Часть 1. ГЛАВА 3. ПЕРЕМЕНА МЕСТА ЖИТЕЛЬСТВА
В колонии несовершеннолетних, по 158-ой статье, части 2-ой УК РФ — два года отбывая, Григорий — от родителей письмо внезапно получил, в котором сообщал отец — прискорбно, что их квартиру чёрный маклер «слил» лицу — им неизвестному, и сразу продал. Он клялся и божился, что договора на продажу не подписывал. И как, о регистрации квартиры свидетельство тот получил, отец не помнил. Возможно, пьяным в это время был или уставшим…
— Очнулись с матерью твоей за городом в сарае — на крае дачного кооператива «Солнышко». Сразу и не вспапашились — зачем и почему здесь оказались? Пол-ящика бутылок с водкой сверкали ореолом, лежали рядом на столе три булки хлеба, консервы, килограмм халвы и столько же кровяной колбасы. Пока не оприходовали всё — три дня гуляли, пили, спали и, ни о чём не думали другом — водке и жрачке радовались, посланными им провидением. — Дело какое-то сварганили попьяне видно, и обмывали теперь — обильно на чьей-то даче, по случаю удачи случившейся — негаданно-нежданно. Бывает счастье иногда… — такое, считали, радуясь. Не думали, что следом придёт горе.
Когда еда и и водка кончились, домой отправились. Долго — до Грибоедовского переулка, оттуда добирались — почти весь день. Устали. К дому дойдя, обрадовались, что наконец добрались, надеясь — что сейчас завалимся в кровать и, отдохнём с дороги и усталости.
Откуда было знать — в квартире нашей шёл ремонт и, незнакомый жлоб-мордоворот нам нелюбезно объяснил — проваливайте из подъезда пока здоровы, живы. Иначе он — хозяин новый пришлёт ментов, те нас отправят в обезьянник — вместо квартиры.
В ответ на уверения мои — квартиру нашу мы не продавали, он дал нам копию свидетельства юстиции на Жерехова Дмитрия и, нелюбезно вытолкал нас из подъезда. Я попытался покачать права, но тот меня один раз оттолкнул и, от подъезда отлетев на метров пять, надолго отключился. Очнувшись, я купил конверт и написал тебе письмо. Жена сказала, что мордоворот отправил вещи в домоуправление. Значит, они о новом жильце знают, и жалобы — нам не помогут. Отсюда выгоняют.
Вот так сыночек — отобрали у нас квартиру злые люди. Нам негде жить. В сарай придётся возвращаться, лишь там мы можем — отоспаться.
С утра пойдём просить бомжей на свалке — нас приютить. Может быть, примут. Другого выхода не видим. Возможно, сможем выжить.
Прощай любимый наш сыночек. Вряд ли увидимся ещё. Бомжи сейчас живут недолго. Прости за всё. Мать плачет и тебя жалеет. И, как помочь тебе — не знает.
Расстроился Григорий сильно за родных — отца и мать. Родители его ведь, как-никак. За их судьбу на склоне лет — переживая, вначале не подумал, что возвращаться некуда, освободившись с малолетки? Но вскоре, и об этом думать стал, и ещё больше закручинился…
Видно отец письмо и бабушке писал. Вскоре письмо ему прислала, в котором бабушка звала его — приехать жить к ней навсегда. С условием, что будет он себя вести прилежно, положительно — со всех сторон — работать, продолжать учиться. Быть может, там — со временем и женится. Забудет уголовщину. Судьба его изменится.
— Отцу и матери не разрешила приезжать. Позже, рассказывала мать — рядом с деревней, какой-то олигарх строит, ни дать, ни взять — дворец и, охраняет его КГБ…. Пьяниц всех выселили из деревни. Полный копец!
Был малолеткой и к уголовной наказуемости — привлёкся в первый раз. — Возможно, что поэтому, въезд разрешили в Прасковеевку — после «звонка» [17], собрал он пазл.
Откинувшись с азовской малолетки, ехал с решением, в деревню — на старости ей помогать. Он радовался даже малости — крыше над головой и, что о нём заботясь, жить пригласила бабушка в дом свой, не бросила на произвол судьбы, где, не найдя сумы, «идут» сидельцы вновь на «зоны».
Не дождалась немного — она внучонка, перед его приездом умерла! От радости или от беспокойства? Об этом не рассказывала.
— Как подгадала бабка! Чтобы в последний путь её сопроводил, на кладбище — в душе Григорий возмущался.
Но делать нечего, похоронил.
Остался он наследником имения её — по завещанию: дом — семьдесят два метра, земля — двенадцать соток, заброшенный колодец — во дворе; двадцать две утки хаки-кэмпбелл, четыре селезня, двадцать гусынь кубанских, два гуся, четыре курицы, петух, коза и собачонка «Малица». Кроме того — сберкнижка, с которой деньги можно снять только через полгода, когда наследство — узаконится.
Совершеннолетие Григорий не справлял, в деревне друзей ещё не стало, да и пришлось оно — в период траура. И что с того, что бабушку раньше не знал. От матери — хорошего о ней немало слышал. И в подтверждение к тому — его позвала, когда узнала из письма отца, что возвращаться ему с малолетки — некуда.
