Часть 1
— Ах ты ж, мышкин хобот! С утра зенки свои бесстыжие залил и лежит пузом кверху! А скотина не кормлена, не поена, не чищена! Да чтоб у тебя нос вырос размером с телегу, дундук окаянный!.. — причитала бабка Модра, всплескивая руками, как мокрая сорока — крыльями.
Дед Велин, к которому был обращен сей монолог, безмятежно возлежал в лопухах у забора, покосившегося то ли от времени, то ли от богатырского храпа, то ли от ядреного перегара. Оный, кстати, был настолько силен, что комары, вместе с мошкарой и прочим мелким гнусом, замертво падали ещё на подлёте, за три локтя до пьянчуги.
— Тьфу на тебя! Сил моих больше нет! Гоблин вислоухий! — бабка — перегароустойчивая, в отличие от комаров — в сердцах плюнула на «благоверного», попав точнёхонько в пятно от травяного сока на рубахе, и, тяжко вздохнув, поплелась сама управляться с хозяйством.
***
— ...Ить душу всю вымотал, Шумка! — жаловалась Модра соседке и подруге, с которой в полдень столкнулась у колодца. — И где только он берет её, гадость енту?! И на какие шиши? Пропил же ж всё, что унести мог! Гвóздики медные из оклада Святого Лика — и те повыковыривал!..
— Ох-ох-ох, — вздохнула Шумка, искренне сочувствуя Модре, но не зная, чем помочь.
— Уж не знаю, каким богам требы класть, чтоб вразумили его, ящера горбатого... дубиной по темечку, али по хребту вдоль да поперек.
— Слушай!! — Шумка, в восторге от пришедшей в голову идеи, с такой силой хлопнула себя ладонью по бедру, что в воздух взвилось облачко пыли, заставив обеих бабок расчихаться. — Слу... апчхи! Слушай, а сходи-ка ты... чхи... к Дуне... а-апчхи!!
Модра нахмурилась, тоже чихнула и на всякий случай осенила себя Солнечным Крестом.
— Боязно с ей связываться-то, — неуверенно протянула она. — Ишшо наколдует чего...
Ведьма со странным, нездешним именем Дуна жила в Старом лесу с незапамятных времен. Даже самые древние старики не могли припомнить, когда именно Ведьмино урочище стало полностью соответствовать своему названию. Статная, высокая, с бледным лицом, чёрными, как вороново крыло, волосами и необычайно яркими желтыми глазами, Дуна вызывала у кого страх, у кого — зависть, но у всех поголовно — уважение.
Раз было дело — молодёжь расшалилась в Ночь Костров. Хмельного перепили — с кем не бывает? Ну, кто-то разудалый возьми да и предложи: айда, мол, к колдунье в гости! Чего она там, в своем урочище, одна сидит, наподобие жабы в болоте?
Как уж там всё было — никто доподлинно так и не узнал. А весёлая компания вернулась в деревню под утро, уже не веселясь. У кого хвост поросячий в штанах крючком завивается, у кого — уши ослиные торчат. Один и вовсе голоса человеческого лишился — бараном жалобно блеет... Подивились сельчане на чудные преобразования, поскребли в затылках, да и отправились к ведьме, в ножки кланяться: уважь, дескать, ослобони от проклятия недоум... детей неразумных. Ухмыльнулась чародейка, очами золотыми сверкнула, рукою взмахнула повелительно — сверху вниз — плюнула да слова произнесла тайные. Не то хомяки-небритые-ондатры-тоскливые-чухоблохи-плесневелые, не то ещё как.
Вот после того случая Дуну особо зауважали. Почём зря старались не тревожить. А ежели совсем уж невмоготу — ну, тогда уж... Ведьма, кстати, никому в помощи не отказывала. Правда, иной раз случалось так, что получал страждущий вовсе не то, чего просил... Ну так сам виноват — чётче фомулировать желание надо было!
— Сходи-сходи! — замахала Шумка на Модру рукой, будто осу прогоняла. — Ты ж, чай, не башмак дырявый потеряла. И то — не колдовства проси, а совета. А там уж сама решишь...
