В мае 2016 году на страницах газеты «Тюкалинский вестник» была опубликована статья Ирины Петровны Засецкой, доктора исторических наук, археолога, главного научного сотрудника Государственного Эрмитажа, заслуженного работника культуры, автора многочисленных трудов по археологии, ученого с мировым именем. В материале «Войной не сломленная жизнь» Ирина Петровна рассказывает, как в 1941 году вместе с младшей сестрой была эвакуирована из Ленинграда в Сибирь. 12-летней девочкой она попала в Тюкалинск, где прожила 4 года. На всю жизнь у нее сохранились теплые воспоминания о нашем городе, несмотря на войну и проживание в интернате до победного 1945 года. Вместе с Ириной Засецкой в Тюкалинске в эвакуации оказалась и ее школьная подруга Ирина Григорьева. На сайте «Непридуманные рассказы о войне» библиотекарь ЦРБ Е.А. Шабанова нашла воспоминания И.С. Григорьевой о блокаде и эвакуации. Хотим вас с ними познакомить.
Сороковые, роковые…
У родителей я была единственным ребенком. Мы жили на Садовой улице, около Никольского собора. Дом сохранился до сих пор.
Мой отец Сергей Георгиевич учился в Петербурге в военно-медицинской академии, из которой его исключили за участие в студенческих движениях, и отправили в родной город Казань, где он окончил медицинский факультет университета. В молодости отец участвовал в Первой мировой, потом в гражданской войне, был и на финской.
Мама Ольга Ивановна Кондратьева родилась в Рыбинске. Ее рано выдали замуж, и она переехала в Петербург. С папой они встретились после революции в конце 20-х годов в поликлинике «Красного треугольника» (предприятие по производству резиновой продукции), где папа был главным врачом, а мама работала в регистратуре.
На всю жизнь запомнила начало войны. Я окончила 4-й класс. Мы с мамой и моей подругой жили на даче у знакомых в Вырице. Папа приехал на выходной, мы купались, все было хорошо. Когда собирались возвращаться домой, узнали, что началась война. Папа сразу уехал, потому что врачей призывали в первую очередь.
Когда мы вернулись в город, оказалось, что моя школа эвакуируется. Директор предложила маме, состоявшей в родительском комитете, сопровождать детей. Вместе с учениками в эвакуацию брали их младших братьев и сестер, так образовывались дошкольные группы. Мама стала воспитателем дошкольников.
Все, кто мог из учителей, уезжал со школой. Когда мы переезжали из Ленинграда в Ярославскую область, наш эшелон проскочил, а следующий уже немцы бомбили. В нем погибли взрослые и дети, а тех, кто уцелел, вернули обратно в Ленинград.
В начале июля нашу школу разместили в селе Беседы недалеко от г. Нерехта. Мы помогали колхозникам, работали на льняном поле. Преподавателей и воспитателей расселили по избам местных жителей. Мы с мамой жили вместе. Однажды приехали родители некоторых детей, чтобы забрать их домой. Как ни уговаривала их завуч, что детей кормят, всем обеспечивают, занятия проводятся, но родители забрали детей в Ленинград. Вернулись в город - и буквально через месяц началась блокада.
Эвакуация
в Тюкалинск
Осенью начались налеты немецких самолетов на Ярославль. Решили, что детей опасно здесь оставлять, надо эвакуировать дальше. Под Ярославлем располагался железнодорожный узел Бурмакино, откуда в товарном поезде нас отправили в Сибирь. В вагонах по сторонам были оборудованы двухэтажные нары, а посередине - печурка, которую топили. На ней грели воду и оттаивали мерзлый хлеб. Детей было много. Их питание было организовано на железнодорожных станциях по пути следования эшелона.
Конечно, было страшновато: куда мы едем и как там будет обустроена наша жизнь?.. Когда подъехали ближе к Уралу, начались морозы, такие, что промерзали стенки товарных вагонов. Между Омском и Новосибирском есть городок Тюкалинск (в 70 километрах от железной дороги). Нас привезли туда в декабре 1941-го года, выгрузили на станции Ново-Называевская. Ночевали в школе, пришлось спать на вещах. На следующий день на грузовых машинах нас перевезли в Тюкалинск. Помню, что машины были открытыми и нас укрывали тулупами, чтобы не замерзли по дороге. По прибытии нам выдавали какую-то теплую одежду. Дети, прибывшие в Тюкалинск из Ленинграда без родителей, были определены в интернат. Каждая эвакуированная школа становилась интернатом. Кроме нашего ленинградского интерната, в соседней школе расположился московский интернат.
Тюкалинск был очень любопытный. Как говорили, в давние времена он лежал на пути каторжан, которых перегоняли вглубь Сибири. Это была не просто глухая провинция, здесь располагался крупный маслозавод. Был хороший клуб, в нем показывали кино, была сцена, на которой давались представления, среди которых спектакли интернатской самодеятельности. Самое главное - в этом клубе была очень хорошая библиотека, где, как ни странно, на полках стояли старые книги и даже редкие издания. Мы туда записывались и много читали.
Пятый, шестой и седьмой класс я училась в Тюкалинске. Занятия проводили в местной школе. Мы учились у своих учителей, приехавших с нами из Ленинграда. Позже приезжали новые учителя из Ленинграда, но основной костяк – это были те, кого отправили со школой. Это были хорошие, знающие преподаватели.
Эвакуированные из Ленинграда дети жили в школе, а воспитателей распределяли по домам. Трех воспитательниц – маму и еще двух с сыновьями примерно моего возраста - поселили в освободившийся добротный дом инженера маслозавода. А того отправили по договоренности в Монголию налаживать молочное производство. В доме фактически была одна комната и большая кухня с русской печкой и плитой. Зимой спали на полатях. Была также холодная комната в сенях. Кроме того, во дворе был сарайчик и участок земли с огородом. Мы все жили в одной комнате, где было три кровати. Для того времени наши условия были очень хорошие.
