Глава I. Ясырь (продолжение)
Суздальские и нижегородские полки шли неохотно. Если бы не торчащие из-за спины стрелы, да выдвинутые вперед пики, можно было подумать, что это не рать в боевом походе, а ярмарочная толпа. С ополчением шло бесчисленное множество бродяг и иной разношерстной вольницы, не ведавшей воинской дисциплины. Их предки, не знавшие рабства и иной личной зависимости от кого либо, были людьми гордыми и свободолюбивыми, рискованными и дерзкими, но вместе с тем и беспечными. Все эти черты характера передавались из поколения в поколение, сформировав соответствующий менталитет у потомков, идущих полками навстречу ордынцам.
Князь Иван не позаботился ни о боевом охранении, ни о других мерах защиты ратников от внезапного нападения врага, хотя хорошо знал их коварство и лукавство местных жителей, не взяв в поход большую часть княжеской дружины, оставив её, видимо, для борьбы с Москвой. Он посчитал выдвижение литовца в глубокую разведку вполне достаточным для предупреждения обходного маневра Араб-шаха. И по-своему был прав, поскольку до этого года об этом военачальнике на берегах Оки и Клязьмы ничего не слышали.
Татарский царевич был младшим сыном хана Сибирской орды и сбежал с большим отрядом за Волгу лишь за год до этого набега. Боясь преследования, он безоговорочно подчинился Мамаю, а тот, получив неожиданно мощное подкрепление, решил использовать его для уничтожения будущих очагов сопротивления при набеге на Москву. Все это преподносилось как примерное наказание рязанских, суздальских и нижегородских князей, решивших самостоятельно управлять своими уделами. Выполняя волю Мамая, шах спустя несколько месяцев неожиданно появился на западной окраине Золотой Орды.
Иван не верил, что Араб-шах пойдет с верховьев Оки на Новогород на Низах и принял командование над объединенной ратью лишь из чисто сыновьего желания не досадить отца. Подсознательно это неверие подкреплялось поступком великого князя Владимирского и Московского Дмитрия Ивановича, лично пришедшего на помощь тестю с большим отрядом московского войска. Однако прождав несколько дней, он ушел, оставив тестю, на всякий случай небольшой отряд лучников.
Дмитрий Константинович, как только полки ополчения оставили город, вопреки древнему обычаю, начал рассматривать государственные дела в первой половине дня, сразу после утренней молитвы. Первым делом он принимал гонцов от сына, которых Иван по совету отца отправлял по два, а то и три в день, сообщая великому князю все подробности похода, вплоть до состояния обозов и амуниции, умалчивая лишь о духе рати. В ответных посланиях Дмитрий Константинович наставлял сына неусыпно следить за передвижениями ордынцев и действиях местного населения. Он настоятельно просил уведомить его о точном местонахождении Арапши.
Ордынцы не давали знать о себе, и в урочище, указанном лазутчиками, сторожевой полк не обнаружил следы их пребывания. Местная мордва упрямо твердила, что Арапши в их краях не было. Искать, мол, его надо там, в верховьях Оки, где тот направляется с посаженными Иваном сборщиками налога. Иван с нетерпением ждал возвращения литовца. Боясь гнева отца, стал успокаивать его сведениями, полученными от враждебной местной верхушки.
Глава II Щеголеватый каратель
Сибирский царевич хотя и не вышел телом, но был щеголем. Даже в походных условиях, одевался он, в отличие от большинства монголов, изысканно. Вот и теперь, ожидая в своем шатре военачальников с докладами, красовался перед зеркалом в зеленом бухарском халате из шелка, на голове островерхий колпак, отороченный снизу болгарским кожаным ремешком с дорогими камнями, на ногах из красной шагреневой кожи сапоги, с острыми, согнутыми к верху носками, опоясан был кривой, в ножнах с инкрустациями, саблей.
Едва только последняя песчинка утекла в нижний сосуд песочных часов, в шатер вошли военные чины и местный мурза Вергаз. Араб-шах характерным жестом пригласил вошедших занять места на большом, с вычурными узорами хорезмском ковре.Пока они садились, подбирая под себя ноги с предварительно снятой с них, по древнему монгольскому обычаю, обувью, царевич перевернул часы, поставил их на каменную плоскую подставку и стал ждать, когда наступит тишина. Дождавшись, велел каждому присутствующему доложить о состоянии дел в зоне ответственности подчиненного ему подразделения и, прищурив левый глаз, наклонил голову вправо, приготовился слушать.
- Якши, якши, - подбадривал он изредка того или иного докладчика, кивая в такт головой. Выслушав всех, он поднялся с тахты и заговорил на понятном для них кипчакском языке, вышагивая при этом в сторону входа шатра и обратно:
- На сегодняшний день милостивый Аллах отвел от нас взоры потомков кривичей и вятичей. Должен заметить, - это большая удача и мы не имеем права выпустить ее из рук, тем более, что по имеющимся данным и дальнейший ход нашей операции по беспощадной каре отступников ханской воли будет складываться с пользой для нас. Он остановился и, найдя взглядом Вергаза, подмигнул ему, давая понять, что знает кому он обязан этой удаче. Продолговатое смуглое лицо мурзы от такого внимания стало расплываться в улыбке, словно у скворца, извлекающего из горла радостные трели, а голова в похожей на ржаной пирог шапке из грубого, толстого сукна почтительно склонилась в сторону царевича.
Шах тем временем отступил мягким шагом назад, к самому полотну шатра, желая воочию убедиться какое впечатление произвели его слова. Он, видимо, остался доволен увиденным, и, подняв ладонь правой руки, подал знак штабному сотнику, все это время неподвижно стоявшим возле небольшого кованого сундучка. Тот ловким движением упал на колени, вставил ключик из цельного металлического прутика в отверстие замочка, отлитого женской фигуркой из какого-то тяжелого металла и сделал два оборота влево. Женщина-замочек, слетев с дужки, вставленной в отверстия на её плечах, бесшумно опустилась на ковровое покрытие.
Сотник, подняв тяжелую крышку, извлек стопку каких-то лоскутов в четверть монгольского щита, из белого шелка и ловко разложил их перед шахом. Живо поднялся, отряхнул полы синего форменного чекменя, поправил знаки различия из тусклой коричневой кожи на левой стороне груди и, положив правую руку на рукоять кинжала, замер на прежнем месте, готовый в любой момент исполнить волю повелителя.
Взявшись левой пятерней за подбородок, царевич принялся внимательно рассматривать лоскуты, с нанесенными на них разноцветными линиями и значками, но вскоре нагнулся и стал водить указательный палец то вниз, то вверх, то из стоны в строну по этим линиям и знакам. Он почти припал к шелковым лоскутам губами. Из-под распахнувшегося халата, словно стремясь восполнить недостаток солнечных лучей в шатре, гроздьями желтых лилий выглядывали его широкие зелено-желтые шаровары.
- Из всего сказанного получается, что Сторожевой полк Митряя уже переправился на правый берег Пьяной реки и остановился там, недалеко от мордовского селения Шилар, - задумчиво произнес шах. - Это, это, - повторял он, что-то вычисляя в уме, - примерно в десяти дневных переходах от нас. Так, ведь, Тениш? - Верно, - подтвердил начальник разведки. - Только пока не знаем, сколько они там пробудут. - Это плохо, - сощурился шах. Он встал, запахнул халат и, мягко ступая по ковру, стал прохаживаться взвод-вперед, перебирая в уме различные варианты дальнейших действий ополченцев.
( Продолжение следует)