мы встретились.

– А вот наш дом, – наконец показала Марика на двухэтажный деревянный домик с малиновыми цветами на балконе.

Зимой в моей комнате в Брянске Марика сидела за столом, за которым всё безнадёжно белело, и рисовала свой домик где-то на юге Германии, в Баварии, а теперь показывает мне на него рукой, и приглашает входить.

На крыльце она оглядывается, показывает на соседние дома:

– А здесь живёт мой дядя. Здесь – тётя. Здесь другой дядя… В общем здесь все наши родственники.

– Ого!

– У моей мамы в семье было восемь детей.

Мы заходим в дом.

– Сейчас никого нет. Папа на работу, мама куда-то ушла, Леонхард, это младший брат, в горах, а Андреус, это средний, уехал, но завтра должен вернуться. Ты, наверное, хочешь отдохнуть, поспать.

– Нет! Что ты! Мне наоборот скорее хочется посмотреть всё интересное, что у вас есть. Знаешь, когда много радости вокруг, то каким бы усталым не был, ты этого не чувствуешь, да, наверное, радость и придаёт силы. Вот если бы я четыре дня ехала в автобусе и просто сидела на сиденье, тогда я бы точно устала. А так как у меня был интересный путь, то во мне куча силы.

По деревянной лестнице мы стали подниматься на второй этаж.

– Ты будешь спать в моей комнате, – сказала Марика.

– А ты?

– А я внизу, в комнате Ханси, это самый старший, его сейчас нет, он в отпуске, мне очень жаль, что ты его не увидишь.

У Марики небольшая комната, зато окно выходит на зелённые горы. Просыпаться и каждый день видеть их – ощущать близость с тем, с чем мы безраздельно связаны и в связи с чем нуждаемся.

Я оставила вещи, побежала в душ, стараясь помыться побыстрее, чтобы скорее рассматривать удивительное и интересное, в этом другом мире.

А когда вышла из ванной, Марика пришла в комнату с какой-то молодой женщиной, которая оказалась мамой Элизабет. У неё чёрные волосы ниже плеч, красивые черты лица и стройная фигура. И выглядела она максимум на сорок, при том, что старшему из сыновей уже двадцать семь.

Марика познакомила нас, она подошла с широкой улыбкой и обняла меня. Мама Элизабет.

А потом мы пошли на кухню, которая размером оказалась, наверное, с московскую двухкомнатную квартиру моего друга. Огромная кухня! Марика стала меня кормить, но есть было нелегко, не потому что не вкусно, а потому что мы всё никак не могли рассказать друг другу, ну, хотя бы самое важное, что уж точно не требовало отлагательств.

– Ты будешь салат? Мы всегда вначале салат едим.

– Значит, буду. Мне же интересно попробовать, как вы делаете.

Салат оказался из салата – зелёных листьев и семечек, и всё заправлено уксусом, только не таким, как у нас, а просто соусом. В последующем я этот салат ела без уксуса, так лучше.

Тут с работы пришёл папа. Когда в России Марика рассказывала о нём, то говорила, что он очень мало говорит, потому что в его семье были такие отношения. Но со мной он сразу поздоровался, хотя какую-то суровость в бровях я заметила. Он совсем не говорил по-английски, в отличие от мамы. Через Марику он стал спрашивать меня, как я приехала. И я в очередной раз, но для папы, который заинтересовался, с удовольствием стала рассказывать, как из Москвы поехала в Петербург, потом на границу с Финляндией, потом в Турку, потом на пароме…. И всё автостопом.

Он смотрел совершенно спокойно, но то, что он не отводил взгляд, говорили о его заинтересованности.

– Он сам очень любит путешествовать.

– Это здорово. Скажи, что я его очень в этом поддерживаю и понимаю. Переведи.

Марика перевела.

– У вас тут в Европе очень много этих машин для путешествий – домов на колёсах. Это же очень удобно.

Марика снова перевела, потом:

– Папа хотел купить, но мама не разрешает. Нам нужно ещё платить за этот дом, мы ещё не всё заплатили.

– Ясно.

Папа куда-то ушёл, а вернулся с журналом.

– Это каталог вунвагенов – так называются дома на колёсах. Он смотрит, потому что ты сказала.

Папа как ни странно сам накладывал себе еду, хотя мама была уже дома, но она делала, что то на кухне, то где-то ещё.

– Странно, – сказала я Марике, – в России, если мужчина пришёл с работы, жена его кормит обычно.

– Да? – удивилась Марика и перевела папе.

Потом оказалось, что папа с мамой приезжали летом в Россию и плыли из Петербурга в Москву. Я засомневалась, что так можно приплыть. Тогда Марика принесла карту, и папа показал, что маршрут через Ладожское и Онежское озеро, потом Рыбинское водохранилище … (уточнить), в Москву. Я стала спрашивать, что было самое удивительное. Тут же была мама и она сказала, что молодые девушки, которые тоже были на корабле, оказались очень доброжелательными и отзывчивыми. Это её удивило. А ещё их необычно много кормили.

Пока не стемнело, мы решили проехаться с Марикой по деревне. Но слово «деревня» как мы его понимаем, не совсем подходит к этому месту. Потому что здесь хорошие асфальтированные дороги, кое-где мощённые булыжником, у всех красивые, часто двухэтажные, дома, и везде на окошках растут цветы, здесь нет огородов – необходимого условия деревни в России. Зато есть супермаркеты, даже кафе (?). И огромная церковь, в сторону которой Марика только показал мне, но завтра будет большой праздник и мы пойдём туда.

– А это, – показал Марика на небольшой домик в деревьях, – протестантский храм.

– У вас есть протестанты?

– Очень мало.

Бавария в основном католическая.

– И для них всё равно есть храм?

– Конечно, а в … городке рядом недавно построили мечеть. Такую необычную. Мы потом можем посмотреть.

Оказалось, что это близко и я предложила прямо сейчас поехать на великах.

– Ты точно не устала, – беспокоилась Марика.

– Наоборот.

Мы ехали не больше получаса по ровным тротуарам, вдоль отличной асфальтированной дороги, соединяющей деревню с городком. По пути проехали ещё одну деревню и хоть она в двух километрах от Бенедиктбауерна, но считается другой деревней.