С утра мы уходили: мама – к дошкольникам, с которыми она работала, а я проводила весь день в интернате.
встреча с папой
Папа работал в госпитале в Выборге. Затем госпиталь перевели в Ленинград, поскольку наступали финские войска. Когда в госпиталь попала бомба, было много убитых, папу контузило. Когда эвакуировали тех, кто оказался в блокаде, он долго отказывался уезжать, но, оказавшись в состоянии тяжелейшей дистрофии, решил ехать.
Надо сказать, что почта работала в то время, на мой взгляд, хорошо. Письма могли задерживаться, могли в них вымарывать какие-то строчки, но все это доходило. Папа, пока был в силах, пересылал нам из Ленинграда одежду и книги. Помню, что в самом начале, еще в 1941 году, он прислал мне старый однотомник Пушкина, который мы вместе читали. Я была счастлива до слез, это был как будто кусочек дома.
Папа все-таки эвакуировался, полуживой доехал до станции Ново-Называевская. Он заранее сумел нам написать, каким поездом должен приехать. Поезд уже ушел. Вдоль забора осталось лежать много обессилевших людей, среди них был отец. Он не мог идти сам, и мама тащила его до грузовика, на котором нужно было ехать до Тюкалинска.
Когда папа приехал, одна из воспитательниц получила комнату в другом доме (к ней тоже приехали родственники), и отец стал жить с нами. Слава Богу, мама смогла по воскресеньям обменивать на базаре одежду и белье, а также сшитые ею из старинных сатиновых наволочек детские платья на еду: масло, хлеб, молоко. Папа несколько оправился от дистрофии, но был еще в неважном состоянии.
Однако через некоторое время его мобилизовали для работы в освобожденных от немцев районах. Пункт распределения врачей, направляемых на работу, находился в Ярославле, и папу оставили там. В Ленинград он вернулся незадолго до окончания войны.
Домой, домой!..
В Тюкалинске мы с мамой жили до 1944 года. Окончилась блокада, и маме прислала вызов знакомая из Ленинграда. Без вызова никак нельзя было вернуться, несмотря на то, что жили раньше в Ленинграде. Мама как-то посылала деньги управдому, чтобы он оплачивал квартплату за нашу комнату. У нас была комната в большой коммунальной квартире. Летом 44-го года, благодаря вызову, мы смогли вернуться домой.
Ехали из эвакуации месяц, а может и больше. По дороге домой от Московского вокзала мы увидели, что фасады многих домов укрыты материей с нарисованными окнами, чтобы скрыть разрушения от бомб и снарядов. Это удивительно, что наш дом в центре города сохранился. На нем были только следы от осколков.
После войны не все прежние жильцы вернулись в нашу квартиру. Появились новые соседи: семья цыган, у которых дом разбомбило в блокаду. В то время, если была возможность, утратившим жилье давали какое-то прибежище.
В сентябре я пошла в 8-й класс. По возвращении разницы в знаниях не ощущалось. Это было замечательно! Мои коллеги, которые оставались в блокадном Ленинграде, говорили, что немногие школы во время блокады продолжали работать.
Когда мы приехали в Ленинград, мама вышла на работу, ее устроили в отделение милиции на телефонную станцию, потому что никакой специальности у нее не было. И она года два работала на телефонной станции, которая располагалась на Конюшенной площади.
Эрмитаж -
часть жизни
В 1948 году я поступила на филологический факультет Ленинградского государственного университета им. А.А. Жданова. Папа был большой книголюб, очень хорошо знал литературу, любил театр, и меня постоянно водил на спектакли. Я думаю, в какой-то степени это обусловило мой профессиональный выбор. Моей специализацией на факультете филологии был итальянский язык. Поступать я собиралась на славянские языки по совету моей двоюродной сестры, преподавательницы университета. Это отделение считалось перспективным. По конкурсу я проходила, однако, все вакансии на эти языки оказались занятыми и мне предложили поступить на вновь открывшееся тогда итальянское отделение. Я очень обрадовалась, так как меня это направление интересовало гораздо больше, чем славянские языки.
Изучение итальянского языка и литературы мы начинали с преподавательницей старой школы, относящейся к дореволюционной культуре XIX века. Звали ее Фаина Филаретовна. А потом у нас был преподаватель Александр Александрович Касаткин, впоследствии ставший известным ученым-языковедом. Он воевал, вернулся из армии. Прекрасно знал язык, так как был в Италии в конце войны, говорил по-итальянски очень красиво.
Университет я окончила в 1952-м. На филфаке распределения на работу после окончания университета не было никогда. Даже в школы нас почему-то не определяли. Только русистов посылали работать в школы. Считаю, что мне в этом смысле очень повезло. После университета довольно случайно попала в Эрмитаж, где появились ставки научно-технических сотрудников. Мой муж, Николай Николаевич Никулин, после университета тоже попал в Эрмитаж. Сначала в научно-просветительном отделе проводил экскурсии. Потом его перевели в научный отдел истории западноевропейского искусства, где мы и познакомились.
Н.Н. Никулин - российский и советский искусствовед, профессор, член-корреспондент Российской академии художеств, ведущий научный сотрудник и член Ученого совета Эрмитажа, специалист по живописи Северного Возрождения, автор книги «Воспоминания о войне», изданной в Эрмитаже в серии «Хранитель», а также позднее в серии «Писатели на войне. Писатели о войне».
Записала Татьяна Алешина
для сайта «Непридуманные рассказы о войне» www.world-war.ru
