Я никогда не стану космонавтом

Косолапов Сергей

С просторов Яндекса

Я никогда не стану космонавтом, Но только лишь жалею об одном, Что некролог по мне в газете «Правда»
Никто не напечатает потом…

                1

   Иногда я смотрю на свои прожитые годы с высоты прошедших дней, и мне кажется, что все то, что произошло со мной в этой жизни – случайность или какие-то нелепые совпадения, ошибки и поспешные поступки, изменившие весь ход моей судьбы.
   Наверное, это находится уже изначально в характере человека и в сущности его – способность принимать те или иные решения, совершать какие-то правильные или неправильные действия или не совершать их вовсе.
   Может быть, все то, что произошло в моей жизни, было заложено в меня, как программа в вычислительную машину, а может быть, наоборот – сам я отклонился от какой-то заданной программы, и меня понесло совсем не в ту сторону. Возможно, я незаслуженно принес кому-то много вреда, и, может быть, все могло быть вовсе не так, как случилось на самом деле, но то, что уже случилось и произошло, назад уже не вернешь…

   Я никогда не стану космонавтом. Я понял это уже давно и с тех самых пор перестал мечтать о чем-то большом. Это только в детстве я думал, что вся моя жизнь предназначена исключительно для чего-то великого и благородного, что все пути открыты и остается всего-навсего выбрать, кем быть: путешественником, артистом, спортсменом, ну, а уж лучше всего, непременно, космонавтом.
   Конечно, сейчас, когда мне уже много лет, то только за одно это меня не примут в отряд космонавтов, а когда мой возраст был вполне подходящим для полетов на Луну, я не смог пройти врачебную комиссию в летное училище. Чего они у меня там только нашли эти врачи, не знаю, никогда я на здоровье не жаловался, а тут на тебе – получи фашист гранату!

   Мой отчим Аркил всегда говорил мне:
   - Учись, Паша, учись, учись и учись! Три раза учись! Это еще Вэ И Ленин сказал, а я тебе должен заметить, что он был не самым глупым человеком в этом мире. А вот не будешь учиться – ряды РККА ждут тебя с распростертыми объятиями. И это говорю тебе я, пусть и далеко не самый умный и богатый, но самый честный еврей в этом городе.
   Любил Аркил разные такие выражения и непременно называл Советскую армию – РККА (рабоче-крестьянская Красная армия).
   Вообще-то он никогда не вмешивался в процесс моего воспитания, который проводила в жизнь моя любимая матушка Розалина Львовна, но иногда выдавал такие изречения, что впору было их записывать и издавать отдельными сборниками. Ну, прям, как «Апрельские тезисы» того же Ленина.

   Так вот, после того, как я не прошел летную комиссию, я не придумал ничего лучше, чем пойти учиться на спортфак нашего родного педа. А что? Математику, химию и русский я любил в школе, скажем мягко, не очень-то, а вот прыгнуть разок-другой через «козла» или пробежать стометровочку на стадионе – это завсегда, пожалуйста! Тут бы я мог любому космонавту фору дать, это точно, а вот возиться с тетрадками – нет уж, увольте, это не по мне.

   Был еще вариант – стать учителем-трудовиком, но видимо я так насмотрелся в школе на нашего учителя по труду Анатолия Павловича, бухарика с «громадным жизненным опытом» и большим сизым носом, что это напрочь отбило во мне всякую любовь к урокам труда. Вдобавок ко всему, в седьмом классе в лоб мне прилетела деревянная болванка, плохо закрепленная на токарном станке, и это отнюдь не добавило мне любви к предмету. Анатолий Павлович в тот раз только лукаво посмотрел на меня, прищурившись одним глазом, и сказал с чувством, с толком, с расстановкой:
   - Глаз цел? – слова выходили из его рта, сопровождаемые непередаваемым букетом перегара. – Это самое главное! Я тебе, Калиниченко, так скажу, исходя из моего громадного жизненного опыта, лоб – он как раз для того и создан, чтоб по нему иногда стучать.
   Тут Палыч ухмыльнулся, подобрал болванку и пошел куда-то прочь, загадочно улыбнувшись и постучав себе несколько раз деревяшкой по лбу, очевидно, похмеляться…
   Вот поэтому я и стал студентом первого курса спортфака педа.

   На мое удивление, Аркил воспринял это известие, хоть и с известной долей иронии, но весьма благосклонно.
   - Ничего, ничего. Физкультурники – они тоже люди, не в этом суть, в какой бурсе тебе выдали бумажку и что в ней написано. Ты, главное, получи диплом, а уж там мы с матерью определим, кем тебе быть – учителем, заведующим баней или директором кладбища.
   Мама только махнула рукой. Похоже, ей было все равно.
   Короче, все получилось почти, как у классика: космонавту хорошо, а спортсмену лучше…

2

   Так, встали и попрыгали. «Попрыгали – попрыгали!», как говорил наш старшина. Ничего не звенит, ничего не мешает. Замечательно. Штаны в меру широкие - не запутаешься в них, и ничего не тянет, можно в случае чего и «маваши-гери» показать. Куртка тоже просторная, и руками махать не мешает и ствол, в случае чего, не виден. Кроссовки мягкие, резина не скользит ни на мокром асфальте, ни на льду – одно удовольствие подкрадываться и бежать! Это только раньше для большинства людей адидасовские кроссовки «Лужники» были верхом совершенства, а теперь этого барахла навалом – выбирай и носи, что нравится…