«А что? Совета — это можно, — размышляла Модра, возвращаясь домой с полнёхонькими — тяжеленными!! — ведрами. — И дешевле, поди, будет-то?»
Четких расценок у ведьмы не было. За чародейскую помощь всякий отдаривался в силу своих возможностей. Обычно — продуктами, ибо деньги у селян появлялись крайне редко, а у Дуны не имелось ни кур, ни какой другой скотины. И даже в огородике, разбитом возле избушки, вместо огурцов с редиской топорщились какие-то непонятные травки откровенно сорнякового вида. Однако даже бабка Зáйчиха, самая жадная и скаредная во всей деревне, не рискнула отделаться пучком укропа за излечение от чирея, вскочившего на неудобосказуемом месте. Злые языки шептались, что то был не чирей, а почечуй — истинная сущность Зáйчихи — но все сходились во мнении, что ведьме за её работу лучше заплатить как следует. Целее будешь.
***
— Поня-атно, — Дуна прищурилась (Модра боязливо заёрзала на лавке — ну, как полыхнет молния из медовых очей... и поминай, как звали) и покивала, соглашаясь с какими-то своими мыслями. — Что ж, дам тебе совет. Угости его ведьмиными грибочками.
— А-а-а... — растерянно протянула бабка, поскольку «ведьмиными» деревенские именовали любые незнакомые грибы. По большей части оказывавшиеся поганками.
Чародейка тяжко вздохнула.
— На навозных кучах растут. Видела?
— Эти-то!.. — облегченно закивала Модра. — Эти — знаю!
— Соберешь и поджаришь. Можешь суп сварить — без разницы. Да смотри, почерневшие не бери! — строго предупредила Дуна, зная, что иногда сельчане ведут себя хуже малых детей. — Накормишь своего мужа. Если вместе с ним не пьёшь — можешь и сама поесть, тебе вреда не будет.
— А ему? — настороженно поинтересовалась бабка. Лишаться какого-никакого, но все-таки мужика, ей не хотелось. Опять же — на похороны расход...
— И ему не будет, — пакостно ухмыльнулась ведьма. — Не помрёт во всяком случае.
— Точно?
— Пока ещё никто не помер, — дернула плечом чародейка.
***
«Грибы как грибы, — Модра отправила в рот вторую ложку. — Мяконькие. Хорошо, жевать не надо...»
— Знатная у тебя нынче жарёха, бабка, — Велин с сожалением посмотрел на опустевшую бутыль, тщательно соскрёб поджарки, облизал ложку, после чего небрежно обтер ее краем рубахи и встал из-за стола. — Ну, таперича пойду-ка я... Ох...
— Ты чегой-то, старый? — Модра нахмурилась, всматриваясь в покрасневшее лицо мужа.
— Уф-ф! В жар бросило — ажно голова крýгом пошла, — Велин утер рукавом обильно выступивший на лбу пот. — Должно — переел. Пойду-ка к куму, пропустим с ним ещё по маленькой...
— Вот я тя щас ополовником... — начала подниматься бабка. Но угрозу свою выполнить не успела.
На третьем шаге дед покачнулся и, пытаясь удержаться на ногах, вцепился в то, что под руку попалось. Ухват, и без того нетвёрдо державшийся на рогах, немедленно рухнул, увлекая за собой вцепившегося мёртвой хваткой Велина, а заодно — кочергу, садник, метлу и две крынки с тремя мисками. Последним всю эту кучу-малу неторопливо, как бы нехотя, прикрыло большое корыто.
— Ах ты ж дуботолк божевельный! — всплеснула руками Модра, без сил падая обратно на лавку и отстранённо наблюдая, как из-под корыта высовывается осоловело моргающая плешивая голова. — Да чтоб тебя демоны побрали!
— Ох, бабка, — простонал дед, пытаясь выбраться из-под завала и встать на ноги, но вместо этого опрокидывая на себя ушат с водой (к счастью — чистой). — Помираю я...
***
— А вот пил бы меньше — и не приключилась бы с тобой энтая хвороба! — Модра взялась за ручку ведра, в котором неаппетитно покоился давешний обед — Велина разве что не наизнанку вывернуло.
