Хотя российские историки признавали, что судьба войны зависела от проявления мужества огромного количества офицеров и солдат, однако, это не отменяло того факта, что очень большой вклад могли вносить отдельные люди, которые в наибольшей степени привлекали внимание современников и потомков. Конечно, это касалось не только русской стороны противостояния, но и горцев. В трудах историков кавказоведов можно найти многочисленные примеры горских правителей и вождей, которые отличались храбростью и благородством. Однако всё же самым известным героем Кавказской войны со стороны горцев, несомненно, остаётся имам Шамиль, который показал себя не только искусным полководцем, но и выдающимся государственным деятелем.
При описании российскими историками биографии и политики Шамиля во многом сказывались те же обстоятельства, которые относились к общей оценке кавказских народов. Шамиль, несомненно, описывался именно как враг. Однако это не мешало в большинстве случаев признавать за ним определённые достоинства. Высокая оценка личных качеств Шамиля могла объясняться хотя бы тем, что это подчёркивало заслуги русской армии и её военачальников, которым удалось победить весьма серьёзного противника.
Д. И. Романовский в своих лекциях о Кавказской войне подчёркивал, что Шамиль сумел соединить в своей личности черты выдающегося воина и администратора. Именно это привело к тому, что за его жизнью и деятельностью на протяжении почти 25 лет напряжённо следили не только на Кавказе, в России, но и в Европе. По мнению Романовского,
«главным в нём предметом удивления всегда будет составлять его умение подчинить вольные в продолжение веков общества горцев своей неограниченной власти».
Шамиль стал новым главой мюридского движения после смерти Газмат-бека в 1834 году. Начало его деятельности не сопровождалось военными успехами. Однако Романовский полагает, что во многом это можно объяснить тем, что Шамиль предпочёл изначально сосредоточиться на утверждении религиозного учения и своей личной власти на как можно большей территории. К тому времени среди наиболее фанатично настроенных горцев наблюдалось некоторое охлаждение, которое Шамиль сумел преодолеть. В данном случае, по мнению Романовского, ему помогли глубокие знания характера горцев.
Характерной чертой Шамиля, которую отмечал историк, было то, что он не впадал в уныние после отдельных неудач и готов был при любой возможности продолжать борьбу. Если какое-то сообщество горцев отказывалось ему подчиняться, то он упорно пробовал добиться успеха у других народов. После неудач в Дагестане все свои усилия имам сосредоточил на Чечне, где его и ожидал успех – в его ряды переходили даже те чеченцы, которые у русского командования числились мирными. Для российского командования было неожиданностью то, что к 1840 году
«Шамиль является во главе народа многочисленного, воинственного, имевшего все средства к упорному сопротивлению».
Несколько успешных военных акций ещё более упрочили авторитет Шамиля, он стал считаться не только умным и храбрым человеком, но и удачливым, что в глазах горцев имело очень важное значение. Всё это привело к тому, что он стал управлять территорией, с которой в любой момент мог выставить почти 30 тысячную армию. Учитывая, что русская армия до этого привыкла иметь дело преимущественно с небольшими отрядами горцев, то это привело к значительным проблемам. Русским войскам пришлось приспосабливаться к ведению боевых действий, в которых далеко не всегда на их стороне было численное превосходство. Однако планы Шамиля не ограничивались только территорией Чечни и Дагестана. Он претендовал на власть над всем Кавказом. Для этого ему пригодились дипломатические способности. Романовский писал о тех эмиссарах, которых он посылал для налаживания связей с черкесскими племенами.
Однако самого Романовского в гораздо большей степени поразили административные способности Шамиля. Хотя учение мюридизма было широко распространено и до начала деятельности Шамиля, однако мюриды представляли собой нечто вроде рыцарского ордена с достаточно ограниченной численностью. Имамы же были вынуждены зависеть от добровольных пожертвований и рассчитывать на долю военной добычи. Однако за крайне ограниченный срок Шамиль сумел создать такую систему правления, при которой он превратился в правителя
«соединявшего в своих руках духовную и светскую власть, и имевшего право казнить и миловать по произволу».