   Впрочем, Аркил и в то нелегкое время ухитрялся брать мне где-то такие кроссовки и джинсы, что девочки на школьных вечерах не отводили от меня глаз. Помнится, подогнал он мне ко дню рождения джинсовый костюм Montana и говорит:
   - В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и душа, и мысли, и джинсовый костюм тоже. Это еще Чехов сказал, Антон Палыч.
   Я как-то сильно засомневался вначале, что во времена Чехова были джинсовые костюмы, но плюнул и особо возражать не стал, так как про Чехова знал, честно говоря, мало, а костюм и в самом деле был хорош. Тут Аркил понимал толк, это точно.

   Он, вообще, во многом был знаток и, как я теперь это понимаю, учил меня жизни, но ненавязчиво – без нравоучений и нудных речей, а словно бы невзначай, отдельными фразами подталкивая меня в нужном направлении.

   Несколько слов о том, как Аркил появился в нашей семье.
   Отца своего родного я не помню абсолютно, то есть вовсе. Маленький я еще был, только родился. Мама позже говорила, что отец уехал через год после моего рождения далеко на Север и не вернулся.
   В ее рассказе мне чудился сильный и отважный человек в меховых одеждах, который отчаянно борется за свою жизнь, застывая на ледяном ветру в полярной пустыне, и лишь много лет спустя я случайно узнал, что отец мой попал под расстрельную статью за валютные операции и сгинул где-то в Воркуте. Но об этом я узнал, как уже сказал, много позже, а вот именно тогда, еще в раннем моем детстве и появился в нашей семье Аркил.

   Вообще-то его звали Аркадий Илларионович, но с тех пор, как я научился говорить, сначала из-за трудности в произношении, а позднее уже по привычке, я звал его Аркил. Он не возражал, и никогда, как это ни странно, не просил называть его папой. С мамой они жили в официальном браке, но носили разные фамилии. Она, как и я, была по фамилии первого мужа - Калиниченко, а Аркил носил свою – Беркович.
   Трудился он в небольшой конторе, и по образованию, и по призванию своему он был бухгалтером. Чего еще надо для счастья советскому человеку – простой бухгалтер в рядовом, ничем не приметном советском учреждении. И лишь годы спустя, одновременно с известиями о пропавшем отце, я узнал, что Аркадий Илларионович Беркович был одним из первых подпольных «цеховиков», причем здесь он был уже не рядовым, а главным бухгалтером всей теневой отрасли города.

   А имя Аркил так и утвердилось за ним в нашей семье. Даже мама, которая чаще всего называла его Аркадий, иногда могла сказать так:
   - Аркил, а где та бутылка коньяка, которую подарил тебе Подольский? Хочу сделать кофе с коньяком, ты будешь?
   - Роза, разве это был коньяк? – удивленно отвечал Аркил. – Ты знаешь, вчера я отведал эту жидкость, но сильно не почувствовал в нем коньяка. Вот, когда я отдыхал в Пицунде, я попробовал настоящий марочный армянский коньяк. Это было божественно, Роза! Впрочем, для добавки в кофе подойдет и вчерашний, он там на полке…

   Вообще, надо сказать, что Аркил мог крепко выпить два раза в год – на День своего рождения и День взятия Бастилии парижскими коммунарами. Уж не знаю, что за страсть у него была к этим самым парижским коммунарам, может какой-то его предок штурмовал эту самую Бастилию и Аркил поминал его таким вот образом, может почему-то еще, честное слово не знаю, а только было это именно так. В другие же праздники он мог позволить себе пригубить шампанского, а чаще всего вообще обходился минералкой или лимонадом.
   - Печень у меня одна, мой мальчик, - сказал он мне и грустно усмехнулся, когда я как-то наивно спросил его, почему он не пьет вино. – И я не хочу, чтобы ты в далеком будущем, рассказывая про меня своим детям и внукам, начинал свой рассказ со слов «Посадил дед печень…»

   Вот такой он и был, мой отчим Аркил. Простой снаружи и деловой внутри, в меру веселый, но непременно с грустинкой. И именно он вытащил меня из той дерьмовой истории, в которую я попал, когда учился уже на четвертом курсе института…

3

   Глупо тогда как-то все получилось. Необдуманно и глупо. Я это теперь понимаю, много лет спустя, а тогда, в ту пору…

   В-общем, пошли мы отмечать день рождения друга моего Лехи Полякова в «Северянку» - кафе, хоть и небольшое, но уютное и недорогое. Сидим втроем – я, Леха и Валерка Сажин. Взяли для начала бутылку марочного портвейна, по салатику и фрукты какие-то. Сидим тихо-мирно, музыка в автомате играет – монетку кинул, кнопочку нажал и наслаждайся. Народу немного было, ранний вечер, часов шесть-семь, в-общем, красота. Сидим, ждем, когда народу побольше будет, девочки подтянутся, потанцевать будет с кем, а пока не спеша портвешок потягиваем.

