...куда мы иногда катаемся просто так. Ибо приятнее всего кататься просто так - без цели. Но для этого нужна компания... ну, и всё же нужно обозначить хоть какую-то призрачную цель - зайти в Князе-Владимирскую церковь.
У меня тогда не работал фотоаппарат и... я снимала на телефон. В этих фотографиях есть, как я говорю, свои прелесть и небрежность:
Подруги шутят, что я ночами не сплю и до сих пор гадаю, почему купец Литвинцев построил церковь именно в честь Крещения Руси? Ибо Владимир Красно Солнышко персонаж неоднозначный... полумифический! Вот его сестра Агриппина мне понятна - она в этой церкви посвятила один придел именно святой Агриппине... кто в курсе, тот знает красивую легенду, что над останками её тела был световой столб, а после того, как там возвели храм, то раз в году над ним, говорят, пролетает белая голубка.
В годы реконструкции пускали только в нижний храм - то есть в полуподвал с полукруглыми белыми сводами и толстыми стенами. Пол выложен плиткой, брошено несколько ковров и... люди очень громко шуршат целлофановыми бахилами. Зачем? Лучше бы скатали эти ковры, а необозримые пространства вполне можно было бы мыть раз в день и не мучиться... ну, в чужой монастырь со своим... кстати, это действительно бывший мужской монастырь, но все дома вокруг либо зияют пустыми окнами, либо в них давно происходит что-то другое. Впрочем, розовый пряничный дом рядом (из труб идёт дым, пахнущий, как и всё предместье, берёзовыми дровами) занимает детско-юношеская спортивная школа, и это правильно. На самом деле есть ещё корпус монастырской братии, была мужская богадельня для ветеранов, был госпиталь Красного креста...
Под сводами темно, только кое-где горят лампадки. Потом какой-то негустой и отнюдь не басистый голос попа запел начало службы, мы с мамой боком вышли и поднялись наверх. И только запах воска - в детстве, как в школе, остался на пальцах. И - шух-шух - шуршание бахил по узким-узким белокаменным коридорам, придающих ощущение то ли бассейна, то ли бани то ли больницы... короче, снижающих патетику начала великопостных дней и бунинских реминисценций. Иван Алексеич вообще всегда за каждым столбом мерещится в дни, когда зима на излёте. Силы, признаюсь, тоже...
Иконы тут темны, нежны и хороши. Иконы не для туристов - как те, отпринтованные, в Казанском ярком соборе. Здешние писаны в конце века, во граде Киеве (Татьяна Толстая бы написала "расчехляю гусли"), привезены сюда, когда местный архитектор Кудельский возвёл подходящий древнерусский храм. В 22-ом году, как положено, храм закрыли, но здание уцелело, и это здорово, т.к. в этих окраинных и глухих местах красивых зданий не слишком много. Каменных - тем паче. И уцелела аллейка графичных старых лиственниц.
В предместье, конечно, у меня есть любимый дом, тут я вовсе не оригинальна - его любят все, кто бывал здесь, его запечатлела моя любимая художница Вероника Лобарева, когда писала этот дом. Над ним (позади его) - теряющийся в зимней дымке Казанский.
Вообще в предмесьте есть два храма: красный и белый, и они задают тон всему району:
Более разухабисто-рустикальный в районе улицы Баррикад, ну, а за речкой Сарафановкой более патриархальный, скромный, тихий, мирный... даже пасторальный.
Про пасторальность я, конечно, загнула... ибо всё равно это предместье рабочее - от стереотипов нам никуда не деться...
Туристам я частенько здесь рассказываю про "Семь Симеонов" - трагичную историю семьи-террористов, которые попытались угнать самолёт и улететь со своим джаз-бэндо в Лондон. Ничего у них, конечно, не вышло, а вот людей при штурме самолёта погибло много... да и самой семьи уж нет, и даже домик их на улице Детской разрушается... но мы туда не пойдём, а пойдём вдоль трамвайной линии, где самый нарядные дома:
У мамы был (и есть) немецкий календарь 87-го года, где были деревянные домики такие... пронзительно синие. И они означали январь и декабрь...
Ещё Рабочее пахнет рельсами, ржавчиной, гниющим и обугленным деревом, помоями, выгребными ямами, почему-то тухлой рыбой, талым и вкусным снегом, собачьей шерстью и февралём, перевалившим за середину, речной водой, свежим снежком. И жуткие, "монструозные", ржавые "шпалы" фонарей на бетонных грубых "чушках", и всё как тогда - в детстве. Всё точно так же. Да и сто лет назад всё так было, но не было жалкой попытки "принарядиться" ярким сайдингом, бахромой рекламных объявлений...
Ещё в моём детстве в торцах подобных домов были булочные, в которых торговали "из окна" - подавали пухлые булки хлеба...
сейчас лавочки сменяют друг друга, стараются выстроить себе отдельный павильончик, чтобы уберечь себя от пожара, от соседей... чтобы дать себе возможность продавать алкоголь после 9-и вечера, ибо в жилых домах его можно продавать только до девяти, а то и раньше кассу закрывают (туристов это изрядно удивляет)...
Вообще брутальности Рабочему испокон веков придаёт наличие городской тюрьмы на остановке Фучика. До революции тюрьма носила помпезное название тюремный замок и... надо отметить, что он почти не изменился... обзавёлся кирпичной башней с часами, но на этом и всё. Отсюда некое пренебрежение районом близ тюрьмы, хотя многие из живущих здесь, по-настоящему любят эту окраину, где царит покой:
И не лишена изящества местная архитектура... такой балкон на тонких ножках сохранился в одном-единственном экземпляре на весь Иркутск:
Вспомнила, как вчера, в музее, дети спрашивали у директора:
- Она... настоящая?
(он рассказывал про куклу, которая приехала в эшелоне и видела бомбежки - кто-то из детей в теплушке вез...)
Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку, а директор серьезно ответил: -Настоящая.
Вот и тут жизнь как есть. Настоящая:
Зато, когда в музее завели патефон, то в хрипах, всхрапах и всхлипах один мальчик узнал что-то, оживился и запел: - Эх, доро-о-оги...
- Знакомая песня? - улыбнулся директор.
Надеюсь, что мне с помощью телефона удалось передать ту Левитанскую весну. Такую раннюю, когда она ещё зима, но мы-то знаем... знаем, знаем:
а ночью замело дороги
на снег смотрела из окна
и думала ну наконец то
мне можно никого не ждать
© dingo