Вдруг мы заметили детскую площадку – две деревянные башни с низкими земляными валами, а между башен трос, на котором висит сиденье, чтобы кататься. Я не преминула попробовать. Заговорили о школе.

– И вы в школе друг с другом дружили? – удивлённо спрашивала я.

– Конечно. А как?

– И у вас в школе никто не дрался? Мальчишки?

– Нет.

– Удивительно, у нас всё время. У нас мы всегда ругались с мальчишками до старших классов.

– Странно.

– А с братьями ты тоже никогда не ссорилась и не дралась.

– Нет, никогда.

– И они тебя не били.

– Нет, конечно.

Иметь брата, с которым дружишь, а не дерёшься. Иметь трёх братьев, которые тебя любят – вот чудеса!

По дороге Марика рассказывала на кого сейчас собирается учиться. Она долго выбирала того, что ей хочется изучать и как она сможет больше помочь миру. Выбрала экономику, говорит, что лучше менять что-то сверху. Я не согласилась, считая, что важнее, что внутри самого человека, а не какие законы над ним стоят. Как и полгода назад мы ехали сейчас (но не на маршрутке, а на велосипедах) и думала, и говорили, как хоть что-то сделать в этом мире.

Мечеть оказалась действительно в модернистском стиле.

Когда мы вернулись домой, там оказался Леонхард. Высокий и худой с короткой стрижкой, которая не позволяет волосам виться, хотя им очень хочется. У всех четверых детей волосы, благодаря папе, курчавятся.

Леонхард больше всего любит машины и горы, но горы, наверное, больше. Он отлично говорит на английском, поэтому мы легко говорили, а ещё он очень доброжелательный, как, наверное, все в этой семье.

Вдруг оказалось, что завтра Леонхард с другом уезжает в Италию, лазать по скалам. Заканчивается отпуск, и это последняя возможность.

– А когда ты вернёшься? – спрашиваю я.

– В воскресенье.

– Утром, – говорю с надеждой.

– Нет, вечером.

– Вечером меня уже не будет. А мне Марика про тебя рассказывала, я думала, что в горы сходим.

И тут кто-то догадался, что можно пойти завтра утром до отъезда Леонхарда.

– Во сколько встаём? – обрадовалась я.

– В восемь, наверное, – предложила Марика.

Ура! Завтра в горы! Хот ходить в горы я не люблю, но ведь Альпы совсем невысокие…

С немцами о войне

Я проснулась от того, что кто-то барабанил прямо у меня под ухом. Открываю глаза, в окошко с неба на меня глядят пухлые ватные тучи. Дождь! В горы не идём!

Завтракаем вдвоём с Марикой на кухне. Скоро приходит папа, ему сегодня на работу не надо – праздник, успение девы Марии.

Мама настойчиво предлагает нам в церковь зонтики, мы отказываемся, едем на машине. Но она вручает мне зонт, произнося смешное: «Ширма».

В соседней деревне находится монастырь, в его храме и будет служба. Когда мы пришли, церковь была уже полна. Здесь так каждое воскресение и каждый день праздника, как потом рассказала Марика.

Я оглядывалась кругом на золотые узоры стен, толстеньких ангелов. Это стиль барокко. То и дело Марика трогала меня за локоть:

– Смотри.

И показывала на очередную девушку или мужчину в национальной одежде. У женщин это длинная юбка, может быть, красного, зелёного, чёрного цвета, белая рубашка, а поверх обтягивающая жилетка, как корсет. А у мужчин – зелёные шорты на подтяжках, гольфы и тоже белая рубашка, может ещё быть вязанный пиджак. Это летний вариант, зимой мужчины носят не шорты, а штаны ниже колен.

Здесь носят национальную одежду не только в церковь, и не только по праздникам. Могут одеть и в будний день, могут даже носить всегда. Марика рассказывала про свою знакомую, у которой шесть или семь костюмов, она и носит их попеременно. А один костюм точно есть у каждого. Потому что, например, выпускные в школах проходят исключительно в национальных костюмах.

По проходу в середине вместе с мамой проходила девочка лет шести в красной широкой юбке ниже колен и красном вязанном пиджачке. Я засмотрелась, но тут ударил колокольчик, месса началась.

После службы мы с Марикой пошли смотреть монастырь. При нём существует даже университет, где можно учиться на педагога или теолога, и в него действительно приезжают учиться из других городов.

– Университет в деревне – удивительно, – с трудом верила я.

Мы зашли внутрь, на втором этаже в холле ребята нашего возраста что-то делали: вырезали, клеили. Оказалось, они из разных стран, это программа церкви по обмену – возможность съездить в другую страну на неделю, пожить в семье, а в твою – тоже кто-нибудь приедет.

Наконец поехали домой. Щётки усердно сгоняли с лобового стекла дождевые струи, а тучи по прежнему нагло любовались на нас в окно. И всё говорило о том, что они поселились здесь надолго.

– Раз сегодня нельзя никуда пойти, пойдём к моей бабушки, – предложила Марика. – Её отец воевал на Кавказе. А мой дедушка, её муж воевал в России.

– Её можно будет о чём-нибудь спросить?

– Да, конечно.

Мы отправились вместе с мамой. По просьбе бабушки заехали в булочную и купили толстый сдобный рулет.

Мы на велосипедах подъехали к двухэтажному дому, мама позвонила, и тут из окна на втором этаже выглянула бабушка. Она спустила на длинной верёвочке ключ, чтобы мама сама отперла. Мы поднялись наверх, на первом жил с семьёй ее младший сын.

Бабушка – полноватая женщина лет семидесяти с седыми ровными волосами, собранными на затылке. На ней была серая юбка и голубая рубашка под синей кофтой. Марика и мама по-немецки начали рассказывать про меня. Бабушка смотрела немножко сощурив глаза, но прямо и по-доброму. Она что-то сказала по-немецки, а потом по-русски:

– Да, да, нет, нет, давай, давай.

– Откуда вы знаете? – спросила я, а Марика перевела.

– От папы, он служил на Кавказе, – пояснила ещё раз Марика.