   А через один столик от нас, трое нерусских сидело, похоже из тех, что на рынке торгуют, то ли ары, то ли азики, не знаю. Двое помоложе, навроде нас, а третий постарше, лет тридцати, лысый такой уже. Они уже до нас там сидели, и то ли лишку приняли на грудь, то ли им скучно стало, но только стали они к официантке приставать.
   Симпатичная такая официантка была, в короткой кожаной юбке и светлой блузке, в которой аж все просвечивает. Она уж и так, и эдак, то отшутится, то увернется от них, но когда этот лысый ее начал за коленки хватать, так взвизгнула, что мы даже подскочили. Это как сирена для нас была, как сигнал к атаке.

   Вышли мы с ними, короче, на улицу за угол кафе, разобраться, что к чему. Все по-честному – трое на трое, встали друг против друга, кулаками машем, ногами добавляем. Эх, все было бы хорошо, набили бы друг другу рожи и разошлись, так нет – надо же было этому лысому нож из кармана достать. Хороший такой ножичек, можно колбаску порезать, можно огурчики, а при желании и свинью завалить.
   Вот тут у Валерки и появились нунчаки. Я вообще-то знал, что он ходит на подпольную секцию карате. К тому времени карате, как «идеологически вредный вид спорта», уже давно официально запретили по всей стране, сначала еще в восемьдесят первом постановление вышло, потом в восемьдесят четвертом, но клубы и секции ушли в «подполье». Вот, один из таких клубов и посещал Сажин, это-то я знал, но про нучнаки ни сном, ни духом не ведал, честное слово.

   К этому времени я успел получить вскользь по левой скуле удар ботинком своего соперника и, в свою очередь, сумел разбить ему нос, а заодно и свой кулак в кровь. Леха пропустил хороший удар под глаз, но отчаянно бился против наседавшего на него противника. Тут Валерка и встретил этого лысого нунчаками – несколько движений, и он «отсушил» нападавшему руку, из которой выпал нож. Но Валерке показалось этого, видимо, мало и он добавил лысому нунчаками по его блестящей башке.
   До сих пор звук этот помню - как деревянными палочками по ободку барабана. И картину, как лысый завалился на грязный дворик за «Северянкой» тоже. Тут общая драка и прекратилась, но поздно, видимо кто-то уже успел звякнуть в ментовку, или они сами нагрянули с плановым патрулированием.

   В-общем, после их приезда, нас всех повязали и отправили в райотдел милиции, а лысого этого – в реанимацию.
   Да, если бы тогда не Аркил, все могло кончиться очень плохо. Хорошо еще, что лысый этот, Нурик его, оказывается, звали, очухался в больнице и Богу душу не отдал. А уж, какие потайные кнопки нажимал Аркил, кого подмазывал и с кем встречался, не ведаю до сих пор, только закончилось все тем, что Валерка получил условно «за хулиганку», а нас с Лехой срочно отправили служить в армию.

   Так и закончилась моя учеба на четвертом курсе, и начался академический отпуск продолжительностью два года. Спасибо Аркилу, все могло бы быть значительно хуже.

4

   До призывного пункта мы с Лехой были вместе. А там уж наши пути-дорожки разошлись. Как пелось в одной известной песне: «Дан приказ ему на запад, ей – в другую сторону…» Леха отправился служить в ГСВГ – так тогда называлась Группа Советских Войск в Германии, а меня отправили на полгода в учебку за Урал. Правда, через три месяца, уже после присяги, меня и еще пять ребят с нашего призыва забрал с собой, приехавший неизвестно откуда, старшина в, невиданной мной до того, полевой форме.

   Ехали мы долго: на поездах и на машинах, с пересадками на вокзалах и каких-то маленьких станциях, пока не приехали на новое место – другую учебку, но уже в Средней Азии. Здесь нас переодели в такую же форму, как и у нашего старшины. Все группы, которые прибывали сюда, были разбиты по пять-десять человек, в зависимости от того, для чего готовились. Независимо от этого в каждой группе был командир, снайпер, подрывник и радист. Строевая муштра отошла на второй план, а вот занятия по физподготовке, рукопашному бою, стрельбы из различного вида оружия, минное дело и радиодело чередовались каждый день.
   Примерно раз в две-три недели проводились учения в виде контрольных проверок – все подразделения поднимались по тревоге, и перед каждой группой ставилась своя задача. Например, одной группе надо было сделать марш-бросок по определенному маршруту, взорвать мост, другой – добраться в срок и передать сигнал из определенной точки и так далее. Иногда маршруты групп пересекались, и тогда надо было действовать скрытно, ничем не выдав себя перед другой группой или наоборот – действовать сообща, в зависимости от полученного задания.

   Через три месяца такой службы, когда наши гимнастерки побелели уже не столько от стирок, сколько от пота и соли, бесконечных тренировок и занятий, нас, как всегда, подняли по тревоге, но отправили в этот раз не по маршруту, а выдали сухой паек и, раскидав по машинам, доставили на военный аэродром. Вечером того же дня всей группой мы вылетели оттуда на «вертушке».
Так я оказался бойцом 56-й десантно-штурмовой бригады, дислоцировавшейся в Афганистане.