Располагался дом у склона.
У самого плетня родник открылся, при жизни бабушки Григория — внезапно. Чудеса! Воду давал в бассейн — для птицы, полива огорода, приготовлений пищи для себя, козы и птицы с собачкой Малица. Распробовав, готовили — на той воде и все его соседи, живущие с ним рядом, не только по меже. Колодцы пользовали для полива огородов, сада. А он не возражал. Брать разрешал — бесплатно.
_________________________________
[17]Окончания срока.
Вставать с рассветом — слишком рано для него, как он считал, но понимал прекрасно, кормить необходимо живность, козу доить. И он вставал, сначала недовольно, потом привык. Как, чем кормить, лишь понаслышке знал — немного. К соседке за советом обращался, чтоб обучила ремеслу. Соседка добрая была, недорого с Гриши брала, жила одна — без мужа. Что знала, рассказала всё. Очень жалела, что не по возрасту сосед — старше была на двадцать лет. Как получалось, привечала. И участковому пообещала, что если вдруг малец сорвётся, начнёт гулять, спиртное, пиво употреблять, и не работать…, как истинная патриотка края, о всех проступках им свершённых — мгновенно сообщит, с подмеченными фактами, подробно, без жалости. Её совесть — не спит.
Утки давали ежедневно — одиннадцать яиц, а гуси — шесть. Григорий съесть, не в состоянии был столько — за день, не то, что за присест. Соседка Дуня подсказала, чтобы их продавал. Какая-никакая, копейка в дом и, упрекнуть — никто не мог, что не работает. Домашнее хозяйство — исправное ведёт, на хлеб тем зарабатывает. Водку не пьёт, вино сухое у соседки, в обмен на яйца — изредка берёт. Но, кто об этом знает, тем более, что с ней его и приговаривает. А чтобы не стоять в прилавке, яйца сдавал другой соседке — дешевле вдвое, зато на рынке за место не оплачивал и время не терял, мирно с соседками обоими жил. Он их обожал.
С козою быстро подружился, доить её было легко. Варить сыр вкусный научился из молока отжатого. Сыворотку, отходы пищи, птице собачке — скармливал.
Прошло немного времени, казалось, что Гриша жил здесь с детства (в другой, быть может, жизни). Хозяйственником стал. Был сыт, одет, обут, пригрет, и сам себя не узнавал.
Но на душе легко было не часто. Родителей потерянных, он вспоминал — нередко. Он их любил — таких никчёмных, и родных. Хотел бы видеть их весёлыми, знать — живы ли на свалке или «ушли», и похоронены в канаве, без знака номерного, как собаки.
— Тебе сам бог велел — выращивать уток, гусей — советовала Дуня, по-соседски. Родник у дома, таскать для птицы воду в бассейн не нужно; плюс за плетнём склон в гору — с травой обильной, а слева — поле, для живности корм всесезонный. Зимой — морозы, снег — бывают редко. Немного комбикорма купишь, мешков пятнадцать-двадцать, травы подкосишь. Еды на зиму хватит — для бессловесных. И зиму быстротечную, ты проживёшь — спокойно, не беспокоясь о подопечных. И те довольны будут — не брошены и не голодные.
Собрав немного денег, решил съездить в Ростов — Григорий, следы родителей на свалке отыскать. Договорился с Дуней, чтобы за живностью смотрела, а сам отправился — с надеждой, что их найдёт, со свалки заберёт. И обустроит — рядом с собой, родителей своих. Не в Прасковеевке, в Текосе. Недалеко. Лишь бы нашлись.
За Военведом [18], ранним утром, лишь солнце осветило землю, на главной свалке города, бомжей расспрашивал он долго, показывал им фотографию родителей… Всё было тщетно, никто не узнавал их, глаза пряча.
_________________________________
[18] Часть Октябрьского района г. Ростова-на-Дону.
— Таких здесь не было, быть может — сбоку, рядом или на свалке за Аксаем…. Не видели. Не знаем — те отвечали, глаза уставив в землю, словно стеснялись, что-то ему рассказывать или боялись…, кого, естественно — не знал он.
Григорий понимал прекрасно, что не желают правду говорить — о жизни свалки, но подступиться — как, не знал. И денег не было — платить за информацию и, если были…. Сколько бы, не дал, то обманули и, наврав — по ложному пути послали, а правду — не сказали.
Он, пригорюнившись, присел в сторонке — понимая, что уходя, нить оборвёт единственную. Хотелось выть от боли, горя, злости, и безысходности. И еле сдерживаясь, тихо крикнул — Сволочи! Это мои родные: мать, отец. Вонючие отрепья! У вас, наверно — детей нет?! И не было?!! Они вас бросили?!! И правильно! Пипец! А я ищу — освободившись с малолетки! Вы суки! Твари! Мрази! Да будьте прокляты, скоты безмозглые, блохастые! Мне вас не жалко! Вы уроды!