Мы сели за стол. Эта комната была небольшая с печкой, буфетом, столом с диваном с одной стороны и стульями с другой. На стене висела большая цветная фотография восьмерых бабушкиных детей. Все они были в национальной одежде и все со счастливыми лицами.

Бабушка спросила, что я буду кофе или сок. Но Марика предупредила, что кофе у бабушки настоящий и поэтому очень горький.

– Сок, – ответила я.

Порезали вкусный рулет, бабушка поставила тарелку с бисквитным печеньем. И Марика принялась рассказывать обо мне, а бабушка время от времени по долгу и прямо на меня смотрела. Как и остальные бабушка очень удивилась, когда услышала про мой способ путешествия.

Когда обо мне поговорили, перешли к своим делам. А потом я дождалась паузы и спросила о войне, уточнив заранее у Марики, что спрашивать можно.

– Вы знали о концлагерях? – спросила я.

– Нет, – помотала головой бабушка. – Мы ничего не знали. Никто об этом не говорил. Мы узнали только потом. Ведь много немцев тоже погибли в этих лагерях.

– Мой дедушка был в концлагере, – сказала я. – Его забрали из деревни, когда ему было четырнадцать лет.

И мама и бабушка внимательно и серьёзно смотрели на меня.

– А зачем забрали четырнадцатилетнего? – спросила бабушка.

– Я не знаю, наверное, чтобы не вырос и не пошёл воевать.

Бабушка вспомнила, что Гитлер делал отряды из детей.

Спросила я ещё о том, о чём услышала недавно с огромным удивлением:

– А когда пришли русские, они хорошо себя вели, как освободители?

– Люди убегали с севера Германии, бежали к нам на юг. Все очень боялись, говорили: «Русские придут, русские придут». И русские делали нехорошее.

– А пришли потом русские на юг, сюда, в Баварию?

– Нет, здесь русских не было. Только американцы.

– То есть американцы тоже освобождали? У нас в России не любят об этом говорить, считают, что всех освободили только мы.

– Мы видели только американцев, они освободили нас.

Серьёзные немного печальные сидели мы вчетвером, для всех эта тема имела значение. Хотя родилась позже, чем умер дедушка, поэтому не могла его расспрашивать. Но… А сколько ещё поколений будет вспоминать это с болью?

Концлагерь

На следующий день мы поехали с Марикой в Мюнхен. Когда я узнала, что неподалёку находится концлагерь Дахау, то непременно захотела туда попасть, хоть это и заняло бы много времени.

Мы немного погуляли по городу и поехали в музей концлагеря.

Я уже особо не переживала вчерашний разговор с бабушкой, по дороге в концлагерь я не помню, чтобы ярко вставали в памяти страшные картинки из фильмов и книг, в самом концлагере не было страшных фотографий, наоборот чистые в безупречном порядке бараки, площадь, дорожки, но отчего-то было ужасно трудно ходить – ноги отказывались идти. Отчего?

– В этой земле, – опустив взгляд, произнесла Марика, когда мы шли по площади мимо столбов от виселиц, – должно быть очень много крови.

– Да, должно быть, – согласилась я.

Навсегда под ярким голубым небом и жёлтыми светлыми лучами здесь останется невидимая темнота, которая будет опалять каждого, способного воспринимать. Даже если бы музея, стёрли бы с лица земли, как предлагают некоторые, это место всё равно будет невозможно не заметить – насколько было велико страдание, что людей уже нет, а оно продолжает быть.

В дальнем конце лагеря стоят три храма, которые сразу нелегко распознать – они из камней и плит, такого же скорбного тёмно-серого цвета, как и всё здесь. Один храм католический, это скорее часовня, другой протестантский, а третий – еврейская синагога.

Над входом в католическую часовню – венок из колючих серых веток, терновый венец с острыми шипами. Я задрала голову: «Хорошо, что сейчас он хоть и такой серый и колючий, но на фоне голубого неба».

На стендах внутри одного из бараков я прочитала, что этот лагерь был основан в 1933 году. Сколько же немцев успело погибнуть здесь до 1939, а точнее, 1945 года.

Снова в Бенедиктбауерн

Когда мы с Марикой, наконец, добрались до выезда из Мюнхена, начинало темнеть. Марика не на шутку заволновалась. Я тоже осознала, что не взяла ни фонарика, ни яркой куртки. Ну раз уж нет ничего, остаётся воспользоваться последним средством. Оптимизмом. И я совершенно уверенно говорю:

– Всё будет хорошо, Марика, не волнуйся.

Но нам до Бенедиктбауерна (точнее, до места, где мы оставили машину) совсем не по прямой, с большой дороги будет поворот на маленькую. Будет ли там освящённое место, чтобы нас – стопящих заметили?

Не прошло и десяти минут, как нам останавливается машина. Марика садиться на переднее сиденье разговаривать с водителем – ей это несомненно легче, чем мне. При этом я очередной раз говорю мысленно, что ни за что не поехала бы с напарником-немцем путешествовать по Германии.

Мы едем и едем, Марика говорит и говорит с водителем. И я никак не могу понять, где его поворот и почему он нас не высаживает. Ну, конечно, он решил довезти нас до нашей машины.

– Вот видишь, Марика, – улыбнулась я, когда мы попрощались с водителем.

Она улыбается, и мы едем домой. Мы едем домой, что я, войдя в прихожую, открыла дверку и увидела свёрнутый спальный мешок и верёвку посреди прихожей. Предвкушая, всё же молчу – наслаждаюсь радостью изнутри. «Приехал», – произношу про себя. И к нам навстречу выходит Леонхард.

После ужина вчетвером: Марика, Леонхард, Андреус и я, мы сидели в гостиной и говорили об объединяющей нас истории. Андреус с интересом слушал, что в играх мы до сих пор называем врагов немцами. Что не любим американцев – наследие советской политики. Говорили о современной политике – их волнует то, что сейчас происходит в Грузии, не меньше чем нас. И я снова осознавала насколько близкие европейцы нам – насколько мы похожи – насколько приятно с ними дружить.

Глава 4. Дальше

Я уезжаю сегодня. Последний день с Марикой, с мамой Елизабет, с Леонхардом. Хорошо бы начать путь пораньше, но мы ведь хотели сходить с Лео в горы. Тогда помешала погода, а сегодня светит солнце. В горах должно быть красиво. Я не люблю ходить в горы, но с удовольствием беру у Леонхарда из рук палки и думаю: «Побуду ещё хоть немного с ними».