   Все оставшиеся полтора года службы я провел «за речкой». Много событий прошло на моих глазах за это время. Зачистки кишлаков, прочесывание «зеленки», сопровождение караванов, засады на перевалах – чего только не было. И горы, горы, горы…
   А еще бородатые афганцы, улыбающиеся тебе днем и стреляющие в тебя ночью, да что там ночью – отвернись не вовремя днем, и сейчас же можешь получить нож в спину или пулю в затылок. Не полюбили они нас, да и мы их тоже, честно говоря. Не получилось у нас взаимности. Одно слово – война. И за этим словом - испепеляющий зной и холод, и мозоли, и пот, и кровь. Многие из тех, с кем я пришел туда, вернулись домой в цинковых гробах.

   Иногда, до сих пор, меня мучают во сне кошмары. И снова, и снова я попадаю туда, где прошла моя служба. И снова я мерзну в палатке, и снова карабкаюсь по камням, и снова повторяется той первый мой бой в ущелье, где наша колонна попала в засаду, и от роты к концу боя осталась всего треть состава, а я, заменив убитого ефрейтора Бережного, бью из пулемета, не замечая ничего вокруг, громко кричу какие-то слова вперемешку с матом неизвестно кому. Потому-что страшно, потому-что война…

   Я еще по детству запомнил, что не все ветераны любят вспоминать войну. На пионерских сборах в школе, куда их часто приглашали выступать, многие ветераны зачастую отмалчивались или отвечали немудреными односложными предложениями. Мы, пионеры Советской страны, восторженно завидовали им в душе и безумно жалели, что на наш век не хватило войны, что нам негде проявить свой отчаянный героизм и отвагу, и недоумевали, отчего так скупо они рассказывают нам о своих подвигах. И лишь теперь я до конца понял того седого ветерана, увешанного орденами и медалями, который, как-то раз, тихо и по-отечески заботливо сказал нам в конце своего выступления: «Не дай вам Бог, ребята, пережить войну…»

   Но все когда-нибудь кончается. Закончилась наконец-то и моя служба.

5

   Дома меня радостно встретили мама и Аркил. Нет, сначала мама. Телеграмму о своем прибытии я не дал, и, когда она открыла дверь квартиры, то увидев меня,  просто обняла меня за шею и заплакала. Аркил скромно улыбался за ее спиной и только тихонько приговаривал:
- Ну, что ты, Роза, что ты… Все уже прошло. Солдат вернулся, радоваться надо…

   Потом был праздничный обед по случаю возвращения, вперемешку с бесконечными мамиными расспросами о том, как там кормили, не болел ли я, и о чем-то еще. Аркил же лишь понимающе помалкивал, наполняя стопки и изредка вставляя в разговор небольшие фразы, а больше молча смотрел на меня и улыбался своей грустной улыбкой…

   Через несколько дней после дембеля я отправился проведать свой институт, alma mater, так сказать.
   В деканате меня еще, оказывается, не забыли, даже секретарша посмотрела на меня как-то по-новому – то ли с любопытством, то ли с уважением. Я подмигнул ей на ходу и тут же проскочил в кабинет декана. Деканом был, как и два года назад Лев Давидович Шварцман. Он встретил меня на удивление хорошо, гораздо лучше, чем при расставании перед армией. Мы поговорили с ним недолго о жизни, о восстановлении в институте и в конце разговора он мне напутственно сказал:

   - Ты уж давай учись, Павел. Я твоего отчима очень хорошо знаю, добрый он человек, я ему многим обязан…
   - Вы с ним вместе учились или работали? – искренне удивился я.
   - Нет, - тихо улыбнулся Шварцман, помолчал и задумчиво добавил. – Но национальность у нас одна... Да, я забыл совсем. Друг тут твой заходил с физмата, интересовался, не вернулся ли ты…
   - Какой друг? – отчего-то не понял я сразу.
   - Как какой? Поляков Леша, сын профессора Полякова. Вы же вместе в армию уходили? Или, может, он не друг тебе уже больше?

   «Леха! Ах ты, черт, а я тебя уже и забыл! Думал, почему-то, что я первый из армии вернулся, а он уже здесь!»
   - Друг, друг, конечно друг, - радостно и ответил я декану, торопливо пятясь из кабинета.
   - Записку у секретаря под стеклом возьми, он тебе новый адрес и телефон оставил…

   Итак, Поляков уже дома! Надо же, раньше меня пришел. Впрочем, из Германии всегда рано приходят, как правило, до майских праздников уже все дома. Надо бы его навестить, конечно.
   Дома я нашел в кармане бумажку из деканата, сел возле телефона и набрал Лехин номер. После нескольких вызовов трубку сняли.
   - Але? – отозвался полувопросительно знакомый голос.
   - Привет, солдат! Давно вернулся?
   - Пашка! – радостно заорал Леха. – Ты где? Дома? А я в институте был, в деканате сказали – ты еще не приходил, а ты вот раз – и тут! А, так это тебе там мою записку отдали? Давай, приезжай, встретимся. Посидим, былое вспомним. У нас теперь хата новая на бульваре Космонавтов. Как раз напротив кинотеатра «Глобус» …

   - Погоди, погоди, - прервал я Леху. – А ты Валерку Сажина не видел? Его бы тоже с собой не мешало взять!
   Ответа не последовало. Трубка вдруг замолчала и я, подумав, что что-то случилось с телефоном, несколько раз тряхнул ее и дунул в микрофон.
   - Але, але, Леха, ты где?