Естественно, что Романовский пытался найти ответ на вопрос, – каким образом Шамилю удалось этого добиться? Историк полагал, что главным фактором было то, что ему удалось сделать ставку на важнейшие потребности горцев: тягу к войне и стремление к справедливости. Идея священной войны давала горцам прекрасный повод воевать практически постоянно, не считая себя обязанными вступать в какие-либо отношения с неверными. При этом Шамиль всячески демонстрировал справедливость в управлении и желание пресекать любое злоупотребление. Все проводимые им мероприятия объяснялись либо стремлением удовлетворить нужды народа, либо религиозными соображениями. Именно это позволило Шамилю заслужить всеобщее доверие горцев.
Впоследствии он стал пользоваться этим доверием для того, чтобы принимать те решения, которые считал правильными. Романовский писал, что Шамиль стремился оградить горцев от всего того, что мы привыкли называть дурными привычками, так как полагал, что они рано или поздно приведут к упадку воинского духа. Соответственно, он стремился те правила жизни, которые были предназначены изначально только для мюридов, распространить на всех подчиняющихся ему горцев. Суровые наказания теперь полагались за курение, употребление спиртного и даже танцы.
Для административного управления и осуществления правосудия Шамилю удалось разделить всю подчинённую ему территорию на наибства, каждое из которых объединяло примерно по тысяче дворов. Всё мужское население от 16 до 60 лет считалось военнообязанными, причём должны были за свой счёт приобрести пистолет, винтовку и шашку. Шамилю удалось организовать в нужных масштабах производство пороха для своей армии. Пытался Шамиль организовать и собственную артиллерию. Большую часть горских орудий составляли трофейные русские пушки, однако были и попытки отливать собственные. Впрочем, по замечанию Романовского, они
«были дурно сделаны и часто разрывались».
Содержание регулярной армии требовало значительных средств. Романовский описывал систему пополнения казны, которая была введена Шамилем. Она предусматривала десятину с земледельческих трудов, долю военной добычи, большое значение имели также штрафы, назначаемые нарушителям и преступникам. Пытался организовать Шамиль и систему поощрений. Причём сочетал типично горские награды вроде оружия и скота с медалями по европейскому образцу.
Романовский считал нужным подчеркнуть, что хотя через казну Шамиля могли проходить значительные богатства, но сам он был абсолютно не корыстолюбив, а напротив всегда отличался щедростью, и
«нет сомнений, конечно, что своей щедростью он сумел привязать к себе многих горцев».
В качестве доказательства такой бескорыстности Романовский приводил тот факт, что после того как Шамиль был пленён русскими войсками, при нём так и не было обнаружено никаких личных богатств.
Шамиль, очевидно, был сам глубоко верующим человеком, при этом он не упускал случая уверить своих соратников по борьбе в том, что отмечен особым божественным покровительством. Все эти факторы в конечном итоге и привели, по мнению Романовского, к тому, что Шамиль в конце своей карьеры был, действительно, «полным и самостоятельным властителем восточного Кавказа». Историк даже полагал, что если бы на пути Шамиля не встала русская армия, то его власть вместе с движением мюридизма могла бы распространиться на весь Кавказа, что не пошло бы на пользу цивилизованному человечеству.
Столь же высокую оценку давал человеческим и политическим качествам Шамиля в своём очерке А. И. Лавинцев. Он писал, что именно Шамиль сумел на основании разрозненных горских племён создать настоящее государственное устройство и сделать из горцев
«величайшую по упорству своего сопротивления живую силу».
Историк признавал, что Шамиль не просто оказывал России упорное сопротивление, но сражался с русской армией на равных, нередко заставляя её отказываться от плодов своих прежних завоеваний.
Лавинцев писал о том, что при Шамиле русские вынуждены были действовать на Кавказе уже не отдельными отрядами, а целыми корпусами, при этом они могли контролировать только отдельные крепости, но не местность между ними. Это позволяло Лавинцеву констатировать, что
«как ни странно сказать это, но нравственный перевес в эту пору оставался за горцами».
Лавинцев попытался в своём очерке дать краткую биографию Шамиля, которая охватывал бы всю его жизнь от рождения в 1797 году, хотя и признавал, что о раннем периоде его жизни большинство сведений остаются полулегендарными. Лавинцев ссылается на воспоминания земляка Шамиля, который был жив на момент написания очерка, и, несмотря на столетний возраст, смог поделиться воспоминаниями. Наряду с тем, что Шамиль отличался силой и умом, в нём уже с детства проявлялось стремление к справедливости, желание защитить слабого.