Горы видны уже в окошко из дома, но мы отъедем на машине чуть дальше, чтобы забраться чуть выше. Хотя и не так уже высоко – тысяча шестьсот метров. Сразу после гор я поеду дальше – это как раз в сторону Австрии. Поэтому я уже должна прощаться с родителями. Мама обнимает меня и желает счастливого пути, а через минуту приходит и одевает на шею деревянный крестик.

– Это из их паломничества в Италии, когда они долго-долго шли по ступенькам.

– Скажи маме, что я полюбила её, – прошу я Марику, низко опустив голову.

– Мама говорит, что и она тебя любит.

Папа тоже тепло жмёт мне руку и желает всего хорошего. Накануне на кухне он говорил, что хотел отвезти меня в Италию на мотоцикле, но как раз сейчас кончился техосмотр.

Мы идём и идём вверх по чистой тропинке среди деревьев. И нас сопровождает звон коровьих колокольчиков – такой глубокий умиротворяющий. Словно этим своим звоном коровы призывают нас обернуться на них, мирно жующих вкусную сочную траву на склоне зелёной живописной горы – и заметить, что жизнь, настоящая истинная, протекает где-то здесь, под голубым чистым небом, под глубокое звучание колокольчиков на склоне зелёной живописной горы.

Это популярный маршрут, поэтому мы часто обгоняем людей, кто-то нам навстречу уже спускается. И все друг с другом здороваются: «Крюс Гот» – «Приветствую с Богом».

На самой вершине мы сели, чтобы полюбоваться видом. Чем больше я понимала, что пора идти, тем сильнее хотела, посидеть здесь как можно дольше.

Леонхард достал из рюкзака бутерброды и персики. А когда мы швыряли косточки, сказал:

– Может, когда-нибудь здесь вырастут персиковые деревья.

Мы поднялись.

Итальянский автостоп

Я хотела доехать до Рима, хотя у меня было не так уж много времени. Меня будут ждать в Тезе – христианской экуменической общине, где собирается молодёжь со всего мира.

Уже в первый вечер в Италии я поняла, что поеду не в Рим, а в Венецию – она намного ближе.

Это потрясающе, как они – итальянцы на меня реагируют. Они оглядываются, машут руками, удивляются, улыбаются, смеются, но… проезжают мимо. Все, одна машина за другой проезжают мимо.

В Рим я поеду в следующий раз.

Я приехала в Венецию утром, вошла в старый город, в ту часть, где нет дорог для машин, а порой и для пешеходов. И стала ходить, ища улочку по уже и по тише. Уж очень много здесь людей, среди которых итальянцев меньшинство. А на одной площади я пройти не смогла, меня остановила музыка – такая, которая создаёт вокруг тебя целый мир, наполняя его необыкновенными чувствами и переживаниями.

Но при всём этом количестве людей в городе ты чувствуешь себя одиноко.

Удивить себя

Я была уверена, что в этот день уже доберусь до Тезе. Осталось чуть больше двухсот километров, и я уже не в Италии, а во Франции.

Этот ужасный непрекращающийся дождь просто надо мной издевается. Я стою под крышей заправки, прекрасно зная, что ливень не может длиться долго, а он всё идёт и идёт, очевидно не зная того, что знаю я. Но вот наконец притихает, я иду в конец заправки, на единственное удобное для автостопа место, становлюсь, и дождавшись этого ливень начинается вновь. Я стою, надеясь, что это не надолго, что мне всё-таки удасться кого-то остановить. И когда уже снова промокаю, возвращаюсь под крышу. Второй, третий… шестой раз.

Наконец семейная пара согласилась подбросить меня до следующей заправки. То, что расстояние от этого сократиться на несколько километров не имеет совершенно никакого значения, зато я, ощутив, что автостоп – значит ехать, почувствовала силы и уверенность, чтобы своим видом их  и выражать.

Уже темнеет я стою на выезде второй заправки. Дождь, слава Богу, кончился. Машины останавливаются на мою поднятую руку, но все они едут в ближайший город. А мне надо дальше в Виши – где-то под этим городком, находится деревенька Тезе. До Тезе я сегодня точно не доеду? Да и в Виши, анврядли, он не прямо на трассе, а кому понадобиться поворачить на эту небольшую дорогу. Но я всё равно стою с уверенностью и знанием, что всё будет хорошо.

Мне тормозит очередной чёрный новый мерседес.

– Здравствуйте, – обращаюсь на английском. – Можете подвезти прямо, вообще мне надо в Виши.

– Знаете, – на отличном английском отвечает мне водитель – мужчниа средних лет. – Я никогда не останавливаюсь. И не знаю, почему остановился вам, но я еду именно в Виши.

Широко улыбаясь и ясно осознавая, что именно так и должно быть, я села в машину. В ней и светло и тепло. Нет дождя, вместо него такой замечательный так отлично говорящий на английском мужчина лет сорока со светлыми волосами в белой рубашке и чёрных брюках.

– Мне на самом деле, – начала я, когда мы тронулись, – нужно, даже не в сам Виши, а в Тезе. Вы знаете, это такая деревушка, где собираются христиане со всего мира.

– В молодости я дважды бывал там, – с улыбкой знатока произнёс водитель.

– Правда?!

– Да, но только мне кажется, что Тезе не около Виши. Давайте-ка посмотрим.

Он начал нажимать что-то на навигаторе, а через минуту поисков сказал, что Тезе  действительно находится не около Виши, а около другого небольшого города, и лучше мне было бы ехать сейчас в другую сторону, к автобану. При этом он не остановил машину, также как и мне совсем не хотелось, останавливаться, выходить и ехать куда-то в другую сторону. Зачем же я тогда поймала именно эту машину?

– А из Виши нет дороги в Тезе? – спросила я.

– Сейчас посмотрим.

Пять секунд, и навигатор показывает нужный участок трассы.

– Есть, но они не очень большие. Но доехать можно.

– Отлично! – обрадовалась я не меньше, чем когда поймала эту машину. – Тогда я поеду в Тезе из Виши.

