Удивительная женщина! Достойная правнучка великого русского актёра Михаила Семёновича Щепкина, близкая приятельница Левитана и Чехова, который без иронии называл её «великой писательницей земли русской», поэтесса, прозаик, драматург и одна из самых известных переводчиц Ростана, Шекспира, Лопе де Вега, Мольера, Шеридана, Роберта Бернса и Марка Твена. Переводом «Сирано де Бержерака» Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник (Танюши, поскольку было ей на тот момент всего 24 года) восхищался сам автор пьесы – Эдмон Ростан и даже пытался с выражением читать текст по-русски, удивляясь красоте звучания незнакомого языка. А молодая задорная переводчица преклонения перед известным французским драматургом не испытывала вовсе, потратив на вольный перевод, заказанный ей издателем Сувориным, всего восемь дней.
Натура Сирано недаром так горда,
И нос с гасконской гордостью он носит;
Но каждый, увидав тот нос, невольно спросит:
«Когда ж его он снимет»? Господа!
Его он не снимает никогда.
Чехов о работе своей талантливой приятельницы отозвался в только ему присущем стиле, хваля или ругая – до сих пор непонятно: «У нее только 25 слов. Упоенье, моленье, трепет, лепет, слезы, грезы. И она с этими словами пишет чудные стихи».
Читать маленькая Татьяна научилась очень рано и, по всей видимости, самостоятельно – ребенку явно не хватало родительского внимания и участия:
«На меня мало обращали внимания: все привыкли к тому, что я обыкновенно сижу в кресле, закрытая от людских взоров газетой, бывшей больше меня, а на вопрос: "Что ты, душенька, делаешь?" -- отвечала: "Читаю". Все думали, что это игра. Но раз кому-то пришло в голову продолжить вопрос: "А ну-ка, душенька, почитай мне!" И к общему изумлению, душенька начала читать передовицу из "Голоса". Мама испугалась от неожиданности, а докторша нашла, что это слишком рано, и от меня отобрали все книги».
Понятно, что запрет ничего не решил: чтение оставалось любимым занятием девочки, она и сама в скором времени приступила к стихосложению.
Отраженье исчезнувших лет,
Облегченье житейского ига.
Вечных истин немеркнущий свет —
Это книга. Да здравствует книга!
Неустанных исканий залог.
Радость каждого нового сдвига,
Указанье грядущих дорог—
Это — книга. Да здравствует—
книга!
Чистых радостей светлый исток,
Закрепленье счастливого мига.
Лучший друг, если ты одинок, —
Это книга. Да здравствует книга!
В семнадцать лет Татьяна уже начала зарабатывать литературным трудом: ее пьесу «Летняя картинка» приняли к постановке не где-нибудь, а в Малом театре! Поэтическое мастерство приходилось оттачивать в периодических изданиях: ее стихи охотно публиковали престижные и многотиражные газеты «Русские Ведомости», «Артист», «Северный Курьер», «Русская Мысль» и «Новое Время». Щепкина-Куперник и сама попала в обойму – оригинальной, остроумной и интересной писательницей восхищалась молодежь, цитируя наизусть ее стихи, а баллада «От павших твердынь Порт-Артура» стала настоящей народной песней. Театральная публика с восторгом приняла ее перевод пьесы Ростана «Принцесса Грёза», которую играли на подмостках лучших столичных и провинциальных театров – пьесу даже разобрали на отрывки, из которых слагались романсы и песенки.
Общительная и несколько легкомысленная Татьяна Кувырком, как ее прозвали за многочисленные романы, владела почти всеми главными европейскими языками, хорошо знала польский и украинский.
Театровед Николай Любимов в своих воспоминаниях «Неувядаемый цвет» отмечает, что «Татьяна Львовна талантливо и умно прожила свою жизнь. Она быстро ориентировалась в обстановке. Глаза у нее были близорукие, а душа и ум дальнозоркие. Щепкину-Куперник никогда не покидало отчетливое сознание, что жизнь – это первоисточник, что всё, что ни есть непреходяще прекрасного во всех областях искусства, – все от жизни и благодаря ей».
С принятием идей социалистической революции не сложилось: Щепкина-Куперник бежала в Крым вместе с семьей актрисы Малого театра Марии Ермоловой, но дальше в эмиграцию не последовала, вернулась. Стала классиком художественного перевода, заслуженным деятелем РСФСР, получила орден Трудового Красного Знамени за «весомый вклад в литературу».
Евгений Евтушенко однажды назвал Татьяну Щепкину-Куперник незаконченным черновиком – она могла бы стать одним из первых поэтов России: у нее есть несколько совершенно гениальных стихотворений, например, «На кладбище» или пророческое «Симеиз», но вариант ее судьбы получился именно таким – сперва с игрой страстей и излишними декорациями, затем – с писанием стихов «в стол». Да она, собственно, и не рассчитывала на приязнь потомков:
«Это будет много лет спустя – может быть, в 21-м, может быть, в 22-м веке – так, в 2125 году… какой-нибудь критик захочет воскресить несколько забытых теней и начнет заниматься моими уцелевшими сочинениями...».