Если физическое развитие было делом вполне обычным для горца, то гораздо более редким можно считать стремление к чтению книг и религиозность. Конечно, в данном случае мы не можем считать приводимые Лавинцевым сведения абсолютно достоверными, но он ссылается на очевидцев, которые говорили о том, что Шамиль уже в юности любил читать религиозные книги, а потом объяснять их содержание сверстникам. Всё это позволяло Лавинцеву сделать вывод о том, что
«уже с самых юных лет Шамиль привыкал подчинять своему нравственному авторитету окружающих и развивал своё природное красноречие».
Шамилю удалось получить максимально доступное в соответствии с местными условиями образование, которое, конечно, имело преимущественно религиозный характер. Лавинцев считал, что Шамиль далеко не сразу примкнул к движению мюридизма, но сделал он это именно по духовным соображениям, тогда как большинство рассматривало, в первую очередь, возможность личной выгоды. Шамиль дал всем яркий пример полного подчинения имаму. Кроме этого он вёл практически аскетический образ жизни. Всё это наряду с выдающейся храбростью и создало, в конечном итоге, ему ту репутацию, которая позволила претендовать на абсолютную власть над горцами.
Лавинцев при этом полагал, что власть всё же не была для Шамиля главным. Он готов был отказаться от неё, как сделал это в своё время при занятии места имама Гамзат-беком, для того, чтобы обеспечить единство горцев. Шамиль стремился преодолеть внутренние раздоры и сплотить кавказские народы против общего врага. Впрочем, историк допускает вариант, что этот шаг Шамиля был своеобразной дипломатической уловкой, так как он понимал, что Гамзат-бек всё равно не сможет удержать власть. В этом случае Лавинцев полагал, что план Шамиля полностью удался.
«Такой акт великодушия и отречения от первого места ради интересов народного дела, не мог не подействовать на население, и этим самым было подготовлено единогласное избрание Шамиля имамом».
Лавинцев уделил много внимания тому, как Шамиль стремился воплотить в горском обществе идеал равенства. Все горцы должны были быть одинаково равны в смысле религиозного подчинения общей цели. При этом, конечно, на смену прежней родовой и феодальной иерархии всё равно приходила новая, которая в большей степени зависела уже от личного доверия Шамиля к тому или иному человеку. Историк полагает, что Шамилю удалось добиться невиданных результатов:
«горцы беспрекословно подчинились тысячам мельчайших религиозных предписаний, безусловно отдали свои души в руки имама и – что ещё удивительнее – не протестовали и приняли даже введение телесного наказания».
Лавинцев считал возможным говорить, что все горцы составили словно бы единый монашеский орден, который подчинялся Шамилю с большей преданностью, чем иезуиты своему основателю. Лавинцев полагал, что во времена своего наивысшего могущества Шамиль мог рассчитывать на то, что под его руководством выступят около 60 тысяч бойцов. Именно Шамиль впервые установил строгое разделение армии на отдельные полки и роты, что в значительной мере облегчило управление войсками.
Ещё в большей степени похвально Лавинцев отзывался об административных способностях имама. По мнению историка, «как администратор Шамиль был одной из гениальнейших личностей XIXвека». Лавинцев обратил особое внимание на то, что Шамилю удалось отчасти урегулировать и сделать более цивилизованной практику кровной мести. Это явление не исчезло среди горцев полностью, однако большинство случаев проявления обиды теперь заканчивались примирением. Это необходимо было Шамилю, в том числе и для того, чтобы сплотить свою армию, избежать в ней внутренних неурядиц.
Лавинцев также обратил внимание на то, что Шамиль в своём поведении вплоть до мелочей стремился подражать жизни пророка Мухаммеда, что могло сильно воздействовать на воображение религиозных горцев, делая их преданность имаму ещё сильнее.
Конечно, Лавинцев, как и прочие историки, не игнорировал тот факт, что, несмотря на все свои первоначальные успехи, Шамиль всё же проиграл войну. В большей степени исследователи склонны были объяснять это именно усилением русской армии на Кавказе и приобретением ею необходимого опыта. Однако Лавинцев полагал, что свою роль сыграли и те изменения, которые произошли с самим Шамилем и его соратниками. Наряду с пожилым возрастом, который также мог препятствовать активности в войне, Лавинцев выделял и другие негативные изменения в характере имама:
«своё мнение он считал законом и не выносил противоречий, то есть обратился в обыкновенного восточно деспота, хотя смягчённого гуманностью и законностью».