   В трубке раздался глубокий вздох и после небольшой паузы Леха ответил:
   - Нет больше Валерки…
   - Как нет, уехал что ли? – не понял я.
   - Умер он, - внезапно севшим голосом ответил Леха.

   Я остолбенел от этих слов, не понимая реальности происходящего, продолжая прижимать трубку телефона к уху.
   - Умер? Как умер? Когда? Ты что шутишь? Может, ты напутал что-то? – мысль о том, что всегда подтянутый спортивный Валерка может вдруг умереть, никак не помещалась в моей голове.
   Леха подождал, пока я закончу с чередой вопросов, и так же тихо ответил:
   - Я думал, ты знаешь уже… - он секунду помолчал и снова вздохнул. – Убили его. Две недели назад похороны были…Ты вот что, ты сейчас приезжай ко мне, здесь поговорим, да и помянем его заодно...

6

   Через час я был у Лехи. Мы обнялись и пристально посмотрели друг на друга.
   - Ну, ты и здоров стал, – сказал Леха. – Закабанел!
   Я и вправду набрал вес в армии. Уходил – было около шестидесяти, а вернулся – вес перевалил далеко за семьдесят. Несмотря на войну и каждодневные прогулки с автоматом на свежем воздухе, режим и каша с тушенкой сделали свое дело. Жира на мне, правда, не добавилось, а вот мышцами я теперь мог покрасоваться где угодно, даже на нашем городском пляже.
   - А ты все такой же, - ответил я, разглядывая друга. – Только прическа другая.

   Леха и в самом деле почти не изменился. Его тонкокостную фигуру словно заморозили на два года. Единственное, что изменилось в его облике – отсутствие длинной прически. До армии, особенно, когда он ходил в очках, то был здорово похож на Джона Леннона.
   Леха с улыбкой растеряно провел ладонью по своей голове и махнул рукой:
   - Да ладно. Были, и нету, – он еще раз внимательно посмотрел на меня. – А ты, значит, за речкой был? Как там?
   - Война, - коротко ответил я. На миг перед глазами мелькнули горы, трассеры и горящие машины, но вспоминать Афган не было сейчас никакого желания, и я сразу же перешел на тему, которая волновала меня сейчас больше всего. – Так кто Сажина убил? Что случилось?

   Лехины глаза чуть изменились, словно внутри его что-то переключилось, он мотнул головой в сторону кухни и потянул меня за собой:
   - Пошли, на кухне поговорим.
   На кухонном столе стояли тарелки с маринованными грибами, порезанными огурцами и вареной колбасой. Отдельно лежали полбуханки нарезанного хлеба.

   - Ты извини, небогато, но что есть – на столе. Предки на даче обитают, живу по-спартански, - Поляков достал из холодильника бутылку водки, не спеша откупорил ее и разлил в три стопки. На одну положил кусочек хлеба и поставил на стол к стене, вторую протянул мне и поднял свою. – Ну, давай, помянем Валеру, хороший был товарищ, настоящий друг.
   Мы стоя помянули Сажина. Я молчал, потому что, вопрос свой задал еще у порога, а торопить с расспросами Леху я не мог, видя, как тот собирается с мыслями.

   - Это кармановские его. Валерка под Сашей Цыганом ходил, вначале сам бойцом был, на разборках участвовал, потом бригадиром стал, короче, поднялся. А тут не в драке его, а в собственном подъезде… - голос Лехи задрожал, он помотал головой, и на глазах заблестели слезы. Он несколько раз глубоко вздохнул, собрался и продолжил. – Не знаю из-за чего, но, в-общем подкараулили его, когда он возвращался домой… Похоже на то, что четверо их было. Двоих-то он уделал, а самого его порезали. Пока соседи увидели, пока скорая приехала, он уже кровью истек. Узнавал я, это люди Мишки Зефира с кармановской группы… Крысы подлые. Ну…- Леха махнул рукой и снова наполнил стопки. - Давай…

   Мы снова выпили, не чувствуя горечи, словно пили не водку, а воду.
   - А что менты говорят? – спросил я.
   - Следак это дело закрыл. Похоже, крепко его подмазал Зефир. Говорят, так и сказал, мол, собаке – собачья смерть. Пусть эти бандиты хоть все друг друга перемочат, не жалко. Так картину разразрисовал, будто сам Валерка виноват – типа, позвал их в гости и в пьяной разборке замочил тех двоих в подъезде, а те его. Одно слово, гнида еще та, кормится, похоже, подачками Зефира, - Леха помолчал немного, глядя перед собой в стол, потом поднял на меня глаза и отрывисто, зло сказал. – Давить их всех надо, как вшей поганых. Давай отомстим за Валерку.