Водитель принялся расспрашивать, откуда и куда я направляюсь. Я рассказала весь свой предыдущий путь упомянула страны, в которых была до этого. Он по-настоящему заинтересовался.

– А вам понравилось в Тезе, – в свою очередь спросила я.

– Да, понравилось. Но я думаю, одного раза достаточно.

– А почему вы ездили в Тезе? Из-за того, что там можно пообщаться с молодёжью или потому что это связано с церковью?

– Я думаю, из-за того и другого. А зачем вы едете?

– Прежде потому что для меня важно то, что католическая и православная церковь это одна церковь.

Водитель кивнул в знак согласия. И раз мы коснулись темы религии я разрешила себе спросить:

– Скажите, мне вот интересно, во Франции много людей ходит в церковь.

– Нет, – категорично ответил водитель. – Храмы есть, но туда ходит очень мало людей. Среди своих знакомых я не знаю никого, кто бы ходил в церковь.

– Как интересно, – только и оставалось сказать мне.

– Но мы католики, – твёрдо произнёс француз. – Мы считаем себя католики.

«Интересно, чтобы это значило? – спросила я себя и сама ответила, – то же, что и в России, когда люди чисто номинально считают себя православными, но при этом…»

– Это значит, – перебил водитель мои мысли, словно угадав их, – что самое главное для нас…

«Что?» – я никак не могла угадать.

–…самое главное для нас – любовь. Это значит всегда когда мы можем помочь, мы помогаем.

Как это часто бывает в разговоре после глубокой темы, дабы искусственным растяжением её не сделать мелкой, мы заговорили о простом, об различии наших наций.

– Знаете, – улыбнулась я, – когда я ехала в Европу, все с кем бы я об этом не говорила, предупреждали меня: «Только не разговаривай с французами по-английски. Как угодно, на каком угодно французском только не по-английски, иначе они с тобой разговаривать не станут».

Водитель широко заулыбался:

– Ну и как оказалось.

Я сделала жест в его сторону и тоже улыбнулась:

– Вот так! Все, к кому бы я ни обращались по-английски, как могли старались на английском и ответить. Но вы знаете язык лучше всех.

– Скоро мы уже приедем в Виши, – сказал водитель.

– Хорошо, тогда если вы знаете какой-нибудь парк или просто деревья, где я могла бы поставить свою палатку…

Водитель на секунду задумался, потом произнёс:

– Мне надо позвонить жене.

Я увидела у себя в голове счастливую мысль, но не стала даже на неё смотреть, так мне не верилось… Хоть я и не знаю французского, но услышать, что водитель говорил обо мне было не сложно по словам: Россия, Тезе, английский.

Он положил трубку и сказал:

– Я хочу сегодня пригласить вас к себе домой, если вы не против, конечно.

– Я буду очень рада, – с трудом выговаривая слова из-за слишком широкой улыбки ответила я.

– Я хочу, чтобы вы сегодня спали на кровати, приняли душ.

– Спасибо большой!

– Кстати, меня зовут Джеки, – водитель протянул мне руку.

– А меня Татьяна.

И тут я представила свои насквозь мокрые носки, которые наверняка будут оставлять следы и подумала, что дом Джеки скорее всего совершенно не предназначен для принятия таких гостей. И насколько будет «рада» меня видеть жена?

Уже в полной темноте мы подъехали к его дому. Оказалось, что Джеки живёт не в самом Виши, а в пригороде.

Джеки стал ещё более доброжелательным. Мы вошли в дом. Женой оказалось средних лет женщина с кудрявыми волосами ниже плеч, в по-домашнему майке и шортах и судя по выражению лица, очень рада меня видеть. Джеки позвал сына, и по деревянной лестнице спустился мальчик лет семи на вид – Даниель. Потом жена проводила меня на второй этаж в комнату, очевидно принадлежащую второму ребёнку, которого сейчас дома не было, потом она показала мне ванную (наверное, в два раза больше чем моя комната в квартире у родителей). А когда я помылась и раскладывала в комнате мокрые вещи, уже в домашней одежде пришёл Джеки:

– Татьяна, вы, может быть, хотите пить... Чай?

Я кивнула, а он внимательно на меня посмотрел:

– Или есть? Вы сегодня ели что-нибудь?

– Да, утром, – ответила я.

Пытаясь поймать машину под этим непрекращающимся дождём у меня совсем не было времени поесть.

– Тогда пойдёмте.

То, что я слышала и читала о французах, что они не готовят еды ровно столько, сколько намереваются съесть (поэтому, например, даже друзьям прийти без приглашения недопустимо) оказалось правдой. Сам Джеки видимо поужинал на работе. Поэтому он несколько в замешательстве открыл холодильник:

– Есть йогурты? Будете? – и не дожидаясь ответа. – Будете. Шоколадный.

– Да, один.

– Лучше два.

Потом выставил несколько коробочек с чаем, я выбрала с лимоном. Но в коробочках оказались вовсе не привычные нам пакетики, а какие-то круглые пластмассовые штучки, одну из которых Джеки засунул в аппарат для приготовления чая. Дать бы им попробовать, а особенно посмотреть, как делают чай в Монголии из зелёных веток, соли и бараньего жира.

Потом Джеки выставил из шкафчика все имеющиеся виды печенья и булочек… В общем я наелась. А они Джеки и его жена сидели напротив меня и мягко по-отечески смотрели, стараясь не мешать вопросами есть. Джеки даже специально сделал себе чай, чтобы я не чувствовала себя неудобно от того, что ем одна.

При этом всём совсем не было похоже, что Джеки делает такое часто, даже напротив. Я думаю, что это приглашение было для него не менее удивительнее, чем для меня. И дальше Джеки становился всё более и более доброжелательным – входил во вкус.

Утром он снова накормил меня завтраком, снова выставив все виды печений, отвёз на дорогу. А прежде чем попрощаться, написал свой телефон на случай, если сегодня я не попаду в Тезе и электронный адрес с просьбой написать, что я нормально добралась, когда вернусь в Москву.

Глава 5. Тезе

Думаю, мало кто из моих читателей слышал слово «Тезе». Правда? Но я тоже когда-то его не слышала. Теперь я с удовольствием расскажу, что же это такое.