На кладбище
Мы шли на кладбище. Осенний день был светел,
Деревья – пурпуром и золотом горя –
Стояли пышные… В стенах монастыря
Нас хор торжественно и величаво встретил.
Опущен в землю гроб. Рыдавшая вдова
Со стоном ужаса упала на колени…
Священник говорил напутствия слова,
Кругом монахини темнелись, точно тени.
Осенний ветерок, так шаловливо-свеж,
Играя складками печальными вуали,
Ласкаясь, пробегал сквозь траурный кортеж…
И, равнодушные, как он, к слезам печали,
Недвижно темные монахини стояли.
Обряд окончился – надгробный хор утих,
И плавно двинулись монахини… меж них
Две – юные совсем, – ступая тихо рядом,
Вдруг подняли глаза – и обожгли нас взглядом.
Потом скользнул их взгляд по каменным стенам –
Стенам монастыря, спокойным и холодным…
– Они мучительно завидовали нам –
Страдавшим, плакавшим, рыдавшим – но свободным.
(1901)
Если есть на земле мир чистейшей мечты…
Если есть на земле мир чистейшей мечты,
Если есть в небесах этот мир голубой —
Я хотела б, мой друг, быть там вместе с тобой,
Далеко от земной суеты.
Я хотела б забыть тягость прежних цепей,
Скинуть прошлого гнет, как ненужный кошмар,
И, подобно царевне из сказочных дней,
Отрешиться от вражеских чар.
И забывши кто я и не зная кто ты,
Только душу твою беспредельно любить…
Если есть на земле мир чистейшей мечты —
Я с тобою хотела б там быть.
Но суровой оградой из мрачных камней
Ты к нему заграждаешь мне вход:
Не пройти мне туда, не вздохнуть мне вольней —
И с тоскою гляжу я вперед.
Я б хотела теперь, без дыханья, без сил
Умереть, отряхнуть свою жизнь, точно прах…
Тем, кто в жизни страдал, тем, кто в жизни любил —
Не простят на земле — но простят в небесах.
(1901)
На родине
От павших твердынь Порт-Артура,
С кровавых манчжурских полей
Калека-солдат истомлённый
К семье возвращался своей.
Спешил он жену молодую
И милого сына обнять,
Увидеть любимого брата,
Утешить родимую мать.
Пришёл он... В убогом жилище
Ему не узнать ничего:
Другая семья там ютится,
Чужие встречают его...
И стиснула сердце тревога:
Вернулся я, видно, не в срок.
«Скажите, не знаете ль, братья,
Где мать?.. где жена?.. где сынок?..»
— «Жена твоя... Сядь... Отдохни-ка...
Небось твои раны болят?..»
— «Скажите скорее мне правду...
Всю правду!» — «Мужайся, солдат...
Толпа изнурённых рабочих
Решила пойти ко дворцу
Защиты искать... с челобитной
К царю, как к родному отцу...
Надевши воскресное платье,
С толпою пошла и она
И... насмерть зарублена шашкой
Твоя молодая жена...»
«Но где же остался мой мальчик?
Сынок мой?..» — «Мужайся, солдат...
Твой сын в Александровском парке
Был пулею с дерева снят...»
— «Где мать? ..» — «Помолиться к Казанской
Давно уж старушка пошла...
Избита казацкой нагайкой,
До ночи едва дожила...»
— «Не все ещё взято судьбою!
Остался единственный брат,
Моряк, молодец и красавец...
Где брат мой?..» — «Мужайся, солдат...»
— «Неужто и брата не стало?
Погиб, знать, в Цусимском бою?»
— «О нет... Не сложил у Цусимы
Он жизнь молодую свою...
Убит он у Чёрного моря,
Где их броненосец стоит...
За то, что вступился за правду,
Своим офицером убит...»
Ни слова солдат не промолвил,
Лишь к небу он поднял глаза...
Была в них великая клятва
И будущей мести гроза.
(1905)
Подорожник
Если руку обрежешь ты острой осокой.
Приложи подорожник-листок,
И сейчас же, текущий из ранки глубокой,
Остановится пурпурный сок.
Если сердце твое изнывает в тревоге,
Обливается кровью в груди —
Отыщи подорожник на дальней дороге,
И по ней потихоньку уйди.
Ты возьми в свои руки усталые посох,
И ступай без оглядки в поля,
Где в высокой траве и в сверкающих росах
Отдыхает родная земля.
Там едва колеи намечаются в поле —
Подорожник цветет в колеях…
По дороге далекой, в молчанье, на воле —
Ты забудешь и горе, и страх.
(1916)
Симеиз
Судьба плетет узоры смело,
И цель рисунка не видна.
Сегодня ужасы расстрела,
А завтра – мир и тишина.
Сегодня – красная основа,
А завтра – белый весь уток,
А там… а там, быть может, снова
Кровавых мутных дней поток.
Но в этой страшной пестрой ткани
Прядется золотая нить:
Дар не презреть чужих страданий,
Способность горячо любить.
И кто постиг чужое горе,
Кого порыв любви увлек –
Тот начертал в живом узоре
Незабываемый цветок.
(1919)
Спасибо, что дочитали до конца! Подписывайтесь на наш канал и читайте хорошие книги!