100 лет назад умер один из лидеров России в дни её революции... но не тот, о котором вы подумали. За границей, в эмиграции, 24 января 1924 года скончался глава последней, четвёртой Государственной Думы — Михаил Родзянко (1859—1924).
Михаил Родзянко
Родзянко принадлежал к партии октябристов (Союза 17 Октября), сторонников конституционного манифеста 17 Октября 1905 года. Либеральные свободы октябристы ценили, поэтому их считали праволиберальной партией (в отличие от левых либералов — кадетов). При этом в одной из листовок октябристов говорилось: «Союз ненавидит революцию как величайшее зло и величайшую помеху в установлении в России порядка». В основном в эту партию входили люди состоятельные и образованные: дворяне, предприниматели, отставные чиновники и офицеры. «Мы — господская партия», — с ноткой сожаления признавали сами октябристы.
Открытка Евгения Соколова. Октябрист. 1905 год
Неизвестный автор. Карикатура на октябристов и кадетов. «Богатырь на распутье. Направо пойдёшь — в С.Р.Н. [Союз Русского Народа] попадёшь. Прямо пойдёшь — к октябристам попадёшь. Налево пойдёшь — к кадетам попадёшь». 1905—1914
К моменту начала мировой войны деятельность партии почти угасла, её местные отделения закрылись, главная газета перестала выходить. Фельетонист Нико в 1914 году в либеральном журнале «Сатирикон» так с иронией писал об октябристах: «Вымершее семейство брюхоногих моллюсков. ...Будучи зоологической редкостью, теперь встречаются только в музеях». А ещё октябристы встречались в Государственной Думе, которую возглавлял октябрист — Михаил Родзянко.
Накануне Февральской революции, несмотря на свои самые высокие придворные звания (гофмейстер двора Е.И.В.!), а может быть, и благодаря им, Родзянко вовсю развернул борьбу против так называемых «тёмных сил старого режима». К «тёмным силам» причисляли царицу, Распутина, назначенных царём министров, а также, пожалуй, и самого Николая II. При каждой встрече Родзянко убеждал Николая II пойти на «уступки». В январе 1917 года он говорил царю: «В стране растёт негодование на императрицу и ненависть к ней... Её считают сторонницей Германии. Для спасения Вашей семьи Вам надо, Ваше Величество, найти способ отстранить императрицу от влияния на политические дела». 10 февраля Михаил Владимирович вновь уговаривал царя: «Ещё есть время и возможность всё повернуть и дать ответственное перед палатами правительство. Но этого, по-видимому, не будет. Результатом этого, по-моему, будет революция и такая анархия, которую никто не удержит...» «Государь ничего не ответил, — вспоминал Родзянко, — и очень сухо простился».
В январе 1917 года враждебность между правительством и Думой вылилась в личное столкновение их руководителей. 1 января в Зимнем дворце государь устроил приём по случаю Нового года. К Родзянко подошёл поздороваться министр внутренних дел Александр Протопопов. Бывший октябрист, он ещё год назад был товарищем (заместителем) председателя Думы. Протопопов с приветливым возгласом протянул руку для пожатия, но Родзянко резко отрубил: «Нигде и никогда». Смутившись, министр дружески взял председателя Думы под локоть и произнёс: «Родной мой, ведь мы можем столковаться».
«Оставьте меня, вы мне гадки», — отвечал Родзянко, отдёргивая руку.
В газетах оживлённо обсуждался этот случай, получивший широкую огласку. Шли толки о том, что Протопопов намерен вызвать Родзянко на дуэль. Но вызов так и не был послан. Позднее на приёме у царя Родзянко ехидно обыграл это. Сам он так излагал происшедший разговор:
«Я заметил, что Протопопов, вероятно, не очень оскорбился, так как не прислал вызова.
— Как, он не прислал вызова? — удивился царь.
— Нет, Ваше Величество... Так как Протопопов не умеет защищать своей чести, то в следующий раз я его побью палкой.
Государь засмеялся».
А потом... потом была революция... Из событий которой многим запомнился вот этот шикарный обмен репликами между председателем Государственной Думы Родзянко и государем императором:
В дни революции Родзянко многократно выступал перед подходившими к Думе войсками, убеждая их сохранять порядок и дисциплину. Военные части являлись со знамёнами, под торжественную музыку. Многие всё ещё по привычке опасались наказания за своё участие в «беспорядках», и появление перед ними Родзянко, одного из официальных лиц «старого порядка», главы Государственной Думы, вселяло спокойствие. Поэтому в Думу текли несметные толпы. «Православные воины! — говорил солдатам Родзянко. — Послушайте моего совета. Я старый человек и обманывать вас не стану. Слушайте офицеров, они вас дурному не научат...» Своим зычным, раскатистым басом председатель Думы выкрикивал: «За святую Русь! За нашу Русь-матушку!..» Войска отвечали дружными возгласами «ура!». «Будь другом народа, Родзянко!» — благожелательно кричали ему собравшиеся.
«В великие дни... Зарисовал с натуры Ив. Степанов. Курсистка (прикомандированная к министерскому павильону). — Товарищ Родзянко, мои министры проголодались!
Но уже в самые первые дни на непривычное «единство октябристов и простонародья» набегали тучки. Родзянко рассказывал монархисту Василию Шульгину об одном своём выступлении 1 марта: «Встретили меня как нельзя лучше... Я сказал им патриотическую речь — как-то я стал вдруг в ударе... Кричат «ура». Вижу — настроение самое лучшее. Но только я кончил, кто-то из них начинает... из этих... собачьих депутатов... От Исполкома, что ли, — ну, словом, от этих мерзавцев...