История

Когда-то в середине прошлого века во время второй мировой страшной войны один молодой человек по имени Роже не захотел отчаиваться и смиряться с происходившим вокруг злом. Но что он мог сделать? Остановить шествие фашизма? Нет. Он поехал в маленькую деревушку на юге Франции и снял там домик с пристройками. Для того, чтобы в этом домике принимать и лечить раненных. И принимал, к какому бы лагерю эти раненые не относились. Он попросил приехать и помогать свою младшую сестру, которую звали Женевьева. И она приехала. Но трудность была не в самом этом предприятии: лечении, уходе, хотя нужно было думать, где достать денег, чтобы хоть как то накормить больных. Самая большая трудность, как это часто бывает, заключалась не в самом делании добра, а в противостоянии злу, которое всячески этому деланию препятствует. Над ними всё время висела опасность того, что про них узнают фашисты. И однажды им пришлось уезжать – опасность была настолько велика.

А позже молодой человек стал братом (хотя братом для всех он стал намного раньше) – он организовал общину, чтобы вместе жить, работать и молиться об объединении двух церквей: католической и протестантской. Сам он родился в протестантской семье.

Община так и осталась в деревушке Тезе. И к братьям стали приезжать люди из разных городов Франции, Европы потом и мира. Приезжают до сих пор, приезжают всё большим и большим числом.

В неделю, когда была я, нас было четыре тысячи человек.

Настоящий момент

Меня привёз в Тезе водитель, в которого около руля была приклеена маленькая икона «Троицы» Рублёва. Прощаясь, он спросил, как меня зовут, я ответила, а он сказал:

– Я буду за вас молиться.

Он живёт в соседней с Тезе деревушке.

Я направилась в сторону шума и первое, явно относящееся к Тезе, что я увидела, были большие деревянные ворота с колокольней наверху. И много много молодёжи. Они обгоняли меня, шли навстречу, бежали, смеялись. Было время обеда, все торопились к месту, где раздавали еду.

Я села около домика, куда должны обращаться все прибывшие. Он открывался только через час. Скоро рядом со мной присел парень с подносом с едой. Видимо, у меня был не очень весёлый вид – я заметила, что лавка подо мной качается, оглянулась на парня, он смотрел на меня и улыбался, тихонько качая лавку.

– Привет!

– Привет!

– Вы только что приехали?

– Да.

– А откуда?

– Из России. А вы откуда?

– Я из Франции.

Вдруг на лице парня появилось испуганное выражение:

– Вы, наверное, хотите есть!

– Хочу, но ничего страшного.

– О, у нас всех есть талончики, но вы можете подойти к поварам, сказать, что только приехали и они дадут вам еду.

– Хорошо!

Повар, южноамериканец на вид, сказал, что мне нужно подождать, пока поедят все, а потом подойти. Рядом стоял другой парень в белом фартуке, он протянул мне голубой талончик:

– Возьми еду на нему, я не буду есть. Только потом обязательно верни, хорошо?

– Конечно.

Когда я с подносом вернулась к рюкзаку, заботливого француза уже не было, зато была девушка, очевидно, тоже только что приехавшая. И я, точно сменяя вахту, рассказала ей про возможность поесть. Она почему-то отказалась. Она вообще показалась мне немного странной: кучерявые чёрные волосы чуть ниже ушей, густые чёрные брови, канапушки, и светлые голубые глаза с большими ресницами. А ещё она так широко улыбалась при каждом слове! Но самое странное было в одежде: соломенная шляпа на голову, голубая рубашка и красная широкая юбка с рюшами. В таком виде она приехала из Парижа автостопом. А в Париж она прилетела… из Канады.

– Канада – очень далеко от нас, – улыбнулась я.

– Да, – согласилась она.

– Хотя с одной стороны всё-таки близко.

Наконец «Welcome» (Добро пожаловать) – так назывался принимающий дом – открылся, молодая итальянка объяснила мне всё про правила и распорядок, и я отправилась ставить палатку.

Большинство приезжающих живут здесь в палатках в кемпинге, который по площади занимает не одно футбольное поле. Если у вас нет своей палатки, вас поселят в большую общую. Больше всего вначале меня поразила организация, ведь разместить, накормить, занять, поддержать чистоту за пятью тысячами молодых людей не так просто. Оказалось, что в большинстве случаем молодые люди всё делают сами. Повара, которые нас кормили были ребятами из Польши, которые также как и я приехали сюда на неделю. Вообще процесс обеда выглядит очень интересно вы идёте вдоль шеренги, каждый из которых даёт вам: поднос, тарелку, чашку, ложку, горячую еду, хлеб, яблоко, печенье и так далее. При том вся раздающая шеренга состоит из волонтёров, каждый раз новых (при том далеко не все желающие успевают занять место в шеренге-раздаче). Удирают и чистят всё тоже сами приезжающие: определённая группа моет за собой посуду, удирают место, где обедают, чистят туалеты, пылесосят церковь и так далее. Но самое интересное как всё это делается. Когда я только приехала и наблюдала, как все скапливаются и у места раздачи еды, неожиданно было, когда повара, став в ряд, вдруг запели, потом затанцевали. И так происходит перед каждым обедом и ужином. Если в столовой нечаянно падает таз с ложками или кружками, то это непременно сопровождается радостными криками и аплодисментами. А команда для уборки, когда собирается, тоже обязательно поёт песню. Так труду возвращают его истинное предназначение – радость.

Церковь

Прямо напротив обеденного места, только на другом конце площади находится храм. Он деревянный, невысокий (так кажется снаружи) с куполами и восьмиконечными православными крестами.

Вечером я первый раз пришла на молитву. Храм состоит из нескольких отделений, перегородки между которыми перед службой убираются. В центре на полу отделено пространство для братьев.

А там, где в православной церкви иконостас, здесь стена с красными поднимающимися вверх полосками из ткани, перед ним алтарный стол, справа деревянный крест с Распятым Иисусом, а слева – православная икона Владимирской (Казанской) Божьей матери. На других стенах храма тоже есть иконы, в том числе «Троица».

