1 Часть. ГЛАВА 1. СУДЬБА
— Эти слова — пустые для тебя? И не имеют вообще значения!? — на друга своего и компаньона Никита злился, от недоумения.
А для меня, обозначают они — многое. Ведь обрисовывают мироздание…, и миропонимание — разностороннее, необычайное.
Вот, вслушайся внимательней! — Миры и микрокосмос, макрокосмос, вселенные, с законами — простому смертному необъяснимыми.
Так поэтичны и возвышенны понятия! Они звучат, как будто — единения гимн человека и природы — торжествуя приводят нас к началу осознания — всего живого/неживого — сочетания.
Давай-ка выпьем друг с тобой по чарочке за эти, для людей порядочных — слова, так много значащих для многих, и для меня.
Стакан Григория к себе подвинув, чтобы удобней было наливать, он из бутылки до краёв налил в него, торжественно дополнив утверждением: — стакан наполнил полный, уважаю, с почтением — хозяина его.
— Нет! За слова такие пить не буду! — Нахмурившись, ответил Гриша другу. Хотя тебя я также уважаю, как ты меня — о чём, конечно, знаю.
— Не понял. Почему не хочешь пить со мною? Добавь ещё, тебе, мол — это в падлу.
— Хочу. И от тебя не скрою, что за слова те — пить не стану.
— Послушай! Ты меня не понимаешь!
— Вот именно. Не понимаю в этом. Поэтому, за них и пить не буду. Не идиот, за то пить, что не знаю. В чём ничего не понимаю.
— Не прав ты здесь, мой друг. Не прав!
— Быть может, прав. Всё в мире относительно. Смотря, как посмотреть.
— Тогда давай, за просто так, с тобою вместе выпьем!
— Дурак! Ты знаешь, что сказал? — «неграмотности» друга — удивился Григорий (сильно).
— А что сказал? За что меня назвал так плохо? Я этого не понял. Слишком мал?
— Ты предложил мне выпить, чтобы трахнулись с тобою.
— Ты сам дурак! К тому же, не глухой?! Так я не говорил. Я помню!
— Нет, ты мне так сказал!
— Нет, я не говорил! Я не страдаю с памятью!! Слова свои — все помню! Не говорил. Так — я не говорил!
— Нет, говорил! И не отказывайся, кореш! Сказал — давай за просто так с тобою выпьем? Помнишь? И хорохоришься? Будто не помнишь, что сказал?
— Слова я эти говорил. Но в них о траханье ни слова! — Никита возмутился сильно. Фантазия твоя — обидная! Полова!
— На зону попадёшь, тогда узнаешь, что те слова — «за просто так» обозначают.
— Туда не собираюсь!
— Мы лишь предполагаем, Господь располагает.
— Какой ты умный! Прочитал «Талмуд»? О космосе не хочешь говорить! Придумал чушь — про траханье. назвал бы — идиот, если бы был — не друг!
— Какой я есть, такой и есть.
— А я выходит — глупый? Или считаешь — идиот?
— Ты глупости не говори. И пей быстрей…
Притащатся с работы предки — поторопил Григорий друга. Плохие с ними шутки.
О споре нашем — позабудь!
— Они, что — тащатся? — спросил его Никита.
Удивился.
— Что ты цепляешься к словам моим. Давай скорее пей, пока при памяти. Бодрей!
Я чувствую — палёным пахнет.
Допив, сбежим на улицу скорей. Иначе…, подзатыльник квакнет.
В стакан Никита вылил остаток из бутылки, и чокнувшись, ребята — выпили.
Тут зазвонил звонок.
— Успели! — предки на помине легки, вздохнул Григорий тяжело. — Мы всё-таки успели с тобой — допить ситро. И хорошо, что не застукали — нас за распитием родители. Мы пили, как и взрослые, по полстакана — залпом. Выходит, подросли! И это — хорошо! Акселерация!
Он быстро сполоснул стаканы и, побежал дверь открывать.
Это приехали, действительно — родители, Григория блюстители — отец и мать.
Отец немного был навеселе и, улыбался добродушно.
В руках держали по бутылке водки, у матери, добавочно — авоська, и умудрилась звонить Грише.
Открыв им дверь, ребята проскочили мимо, стараясь не задеть в дверном проёме маму Гриши боком.
— Куда вы, Гаврики? — спросил отец вослед, не сбейте маму ненароком. Иначе будет вам — пипец!
Работать, побежали — дети?
— Кому работать, кому водку пить — ответил беззаботно Гриша. Ведь, каждому своё. Пока, нам водку пить — не светит. Так мир устроен — верно, папа? Что-то ещё?
— Стой. Угощение возьми — отец любезно предложил сынишке, став доставать печенья пачку с кармана, из штанишек.
Мы помним о тебе всегда, сыночек наш. Цени, мальчишка. Любимый сын…, один, без дочек.
Наверно…, не хватило ночек.