— А ить... Кажись, правду ты, бабка, говоришь, — слабым голосом прошелестел дед. — Я ж едва только про неё, родимую, подумал...
Он не договорил и призывно замахал рукой, указывая на ведро — дай, мол, сюда живее!
«Ить ты ж смотри, какая штука!» — с тихим восхищением думала Модра, прицельно выплёскивая содержимое помойного ведра под забор соседке, что жила по правую руку и, будучи вдовой, без стеснения привечала у себя половину мужского населения деревни. Другой половине, отбракованной в силу возраста — слишком юного или, наоборот, совсем уж преклонного — оставалось лишь мечтать да облизываться. Дед Велин в число соседкиных поклонников не входил, в первую очередь — из-за верности богине Самогонке и пророчицам ее, Настойкам с Наливками. Но Модра, из женской солидарности, всё равно тишком пакостила бесстыднице.
В доме царила подозрительная тишина. Бабка постояла, нахмурившись, но не услышала даже мышей в подполе. Только одинокая муха надсадно жуждала над черепками битой посуды, как чёрный вóрон над павшими героями.
Дед Велин лежал на спине, вытянувшись и сложив руки на груди. На его бледном лице застыло торжественно-умиротворённое выражение. Он даже не храпел.
Да он, кажись, вообще не дышал!!
***
Утерев одинокую слезу (ить стока лет вместе прожили! Уж почти родным стал!) Модра обругала покойника за этакую свинью, подложенную ну совсем не вовремя: самая пора блошничник запасать, а теперь что ж — самой в лес идти? Потом обругала ещё раз, вспомнив, чьими стараниями в доме не осталось ничего ценного. Так что ни гроб заказать, ни могильщикам заплатить... Да что там, поминки справить — и то... Придется скотину продавать — обеих коз да всех пятерых куриц. Ох-ох-ох...
— Тебя б кому продать! — в сердцах плюнула бабка, покосившись на Велина. — А ведь... Погоди-ка!.. Точно — Мухоморовка!
Мухоморовкой звалась деревня в нескольких часах пешего хода. Стояла она недалеко от границы с Тролльими землями, а потому населена была всяким сбродом: орками, гоблинами, вампирами, оборотнями... ой, да кем только... Ну, и троллями само собой. А поскольку все перечисленные — до человечины большие охотники, то почему бы и не продать им свеженький труп? Не слишком упитанный, правда... Зато какой бульон наваристый выйдет!
— Тебе-то уж всё равно, а мне хоть грошик перепадет, — бабка кинула на неподвижное тело оценивающий взгляд. — А вообще-то, ежели посчитать, скока кровушки ты мне попортил... У-у-у... Не, за стоко тебя запродать не получится. Ладно уж, с паршивого барана...
Однако получить тот самый пресловутый «клок шерсти» оказалось непросто.
Во-первых, единственной упряжной животиной в хозяйстве была сама Модра.
Во-вторых, сил вытащить покойника во двор бабке не хватало, а тележка пролезать в двери категорически отказывалась, упираясь обоими колесами.
— Тьфу ты пропасть! — сплюнула упарившаяся Модра, вытирая со лба пот и несильно пиная вредную деревяшку. Та заскрипела, покосилась — и рухнула, превратившись в груду досок, колесо и две половинки от второго.
Обозвав тележные останки брыдлым пятигузом и ледащей стервой, бабка потопталась на месте, вздохнула, махнула рукой и решительно зашаркала прочь со двора, не забыв как следует притворить калитку.
Примечания:
Почечуй — геморрой
Садник — деревянная лопата, с помощью которой хлеб помещают — садят — в печь
Внимание! Все текстовые материалы канала «Helgi Skjöld и его истории» являются объектом авторского права. Копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем ЗАПРЕЩЕНО. Коммерческое использование запрещено.
Не забывайте поставить лайк! Ну, и подписаться неплохо бы.
Желающие поддержать вдохновение автора могут закинуть, сколько не жалко, вот сюда:
2202 2009 9214 6116 (Сбер).