Опомнившись, что за слова свои ответ держать придётся, плюнул в их сторону и приготовился к разборке.
Он не боялся. Шепча тихо — вас презираю, сволочи! В душе молился, ждал нападения, не ожидая ни откуда — помощи.
Бомжи собрались вместе, обидевшись на оскорбления. Гул недовольства — угрожающей волной, шёл в его сторону.
— Ну, что вы медлите! Трусы поганые! — Григорий крикнул им.
Рвите шакалы, разрывайте! Твари!
Истерика его накрыла. Хотелось кинуться на них. Глупость желаемого понимал, но уже слабо собой владел, и был готов к печальному исходу.
Бомжи подвинулись к нему. В руках ближайшего был нож для рубки мяса. Его глаза блестели, скривился рот, чуть приоткрывшись. Морда оплывшая от перепоя, и отравления денатуратами, настойками и брагами — подрагивала от напряжения, желания, стать первым среди равных и наказать обидчика зарвавшегося.
Григорий, приготовился к удару. Он понимал — скорей всего, к последнему. — Единственному. Плюнул тому в лицо и, в глаз попав, был рад. И прошептал — какой ты — гад!
Глаза подняв, простился с солнышком, пред ним бы на колени стал, но эти гады возомнят, что струсил — перед ним стал, и о пощаде молится. Он напоследок ему улыбнулся, подумав — значит скоро встретимся. С отцом и матерью — родимыми мы воссоединимся — на свете том, раз не пришлось на этом.
— Ша! Кипиша не будет! Разошлись! — услышал Гриша голос властный — из-за тюков сырья вторичного, из самосвала вываленных — только-что. Услышали меня! Я вам сказал, бродяги! Ша!
Бомжи послушались не прекословя, и разошлись — неторопливо. Нож спрятав — бомж, что крови жаждал, шаг отступил и, развернувшись, за остальными поспешил. К участкам мусор разбирать — искать еду, одежду, и бытовые принадлежности. Что на барахолку отнести, и там на что-то поменять, для жизни интересное, или на что-то съестное.
— Ну, что стоишь, как столб? Ко мне на цирлах быстро! — команду для себя услышал Гриша.
Но не привык он бегать по приказу, а не послушаться? — Тот спас его и старше возрастом…
— А можно было пригласить, не опуская? На цирлах не привык ходить…, на воле и на малолетке.
— Послушай, шелупонь, тебе что-то не нравится? Позвать бомжей обратно? С тобою враз они расправятся, и глазом не моргнёшь. Отсюда — в ад отправишься!
— Хотели, чтобы склеил ласты, заточке дали б волю. Я подойду из благодарности, что умереть не дали. Благодарю душевно. И не боле.
Он подошёл к авторитету свалки.
— Не скрою, что был зол, за равнодушие к мой беде — проблеме. Сорвался, понимая, что не найду родителей, коль след их потеряю. А он сюда вёл. Нет другого.
— Беда, проблема. Здесь без беды нет никого. Мы все — одна дилемма. Дай фотографию, он Грише приказал.
Григорий фотографию отдал.
Тот посмотрел мельком на двух людей, в бомжей ещё не превратившихся и, усмехнувшись, сменив тон, сказал, чуть мягче. — Я помню их. Они здесь были…, но недолго. Зиму лишь вытерпели. Проблемные… Держались стойко.
— Живы они! Мне этого довольно. Скажите, где искать их мне? Прошу Вас — помогите найти отца и мать. Они мои родители. Я не могу их бросить, помирать без моей помощи….
— Я слышал — собирались жить они на острове Зелёном.
— Я знаю этот остров. Недалеко мы раньше жили, почти на Театральном; квартал правее, смотреть вниз — ниже Театральной площади. Восточнее.
Спасибо Вам за то, что подсказали, где их искать. Я очень благодарен за помощь Вашу и, за спасение. Не буду больше Вам надоедать!
— Давай! Отсюда сматывай, пока не наказал — за грубость и непослушание. И больше никогда сюда не забредай. Бомжи, узнаешь — сущности злопамятные.
— Прощайте! Убежал, что сил осталось у меня, после эмоций выброса негодования.
И он, как мог, со всех сил побежал — в сторону части войсковой. Бежал, пока в дыхалке и в ногах на бег хватало силы.
Твердил — спасибо Боже мой!
Почти не помнил, как до поста ГАИ добрался, а там троллейбусом до Военведа. Оттуда к рынку старому — в автобусе; затем до Красного Аксая на трамвае.
И вскоре он бежал — с надеждой по понтону, соединяющим — с Зелёным островом Ростов, через протоку Дона.
Найдёт своих родителей — он был уверен. Ему казалось — факт закономерен. Не зря же он приехал их искать, и утром жив остался, когда вспылил на свалке… Значит, судьба ему благоприятствует. Никто не помешает, не воспрепятствует найти их, им помочь.
Сомненья прочь!
Вот, только знать бы, где искать? Спросить бы у кого. Вернуться и спросить понтонщиков?
Он повернув назад, направился к ответственному — за получение оплаты за проезд с машин… Он должен знать бездомных бомжиков…