   - Ну, и как ты это себе представляешь? Или ты думаешь, это легко?
   - Не знаю,… Ты же убивал людей? Ну, там, на войне?
   - Так, то война, Леша. Там враги. Они стреляют в тебя, ты в них и все понятно. Если ты не убьешь – убьют тебя.
   - Ну и что, мы с тобой так и простим смерть друга? Считай, что это тоже война!
   - Ты что же, думаешь, что я струсил или меньше тебя помню, кто такой был Сажин? Да мы с ним еще в детском саду рядом на горшках сидели. Думать здесь надо. Думать и не торопиться. Как говорит Аркил, одна голова – хорошо, а если она еще и умная – еще лучше.
   - И то верно, - согласился Леха. – Будем думать…

7

   На следующий день мы с Лехой съездили на кладбище и на могиле Сажина поклялись отомстить за его смерть.
   Насколько нам удалось выяснить, в гибели Валерки и в том, что убийцы не понесли наказания, было несколько виноватых, которых и стоило наказать.

   Во-первых, заказчик убийства. Несомненно, что это был бригадир кармановской группировки Михаил Зефиров, он же Мишка-Зефир. Без его указания это убийство не могло состояться. Это была не спонтанная разборка во дворе или на «стрелке», не пьяная драка после кабака. Это было спланированное убийство Сажина и сам Зефир, несомненно, играл в ней главную роль.    Кармановская группировка контролировала район города, часть которого была спорной и именно Сажинская бригада не сдавала в этой части свои позиции. Валерку пытались и подкупить, и переманить на свою сторону, и запугать, а когда ничего не вышло – решили убрать его таким вот образом.

   Во-вторых, это непосредственные исполнители убийства Валерки. Из четверых нападавших в живых осталось двое – Лось и Калина. Лосю досталось меньше всего, и после убийства Сажина он продолжил свою «трудовую деятельность», а вот Калину Валерка крепко приложил – тот попал в больницу с черепно-мозговой травмой и находился в коме.

   И, в-третьих, тот самый следователь, что не дал хода делу, а точнее, сам закрыл его по указанию Зефира - Виктор Алексеевич Меркулов.
   В графов Монте-Кристо играть было некогда. К этому времени моя дорогая мама и не менее дорогой Аркил взяли отпуск за два года и подались в долгое турне по южным краям нашей необъятной Родины. Лехины предки все так же продолжали жить на даче, изредка навещая своего дорогого отпрыска. Они вообще каждый год уезжали туда на лето, начиная с Первомайских праздников, и жили там иногда аж до 7 ноября.

   После недолгих споров решили начать с заказчика – Мишки-Зефира. Леха, меняя одежду, парики, приклеивая усы и бороду, практически каждый день наблюдал за передвижениями Зефира. Не зря же Поляков в свое время в студенческом театре играл. Все-таки до Отеллы дослужился, доверяли ему девку эту, Дездемону, душить. Но не это главное. Главное, что научился внешность менять и это сейчас здорово пригодилось.
   Через месяц все было готово к началу возмездия. Во всяком случае, это мы так думали, что все готово, а на деле все оказалось сложнее и если бы не простое везение, пилили бы мы уже с Поляковым на пару кедры лобзиком на какой-нибудь зоновской таежной делянке. Это в лучшем случае. А в худшем – лежали бы рядом с другом Сажиным.

   В назначенный день, а точнее вечер, пошли мы с Лехой в кабак. В ту самую «Северянку», где два года назад схлестнулись в драке с ребятами со знойного Востока. По иронии судьбы обслуживала нас та же самая официантка Марина, за которую мы тогда вступились.
   Народу было уже прилично, но мы сели так, как и планировали – за угловой столик в тени зала. Минут через двадцать после того как нам принесли заказ, и мы уже примелькались всем своим присутствием, я вышел как бы покурить и тут же растворился в темноте улицы. Еще через пять минут проходными дворами, которые я знал, как свои пять пальцев еще с детства, я был у нужного дома. Еще немного, и я бы опоздал, но фортуна, видимо, была в тот вечер на нашей стороне.

   Михаил Зефиров, а он же бригадир кармановской группировки Мишка-Зефир, подъехал на своем серебристом «Мерседесе» ровно в 21.00. Все, как и раньше, как за все то время, которое мы за ним наблюдали. Здесь он всегда бывал по субботам. Может с любовницей встречал, а, может, мать-старушку навещал, не знаю, Леха это не выяснил, а мне, честно говоря, было фиолетово. Приезжал к девяти вечера и уезжал утром. Двор был глухой, и из окон не просматривалось место стоянки.
   «А ничего у него тачка, - подумал я, наблюдая из своей засады. Мне всегда почему-то нравились именно эти «Мерсы», в 124-м кузове. – Хорошо живет скромный труженник невидимого фронта...»

   Я пригнулся за мусорными баками, выжидая момент, когда Зефир выйдет из машины. Через минуту водительская дверь открылась и показалась сначала нога в блестящем ботинке, а потом и сам Мишка. Он вышел, оглянулся по сторонам, не думаю, что он кого-то ждал увидеть, скорее просто привычка, во всяком случае, меня он не заметил, и, повернувшись к дверям, начал закрывать машину. В этот момент я был уже на подходе. Даже если бы кто-то увидел меня издалека, то он бы решил, что мимо машины просто прошел случайный прохожий.
Навыки, полученные в армии, мне здорово помогли, конечно. Зефир не услышал моих шагов, занятый своим делом, а я, проходя мимо него со спины, быстро ударил его заточкой, стараясь попасть в область сердца. Все, как учили в учебке.