Колокола звали на молитву, все потихоньку собирались и засаживались, по очереди в блинных белых одеждах собирались выходили братья. Я знала, что язык общения здесь, в Тезе, в основном английский, наверное, и молитвы будут в большинстве на нём. И вдруг заиграл орган и все четыре тысячи на совершенно чистом русском запели:

– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессметный, помилуй нас!

Теперь я догадалась заглянуть в зелёную книжку, которую каждый берёт при входе в храм. Там были коротенькие молитвы на французском, немецком, итальянском, польском, английском, испанском, русском и других. Но всё же большинство молитв поются на французском языке.

Утром читаются отрывки из евангелия, тоже на разных языках. А в воскресенье совершается Евхаристия.

И чем дольше я была в Тезе, тем сильнее понимала, что значит эта молитва нескольких тысяч человек в одно месте и в одном духе.

Ив

Я приехала в среду, а не в воскресенье, как все. Поэтому семинары на библейскую тему начала с середины. Из того, что он говорил было понятно далеко не всё (мы не изучали в школе религиозный английский), но после лекций мы делились по группам и шли куда-нибудь обсуждать вопросы, который составляли нам братья. Вопросы были действительно интересными. Было интересно их обсуждать с теми, кто был в моей группе. Вёл её парень из Польши по имени Войте, который живёт и учится (в аспирантуре) во Франции, смешной парень из Португалии, по имени Диего, ещё один умный парень из Польши по имени  И., из Швеции, учится на математика, две остававшиеся безмолвными девушки из Германии и парень из Испании.

Однажды вопросом для обсуждения был: Что делать, если общественное мнение в вашей стране направлено против верующих. Войте сказал, что ему трудно ответить на такой вопрос, потому что в Польше нет ничего близкого к этому. Польша самая религиозная страна во всей Европе. Наверное, все девяносто процентов ходят там в церковь. Но И. поправил, что по-настоящему верующих и соблюдающих из них только процентов сорок (только!), остальные идут в церковь, потому что это традиция во всех деревнях, потому что все так делают, потому что там они встретят своих знакомых и могут с ними пообщаться и так далее.

А я сказала, что хоть и не застала, но прекрасно знаю о ситуации, когда общественное мнение (и не только) направлено против верующих.

Мы затрагивали эту тему, когда обсуждали интереснейший вопрос о том, какие компромиссы мы можем заключить с неверующим обществом, а чем мы не можем отступиться, если называем себя христианами.

Я очень пожалела, что начала заниматься только с четверга а не с понедельника с этими ребятами.

На последней встречи в пятницу Войте рассказал нам притчу.

Один человек всю свою жизнь не верил в Бога. Потом он умер, попал на небо и там, конечно, встретился со Христом. И сказал Ему:

– Да, теперь я вижу, что Ты есть. Но всю мою жизнь Тебя не было со мной рядом.

Тогда Иисус говорит:

– Смотри.

И они оказываются на берегу моря. По всему берегу тянутся следы одного человека, а рядом с ними следы другого.

– Я был рядом с Тобой всю твою жизнь, – сказал Иисус.

И вдруг человек увидел, что в одном месте следы одного глубже отпечатаны на песке, а следов второго рядом нет.

– А, здесь, – воскликнул человек, – здесь, когда мне было особенно тяжело, ты покинул меня, и я шёл один

– Здесь, – ответил Иисус, – когда тебе было особенно тяжело, я взял тебя на свои плечи.

Люди

Кроме ежедневных семинаров с братом у нас были ещё семинары с разными другими интересными людьми. В день моего приезда после того, как поставила палатку и обосновалась, я пошла на встречу по теме: «Чего Бог хочет от нас». Вели её две женщины, в один момент нам снова над было обсудить что-то в группа. Я повернулась к ребятам, которые сидели на лавке сзади, к нам подсели другие, и мы начали обсуждение. А обсуждали отрывок из Евангелия, где рассказывается о молодом человеке, который подошёл к Иисусу и спросил, что ему нужно делать, чтобы достичь Царства Небесного. Иисус ответил, что нужно соблюдать заповеди: почитать отца и мать, не убивать, не прелюбодействовать. «Всё это я сохранил от юности моей», – ответил человек. Иисус, услышав это полюбил его и сказал: «Тогда иди продай имение своё, раздай нищим и приходи следовать за мной». А человек загрустил, потому что был очень богатый. Иисус начал говорить ученикам, что трудно богатому войти в Царство Небесное.

Конечно, этот отрывок, наверное, именно об этом, о том, что парня погубило его богатство, точнее любовь к нему. И то, что он не сказал: «Да, Господи, я так и сделаю», а пошёл грустный, потому что не хотел расстаться со своим богатством – обличает его, как человека, которому важнее его деньги, чем Царство Небесное. Но мне почему-то показалось по-другому.

– А, может, – предположила я, – если бы он не захотел расставаться с богатством, он просто ответил бы: «Нет», или просто ушёл. И раз загрустил, значит, всё-таки хочет приобрести это Царство, просто это ведь не легко, взять отказаться от всего, что имеешь. Может, он и откажется, ведь не зря же Иисус возлюбил его.

Ответом этому моему предположению было молчание. А потом одна девушка с тёмно-рыжими собранными в хвостик волосами согласилась со мной. Но кто-то спросил:

– Неужели Бог хочет, чтобы мы были несчастны, отказывались от того, что нам дорого?

– А разве это несчастье отказаться от всего и стать святым? – удивилась я. – Я думаю, что первые христианские мученики даже когда их жестоко убивали были на самом деле счастливы в определённом смысле. Ведь первый святой Стефан, когда его забивали камнями, тоже видел самого Господа.

– Просто это более высокий уровень счастья, – присоединилась ко мне девушка с рыжими волосами.

Мы всё обсудили, а когда закончился семинар и мы выходили из класса, я подошла к девушке с тёмно-рыжими волосами:

– Я согласна со всем, что вы говорили.

Рядом с ней был парень с голубыми глазами и короткой стрижкой.

– Вы из Польши? – слышала, когда все представлялись.

– Да. А вы?

– Из России. А как вас зовут.

Мы двигались к месту, где раздают еду – было время полдника.

– Мария, а это Кароль, – указала она на парня. – А вас?

– Меня Татьяна.