Вполне естественно, что всё это надоело большинству горцев. Многим также не нравились суровые ограничения и запреты. Жизнь большинства населения Чечни и Дагестана при этом не стала богаче и благополучнее.
Завершив рассказ о биографии Шамиля, Лавинцев попытался дать своего рода нравственный портрет кавказского имама. Он считал возможным утверждать, что Шамиль
«был один из гуманнейших людей, насколько ему позволяло его положение».
Историк не скрывал, что при Шамиле могли сохраняться жестокие наказания, которые казались русским дикостью, например, побивание камнями за супружескую измену, но при этом не было стремления кого-то мучить ради самого мучительства. Особо Лавинцев подчёркивал гуманное отношение Шамиля к русским пленным.
Описывая последние годы жизни Шамиля, проведённые им в ссылке в Калуге, Лавинцев хотел показать, что имам даже готов был признать ошибочность своего намерения вести религиозную войну с русскими. Лавинцев сообщал, что Шамиль
«много раз выказывал сожаление, что не был знаком с русским раньше: «Тогда не было бы войны» - заявлял он не раз».
Многие положительные качества Шамиля, такие как смелость и любовь к наукам, отмечал и такой исследователь как С. С. Эсадзе. При этом Эсадзе полагал, что успехи Шамиля во многом объяснялись тем, что он стремился избегать крайностей. Он не был столь же религиозным или опрометчивым, как его предшественники на месте имама. При этом Эсадзе считал, что Шамиль мог быть весьма жестоким, если того требовали от него обстоятельства. В частности, именно Шамиль «был главным вдохновителем вероломного убийства аварских ханов».
Эсадзе признавал, что многие горцы, действительно, рассматривали Шамиля едва ли не как святого и подчинялись ему с радостью, по крайней мере, в начале его правления. Однако подобный восторг всё же испытывали далеко не все горцы. Многим соблюдение всех положений шариата казалось слишком тяжёлым, да и война с Россией прельщала не всех. В таком случае Шамиль мог действовать уже не убеждением, а «настойчивостью, твёрдостью и беспощадными наказаниями».
Эсадзе также сообщал о том, что Шамиль был не чужд лукавства. Пока он не чувствовал себя готовым вступить в открытое противостояние с Россией, он продолжал уверять, что является её другом и вёл почтительную переписку с русскими военачальниками. Все свои действия он старался объяснить исключительно религиозными мотивами, заявляя о том, что не претендует на политическую власть. Впоследствии Шамиль, чтобы усилить своё авторитет среди горцев ссылался на то, что указание на необходимость борьбы с Россией получено им от турецкого султана, который готов оказать помощь своим единоверцам.
Эсадзе как и прочие историки отмечал упорство Шамиля в достижении целей. Неоднократные поражения от русских войск не помешали ему продолжать свою политику, которая в конечном итоге принесла ему успех. Эсадзе объяснял это во многом тем, что Шамилю удалось таким образом излагать исламское учение, что оно оказалось хорошо приспособлено к настроениям и традициям горцев. Именно этим объяснялось столь широкое и быстрое распространение идей мюридизма.
Впрочем, по замечанию историка, Шамиль не собирался ограничиваться исключительно религиозными идеями для привлечения сторонников. Эсадзе писал, что
«Шамиль кроме возбуждения религиозного фанатизма весьма искусно пользовался и другими средствами: он легко увлекал на свою сторону не только народы, но и многих честолюбцев, имевших большое влияние в своих обществах и примыкавших к нему, чтобы самим возвыситься».
В целом, Эсадзе считал эти действия Шамиля вполне логичными. В каком-то смысле, можно сказать, что они даже вызывали у историка восхищение. Он замечал, что «гений Шамиля ничего не упускал из виду, чтобы упрочить своё владычество». Весьма эмоционально Эсадзе описывал последние дни и часы Шамиля пред его сдачей в плен. Историк полагал, что Шамиль, будучи в крайней степени гордым человеком, предпочёл бы смерть в бою плену. Его решение сдаться объяснялось милосердием по отношению к своим родным и соратникам, которые хотели сохранить свои жизни. Эсадзе писал, что Шамиль «снисходя на отчаянные вопли своего семейства и других женщин и детей, согласился выйти».