   Заточка вошла в его тело удивительно легко, почти до самой рукоятки. От внезапной боли Мишка даже не вскрикнул, лишь выгнул спину и замер, словно в непонятках, пытаясь повернуть в мою сторону голову, но тут же начал заваливаться. Я же в это время нажал на ручку заточки, и подпиленное заранее лезвие сломалось, оставаясь в теле Зефира, и тем самым не позволив крови обрызгать мой костюм.
   Зефир тут же упал возле своего «мерина», а я спокойно развернулся и ушел обратно. Через пять минут я снова сидел за своим столом в «Северянке», по пути не забыв выбросить ручку от заточки в протекавший рядом грязный мутный от стоков ручей, официально значащийся на карте города, как речка Волынка, а в народе именуемая просто - Вонючка.

   Леха вопросительно посмотрел на меня, но я, ничем не показывая своего волнения, только утвердительно мигнул глазами.
   - Наливай. Все остальное – потом.
   Леха облегченно вздохнул и налил по полной.
Примерно часа через два, когда мы уже прилично набрались, в кафе завалились менты и двое в штатском, переговорили о чем-то с администратором, официантами и удалились.

   - Что за гости? – спросил я подошедшую Марину.
   - Опера из Петровского отдела. Спрашивали кто, да что... Когда кто пришел, когда ушел, не отлучался ли кто надолго, не заметили ли чего подозрительного…
   - А чего ищут-то, что случилось? – уточнил я.
   - Не знаю я, но, похоже, что-то серьезное. Я им сказала, что от моих столиков клиенты никуда не отлучались, – Марина внимательно посмотрела на меня. – Ты же никуда не уходил, и твой друг тоже?
   - А куда нам идти? – заплетающимся языком удивленно ответил Леха. – Нас и здесь неплохо кормят. Принесите нам водочки еще, пожалуйста.
   Марина молча улыбнулась, но водочки нам принесла. Нажрались мы тогда с Лехой крепко. Еле-еле домой его допер.

8

   Да, здорово нам тогда повезло. Повезло и все, масть так, видно, в этот день легла.
   Повезло, что не «сдала» нас Марина ментам, а ведь, она наверняка видела, что меня долго не было за столом, если не принесла горячее за все то время, что меня не было. Повезло, что мы с Зефиром встретились практически идеально в одной точке, как и было задумано с самого начала. Повезло, что подпиленный стилет вошел точно между ребер, а не сломался раньше времени еще при ударе. Повезло, что меня никто не увидел в том дворе, и никто не встретился по дороге туда и обратно. Это я понял потом, когда прокручивал в голове этот вечер по частям, как кадры кино.

   Повезло еще и тем, что я оставил мертвого Зефира на земле, а не стал прятать его в машину, как было задумано нами раньше. Вообще-то, это Леха настаивал, чтобы запихнуть труп в машину, на заднее сиденье, а еще лучше - в багажник, чтобы нашли его только утром. Но, видимо, во мне вовремя сыграло чувство самосохранения, и я не стал этим заниматься, постаравшись поскорее уйти с места преступления. Я и не знал, что через несколько минут, абсолютно случайно – совсем по другому поводу, в этот самый двор въехала патрульная машина милиции.

   Да, случайностей было много, нам сильно повезло, но в дальнейшем свои акции возмездия нам следовало проводить более обдуманно. На всякий случай, мы решили пока залечь на дно и не встречаться друг с другом, и уж тем более не доверять телефону. Надо сказать, что к этому времени мы уже внедрили в наше общение некоторые элементы конспирации…

   Следующим по нашему списку возмездия шел следователь Меркулов.
   Виктор Алексеевич Меркулов был следаком правильным, как могло показаться со стороны. Но так только могло показаться, если не вникать в суть его работы, а на самом деле следователь Меркулов с усердием работал на сторону, то есть был «решалой». Если дело было нерезонансным, и оно не было на контроле у высокого начальства, то его можно было спокойно закрыть, «зарядить» в пользу обвиняемого экспертизу или переквалифицировать состав преступления. Как можно отказать клиенту, если у него есть деньги? Клиент всегда прав! Именно с этой точки зрения всегда и действовал следователь Меркулов.

   У Зефира Меркулов был «на окладе», то есть получал деньги, как постоянную зарплату, а за особые заслуги еще и премиальные. Жил он замкнуто - один, без жены и детей, в обычной панельной девятиэтажке, почти на окраине, в спальном районе города, рядом с парком. Насколько нам удалось выяснить, водку Меркулов бездумно не жрал, баб у него не было, короче, все почти, как у Штирлица – «…в связях, порочащих его, не замечен». Прямо, хоть сейчас же на доску почета лучших людей города. И на кой ему было столько денег? Впрочем, выяснять это, у нас не было ни времени, ни желания. Озаботило нас другое – маршрут его передвижений. Из дома на работу, с работы – домой. Самое плохое - непонятно, где и когда его можно было ухватить. Разве что в подъезде? Тоже не факт, что там не будет свидетелей. А если он с собой еще и «пушку» таскает? Ну, уж нет, подъезд тоже не годится. Тогда где?