Мы стали в общей очереди. Оказалось, что Мария здесь уже пятый, а Кароль шестой раз. А потом оказалось, что ребята, также как и я, путешествуют автостопом, поэтому они по-настоящему заинтересовались моим путём сюда. Удивились, что я езжу автостопом одна. А ещё они совсем недавно собирались приехать в Россию, потому что очень хотят, но Белоруссия не дала транзитную визу. Мы оживлённо и с удовольствием проговорили всё время, пока стояли в очереди. И договорились встретиться завтра перед работой и погулять.

– Ты была в деревне, – спросил Кароль, имея в виду саму деревушку Тезе.

– Нет.

– Тогда можно там и погулять.

* * *

По мощённой дороге мы вышли с территории общины и стали спускаться к каменным деревянным домикам. Хотя вот они уже сразу и начались. То тут, то там серый камень на стенах домиков был увит зелёными ползучими кустами с яркими цветами.

– А это церковь, – Мария указала на небольшой в романском стиле храм.

Мы приоткрыли дверку и вошли и сразу попали в почти абсолютно тёмную таинственную тишину, но словно звучащую. Пением? Мелодией? Словами? Чем-то, что требует особого внимания и сосредоточения.

На скамейках в разных местах сидели несколько человек. Мы осторожно вышли.

В день, когда я буду уезжать из Тезе, когда уже попрощаюсь с Марией и Каролем, я снова приду в этот храм, чтобы всё-таки прислушаться. И пение, и мелодию и слова. Тишина действительно была наполнена и сообщала.

Когда я открывала дверку, чтобы выйти, я поняла, что это лучший храм, в котором мне приходилось бывать. Поняла, что именно таким и должен быть храм. Внутри.

* * *

А потом нам с Марией и Каролем открылся вид на холмы и леса в недалеко и вдалеке. Разных зелёных оттенков они как подножие светло-голубого неба они как подножие держали светло-голубое небо, поддерживали тех, кто на них смотрел.

Я стала спрашивать ребят того, что ещё не знала о Тезе. И одно из самого мне непонятного:

– Как так могло получиться, что брат Роже погиб.

Ни он, ни она сразу не ответили.

– Вы были тогда здесь?

– Нет, – ответила Мария, – это произошло на следующий день после того, как мы уехали. Мы ехали в Париж в фуре и водитель говорит нам: «Вы едите из Тезе, вы знаете, что брата Роже убили». «Нет, – говорим мы, – мы только вчера его видели». А он сказал, что по радио передавали.

– Так как же так могло получиться?

– Она сумасшедшая, – ответил Кароль. – Её положили в больницу потом.

– А как люди на это прореагировали?

– Никто ничего не понял. Она сидела близко от брата Роже, потом встала и ударила ножом по горлу. Паники не было, братья просто обступили его. И всё. Он умер быстро, скорая не успела приехать. Может, если бы он был моложе, он бы и выжил, но ему было 90 лет.

На этом мой рассказ, к сожалению, прерывается. Я не дописала о том, как ходила по Парижу, как заехала в Гамбург, как возвращалась домой снова из Финляндии. Остались только зарисовки, а остального уже и не вспомнить. Но окончание необходимо, пусть им станет это рассказ.

Окончание

Закат расплескался по траве, и она горела вокруг меня розовым, жёлтым, сиреневым цветом. Я сидела на рюкзаке на большой автозаправке и наслаждалась своим скромным ужином. Из большой кружки вкусно пахло растворимой лапшой. В бумажном стаканчике заваривался мой российский чай. Сегодня весь день я гуляла по Венеции, а завтра должна быть уже под Лионом. А пару дней назад меня принимала у себя Марика. Милая искренняя девочка со светлыми курчавыми волосами. Мы познакомились с ней в Москве, куда она приехала работать волонтёром с детьми на год. Она очень хотела посмотреть Россию хоть чуть-чуть. И я взяла и пригласила её к себе, в Брянск. Хоть показывать там особо нечего… Но она жутко обрадовалась. Пару дней назад она с утра до вечера мы смотрели её деревня с видом на зелёные здесь Альпы, их католическая церковь в стиле барокко, монастырь Бенедиктбауерн, Мюнхен – самый многонациональный город их всех, что мне доводилось видеть, концлагерь под Мюнхеном и даже поход в Альпы. Не высоко, каких-нибудь полторы тысячи километров. Вместе с Леонардом – братом Марики. Одним из трёх. Лео – самый младший, ему нет ещё и девятнадцати. Такой же простой и доброжелательный как Марика. Только более застенчивый. Такой чистый и светлый мальчик.

Закат сейчас прямо на уровне моих глаза. И хоть свет, вроде бы, собрался уходить, а всё равно так пронзительно он дарит мне свои лучи, так старательно что-то высвечивает.

Мы договорились с Марикой, что через год, летом, поедем вместе путешествовать по Украине. Решили даже, что возьмём с собой Леонардо. Хоть и не придумали, как именно будем путешествовать. Но было бы так здорово… Целый год! Целый год мне снова ждать встречи с ними. Марику-то я, может, и увижу раньше, она обещала прилететь к нам в Россию, а вот Леонардо…

Мне неудержимо хочется сделать для них что-то хорошее. Даже, если они не будут знать, что это я. Даже если я сама не получу от этого ничего, не наслажусь общением, даже если не я протяну им этот подарок. Что же могу сделать?

Закат совсем догорает, бессильно цепляясь последними лучами за травинки. Ещё чуть-чуть и солнце погаснет… Но ведь где-то оно наоборот разгорится с новой силой. Кто-то на другой стороне планеты встретит сейчас рассвет, чтобы начать день. Вместо того, чтобы сожалеть о расставании с солнцем, я беру и сбрасываю крючки, которыми лучи зацепились за траву. Пусть солнце придёт к кому-то.

Я поняла, как мне отблагодарить Марику, Леонарда и всех людей, которых я встретила в этом путешествии. Там, дома, в России, когда я кому-нибудь сделаю что-то хорошее, помогу, принесу радость, добавлю хоть чуточку добра, то таким образом увеличу количество любви на земле. И что-нибудь достанется им.

Солнце опустилось за горизонт, только небо ещё горело синим пламенем. Но казалось, что света более, чем было достаточно.