— Вот председатель Государственной думы всё требует от вас, чтобы вы, товарищи, русскую землю спасали... Так ведь, товарищи, это понятно... У господина Родзянко есть что спасать... не малый кусочек у него этой самой русской земли в Екатеринославской губернии, да какой земли! Так вот, Родзянкам и другим помещикам Государственной думы есть что спасать... Эти свои владения, княжеские, графские и баронские, они и называют русской землёй... Её и предлагают вам спасать, товарищи...»
«Мерзавцы! — гневно воскликнул Родзянко. — Мы жизнь сыновей отдаём своих, а это хамьё думает, что земли пожалеем. Да будет она проклята, эта земля, на что она мне, если России не будет?».
Плакат 1917 года. На главном месте в центре — портрет Родзянко
Трудно сказать, понимал ли Родзянко, что и он сам, и его Государственная Дума востребованы революцией лишь на миг, чтобы узаконить произошедший переворот. А потом и она, и он окажутся без надобности. Как образно заметил тот же Шульгин, в революции не бывает прочных «точек опоры», в ней есть только непрочные «кочки опоры», как в трясине, прыгая по которым, можно кое-как удержаться на поверхности. Но такие «кочки опоры» ещё могли быть, например, у эсера Керенского, а у Родзянко не было даже их.
И уже довольно скоро даже либеральная пресса безжалостно изображала Родзянко вот так, в виде уличного шарманщика, а сам Таврический дворец, где заседала Дума, в виде его шарманки:
Карикатура из журнала «Солнце России». «Сказание о былом и грядущем». (Музыка — Времени, исполнитель — М.В. Родзянко)». Шарж художника В. Денисова (Дени)
Карикатура Дмитрия Моора. 1917 год. Родзянко: «Они очень правы, выбрав меня». Соль шутки в том, что Родзянко изображён в придворном камергерском мундире, густо расшитом золотом, совсем неподходящем для революции
Всё, что было у Родзянко и его соратников — осколки старого режима, которые рассыпались у них в руках. В августе Родзянко и его друзья сделали ставку на генерала Лавра Корнилова. Родзянко направил Корнилову довольно красноречивую телеграмму: «Совещание общественных деятелей приветствует Вас, Верховного вождя Русской армии. В грозный час тяжёлого испытания вся мыслящая Россия смотрит на Вас с надеждой и верой. Да поможет Вам Бог в Вашем великом подвиге на... спасение России».
А весной 1918 года положение стало настолько отчаянным, что Родзянко отправился вместе с Добровольческой армией в её первый Ледяной поход. Кроме как в воюющей со всем светом белой армии, он нигде уже не мог чувствовать себя в безопасности. Бывший председатель Государственной Думы не участвовал в боях, но разделял с белогвардейцами трудности их перехода. При этом некоторые офицеры неодобрительно смотрели на него как на... революционера. Чувствуя такие настроения, Михаил Владимирович даже зашёл как-то к генералу Антону Деникину и сказал: «Мне очень тяжело об этом говорить, но всё же решил с Вами посоветоваться. До меня дошло, что офицеры считают меня главным виновником революции и всех последующих бед. Возмущаются и моим присутствием при армии. Скажите, Антон Иванович, откровенно, если я в тягость, то останусь в станице, а там уж что Бог даст». «Остаться в станице» означало почти верный арест, а там и расстрел большевиками. «Я успокоил старика, — вспоминал Деникин. — Не стоит обращать внимания на праздные речи».
Когда белогвардейцы начали одерживать победы и занимать города, Родзянко выдвинул идею созвать совещание депутатов всех четырёх дум — нечто вроде парламента. Однако эта идея опять оказалась никому не нужной...
Книга мемуаров М.В. Родзянко, изданная в СССР в 1927 году издательством «Прибой»
Вспоминали ли об октябристах в советское время? С микроскопом под большим увеличением можно найти пару-тройку упоминаний. Например, два эпизода в романе Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» (1927):
«...На Кислярского набросились все.
— Вы всегда были левым! Знаем вас!
— Господа! Какой же я левый?
— Знаем, знаем!..
— Левый!
— Все евреи левые.
— Но, ей-богу, господа, этих шуток я не понимаю.
— Левый, левый, не скрывайте!
— Ночью спит и видит во сне Милюкова!
— Кадет! Кадет!
— Кадеты Финляндию продали, — замычал вдруг Чарушников, — у японцев деньги брали! Армяшек разводили!
Кислярский не вынес потока неосновательных обвинений. Бледный, поблескивая глазками, председатель биржевого комитета ухватился за спинку стула и звенящим голосом сказал:
— Я всегда был октябристом и останусь им.
...Левее октябристов, которых на заседании представлял Кислярский, — не было никого».
Потом продолжение этой сценки в ГПУ.
«— Вот он, — воскликнул Дядьев, — самый главный, октябрист.
— Во-первых, — сказал Кислярский, ставя на пол допровскую корзинку и приближаясь к столу, — во-первых, я не октябрист. Затем я всегда сочувствовал советской власти, а в-третьих — главный это не я, а товарищ Чарушников, адрес которого...»
Остап Бендер и октябрист Кислярский: «Крепитесь! Я дам вам парабеллум». Кадр из советского фильма по роману «Двенадцать стульев»
А это шуточка из советского журнала «Красные огни» за 1922 год:
«— Я, знаете ли, всегда сочувствовал Октябрю и стоял за Советы: ещё в 1914-м году я был октябристом и статским советником».
Наконец, мне встретился стишок «Наследственность» из советского журнала «Бегемот» 1924 года:
Науки вывод сух и чист —
Ну, как в неё не верить свято?
Был дед маститый октябрист,
и внуки вышли — октябрята.
В общем, «вымершее семейство брюхоногих моллюсков...» Как и было сказано.
Лайкните, если думаете так же!