Шутя, он неудачно доставал печенье. Одной рукой вытаскивал, в другой руке держал — бутылку водки. Она, внезапно выскочила из руки…
Жена, авоську бросив…, с другой бутылкой, словно вратарь гандбольной женской сборной, в отчаянном броске поймала, перед ударом об пол, к груди — обе прижала. От радости всплакнула — бутылки не разбила. Не удержав третьестепенной значимости — в авоське банку, неравною по значимости водке. В ней — кабачковая икра была. Среди осколков — по полу теперь текла, подъезд наполнив ароматом.
Выругавшись шестиэтажным матом, в шёпот и вздохи перешедшим…, от понимания — бутылки с водкой целые, а лопнула, с закуской банка (третьестепенная), отец Григория, забрав, к груди прижал бутылки, помог подняться матери. И указал, чтобы убрала та осколки.
— Порезаться возможно, если те не убрать, ей объяснил. Не сложно.
На улице в песочнице, ребята решили отдышаться. Сев рядом с малышами, словно играть с ними собрались, прислушивались — всё у родителей Григория нормально? Не слышно криков — благимата?
— Я представляю — как им будет трудно, когда пойду я в школу — задумавшись, их пожалел сынишка. Что будут делать без меня, когда учиться в школе стану? Для них — это беда.
— Ещё до школы целый год, придумаешь что-либо. Шесть лет — не так и мало! Мозг есть.
— Пока, малопонятно.
Предки беспомощные, их жалею, они болеют часто. Им водку покупаю…, когда с утра не могут приподняться — лежат, кряхтят и, «помирают». — Несчастные. Большие дети.
Твои родители не пьют, где-то работают. Не то, что эти.
Мама болеет часто и, не выходит на работу. Там, руководство недовольно и, мама говорит…, что потерять эту работу может, как и другие раньше….
Болезнь ту называют птичьей — перепил. И тех людей не понимают. От этого — они страдают.
— Моя мама, немного выпить может — на праздники…, отца не помню, где-то… пропал — в командировке, Никита отвечал Григорию со вздохом. Толи о том — не видит своего отца, толи жалея маму друга Гриши. Такая предназначена судьба? Заранее она написана?
Немного посидев, поднялись. Пошли работать к перекрёстку, где их товарищи работали — с утра. Сейчас их очередь, машин мыть — стёкла.
Когда темнеет, перекрёсток оставляют и, поделив полученные деньги, смотрящему оставив долю, расходятся все по дворам. Где покурить после работы можно, выпить пивка и лимонада, пока родители их не угомонятся, заснут — как дети. Они родителей жалеют, без повода не беспокоят. Когда те спят, только тогда домой приходят. Невольно — до поздна гуляют.
По темноте работать им нельзя. Рассказывали, что крадут ребят, и возят тех по городам, где нищенствовать заставляют — на паперти, в других местах. И, если что не так, ширяют наркоту, чтобы потом всю жизнь свою оставшуюся, зависимыми были от иглы. Поэтому, на перекрёстке одни они, и не задерживаются — до темноты.
Сегодня вечер был хорош сам по себе, прошёл недавно дождь, и выручку со стёкол сняли — жесть. Один «крутой» им бросил стольник, так, ни за что — с плеча. За вечер каждому досталась пятихатка. На радостях купили пива — на брата по полбанки. Достаточно! Сверхприбыли — не жалко.
В квартире у Никиты погас свет — немного раньше, чем обычно. Ложиться рано спать, мальчишке было непривычно. Но делать нечего, ведь нужно маму уважать. Устала, необходимо отдыхать.
— Квартиру мать из-за меня не замыкает — друзьям он объяснил, прощаясь. — Вдруг что-то украдут? Бывает…
— Что красть? — спросил Ашот, смеясь с друзьями. — Мух, тараканов, крошки?
— Кто знает?! К примеру, холодильник, телевизор и, мало что ещё — ответил недовольно им Никита, и сразу же отправился домой, не ввязываясь в обсуждение вопроса.
Увидев худощавую старушку, между четвёртым-третьим этажом, сидевшую на краешке ступени, остановился он.
Взгляд к полу обращён, казалось — сидя спит она, или … (быть может — померла?). И, самым страшным для Никиты было, как показалось ему — не дышала. Это его пугало. Никита слышал лишь о смерти, покойников не видел раньше.
Не зная, как тут быть, что делать. Бояться — вроде бы большой, держать браваду — всё равно не видят.
Остановившись рядом с ней, позвал её — тихонько:
— Бабушка, спишь ты или померла?
Не шевелилась бабушка, не слышала, как будто вообще — его слова.
Он повторять вопрос боялся.
Ещё немного подождав и, не дождавшись, что голову та приподнимет, решился — до плеча дотронуться слегка. А вдруг не померла? Глаза откроет… Будет жива.
— Зачем старушку трогаешь, мальчишка? — услышал сзади чей-то голос, казалось — добрый, но с укором.
— Ребёнок? Шалость? Или бабуля говорит — чревовещатель?
Никита, испугавшись, мгновенно отскочил назад и, обернувшись…, там никого не видел. От страха — сжался, ушёл в отпад.
— Наверно, померещилось, через минуту — подумал он, смотря по сторонам — внимательно, осматриваясь из-подлобья. Боясь, и удивлённо.
— Мерещилось, мерещилось — услышал вновь тот голос, откуда непонятно.
— Какая чертовщина! Напасть! — в сердцах он возмутился. — Наверно, пить пиво нужно меньше, чтобы не слышать слов из ниоткуда.
Сегодня вечером впервые выпил — треть от целой банки пива.
В ответ услышал тот же голос, повторивший:
— Какая чертовщина. Напасть…
— Кто ты? И где ты — говорящий? — спросил Никита, испугавшись снова.
— Кто ты…, и где ты говорящий — услышал он свои слова.
Никита выругался крепче: — Пошёл-ка ты …. подальше! Не до тебя!
Ему ведь было не до шуток от жути пробирающей… Услышал голос, его пославший, вновь повторяющийся.
— Что, испугался? — другой услышал голос.
— Да, с ним Никита согласился. Немного испугался — ответил на вопрос. Ты невидимка?
— Не бойся, эхо говорило — старушка успокоила.
— А здесь откуда оно взялось?
Проснулась и заговорила?
— Ночная тишина — его попутчик. Она меня и разбудила.
— А почему ты здесь одна?
— Тебе мешаю я? Спала.
— Нисколько. Спала здесь — в подъезде?
— Устала, верно. Переживания… Всё вместе.
— Домой к себе ты не идёшь? Не хочешь? Наверно, поругалась? Виновны дети?
— Да. Поругалась. Точно.
— Ругаться — плохо.
— Что может быть хорошего, когда свои ругаются?
— И будешь делать, что теперь? Придумать, что-то нужно. не жить, как бомж — в подъезде! В квартире лучше.
— Не знаю. Здесь, сейчас — немного отдохну, затем, куда глядят глаза, пойду. У каждого своя судьба, никто не знает до конца свой путь-дорогу и невзгоды.
— Так может, к нам пойдём, бабуля? Там отдохнёшь — спросил её Никита, прекрасно понимая, что предложение, хоть от души — неправильное, лживое. Он, вряд ли выполнит — предложенное.
Кряхтя, старушка поднялась и, заглянув в глаза ему, погладила Никитку по спине. От этого контакта — по телу пробежала дрожь.
Чуть не сгорел он от стыда. Растёкся к кончикам ногтей ног, рук — стыд, словно кровь и пиво. Постыдна ложь!
— Хороший мальчик ты Никита. Таким и оставайся навсегда. Плохим всегда успеешь стать — сказала бабушка и, вниз пошла неловко — по ступеням.
Шум шарканья был слышен долго. Чем уходила дальше, стыд угнетал Никиту больше и, заставлял переживать в душе за предложение, хотя и доброе, но ведь нечестное. Он не решился бы в квартиру привести, ночной порой — бабулю, прекрасно понимая, что из душевного порыва, хорошего не получилось — ничего. Могли бы маму разбудить, и поругалась с ним она, за эту вольность… Ведь так нельзя.
Стыдясь себя, он поднимался медленно, при каждом шорохе дрожа, и оборачивался, то ли надеясь, что внезапно — на месте шороха появится та бабушка, то ли боялся встречи с ней.
Хотя, прекрасно понимал — она ушла.
С тяжёлым чувством восприятия и понимания вранья бессовестного, будто обгаженный, к двери квартиры подошёл он — неуверенно.
— Как я туда войду? — подумал он. Дома ни знали лжи. Мама ни разу не врала, когда им даже было плохо, отец, …. всегда в командировке, весь в делах.
А сын у них, для отношений честных — негодным, лживым оказался.
— Урок запомню на всю жизнь — себе признался. Такое — не забыть мне — никогда!
Он кинулся бегом вниз — попытаться увидеть бабушку, чтобы ей рассказать, какой он нехороший, перед собой — частично оправдаться, что врать не будет больше никогда, что будет он хорошим, какая не придёт беда.
Сидели во дворе — одни соседские мальчишки, о чём-то спорившие тихо. Гриша увидев его, крикнул:
— Пришёл? И сделал правильно! Дружище!
Уже замкнулась мама?
Ещё не всё потеряно, на пиво третьим будешь. У нас ещё полбанки. Случилось, что? Да не грусти…
Ты не подходишь… Извини…
Потом, не пожалеешь?
Никита, оставаясь у подъезда, не подходя к друзьям, спросил у них негромко:
— Старушку видели? Недавно выходила…, наверно…, из подъезда.
— Какая-то, как будто проходила — Ашот ответив, продолжал смеяться, над ранее услышанным рассказом.
Она, твоя знакомая?
Никита повернувшись, возвратился. Немного постояв в подъезде, стал подниматься медленно, идя домой — в квартиру, горюя безутешно.
— Содеянное не всегда исправить можно, — Никита с грустью думал, поднимаясь, — так и останется на мне грех лжи и, перед бабушкой и перед мамой. Она не знает, что лгуна растит!
Не подменяй с улыбкой сладкой, лестью — правду, водой — вино, подумал он, и над собою усмехнувшись, решил — не думал я, что так легко, себя немного можно успокоить, когда желаешь этого!? Каждый достоин своего… бесчестья. От этого — невесело. Точнее — тяжко!