   Через пару недель, когда шум по поводу убийства Зефира немного утих, неожиданно позвонил Леха:
   - Привет! Ты как насчет пива? Мне тут знакомые рыбу привезли из Астрахани, можем в бар какой-нибудь сходить.
   Надо сказать, что пиво я не люблю. Не приносит оно мне никакого удовольствия. Вот водочки треснуть или коньячком душу согреть – это да, это дело святое, завсегда готов, а вот что касается пива – нет, не моя это стихия. Ну, уж если в самую жару припрет, могу стаканчик проглотить для утоления жажды, а так – нет. Леха это, конечно, хорошо знал, но сказал именно так, значит вовсе не в пиве дело. Судя по всему, у Лехи был какой-то разговор, о котором не стоило болтать по телефону.
   - Пива говоришь? – медленно переспросил я. – Можно и пива, конечно, если с рыбой. А где и когда?
   - Устроит послезавтра в 12.00? А где - сам решай.
   - Устроит. Послезавтра в двенадцать. В «Океане».

9

   Ровно через три часа я встретился с Поляковым у него дома. Как я уже сказал, мы внедрили в свое общение элементы конспирации, придуманные Лехой. Между нами было условлено, что если в телефонном разговоре называется какое-то время, то надо к текущему времени добавлять сумму цифр оговоренных часов. То же самое было и с датами. А вот если говорится «послезавтра», надо воспринимать это наоборот, то есть воспринимать это не как послезавтра, а дословно – «перед завтра», то есть сегодня. Вообще, Леха был горазд на всякие такие штучки – шифроваться он умел по полной программе. Это у него было в крови с детства – записки тайнописью писать, пароли всякие придумывать и прочую такую ерунду. Даже в армии он умудрился попасть служить не просто в войска связи, а в какую-то засекреченную часть.

   Конечно, если бы нас зацепили по-серьезному, никакая Лехина конспирация нам бы не помогла. Что ни говори, а далеко нам было по этой части до вождя мирового пролетариата В.И.Ленина. Повесили бы нам наружку, или просто взяли бы нас опера и лупили бы до тех пор, пока бы мы не признались во всем, что было и что нет, включая убийство бывшего наркома Троцкого и президента Кеннеди. Но тогда Леха настоял на своем, и, не желая спорить, я выполнял правила, придуманные «великим конспиратором», как я его про себя назвал.
   Что же касается места встречи, мы никогда не встречались в пивбаре «Океан», хоть в городе и был такой бар, с именно таким названием. А вот у Поляковых на кухне стоял большой аквариум с диковинными рыбками. Один раз я пришел к Лехе и застал его, пьющим пиво на фоне этого самого аквариума.
   - Ну и обстановка у тебя! – не удержался я. – Ты как в пивбаре с рыбками, прямо как посреди океана.
   - Ага, - кивнул Леха. – Точно - океан! Тихий!
   С тех пор мы и стали называть его кухню «Океаном» …

   - Ну, что нового? – спросил я Леху, входя на кухню. – Что за срочность?
Поляков прошел мимо меня, сел на табурет и сказал:
   - Похоже, я нашел место, где его можно зацепить.
   Леха не сказал про кого идет речь, но это было понятно и так для нас двоих.
   - Ну, и где?
   - Понимаешь, все это время, что я наблюдал за ним, я начинал следить с момента его выхода на работу и до тех пор, пока он не ляжет спать.
   - Ну и что? – вначале не понял я. – Ты хочешь сказать, что он ходит куда-то по ночам?

   - Да нет, - усмехнулся Леха. – Ночные забавы не для него. Наш клиент морально устойчив и чист. Все гораздо проще. Просто каждое утро он встает рано, часов в шесть и идет на пробежку в близлежащий парк, понимаешь? Я-то начинал за ним следить, когда он уже выходил на работу, а несколько дней назад пришел раньше времени, а он в этот момент с зарядки возвращается. Сечешь? Это единственное место, где его можно застать одного. Днем он на работе, на работу и с работы ездит на общественном транспорте, всегда на людях. И только на утренней зарядке он один.
   - Погоди, погоди, - торопливо прервал я Леху. – Так в этом парке таких спортсменов-утренников, да и просто гуляющих с утра пораньше тоже, наверное, пруд пруди. Пенсионеры там всякие, собачники со своими шавками и волкодавами, наверняка, кого только нет. И бегун наш - тоже не легкая мишень, он же не стоит на месте, а СВД, как известно, у нас нет.

   - Да, - задумчиво улыбнулся Поляков. – Снайперская винтовка Драгунова нам бы конечно, не помешала. Хотя, стрелять в этом парке – голимое палево. Ты правильно сказал, что народу там даже ранним утром много. И контингент ты правильно обрисовал – одни готовятся то ли на Олимпийские игры, то ли ГТО сдавать, другие – песиков своих выводят по нужде сходить, а третьи – и то и другое успевают сделать одновременно. Да еще и пенсионеры гуляют, кто поодиночке, кто вдвоем, на вид – божьи одуванчики, а в душе - бдительные, как тот железный Феликс. Все верно…Но, но, но…
   - Да, не томи ты душу, Леха, говори, что придумал, - не выдержал я. – Ведь по глазам твоим хитрым вижу, что что-то есть!

   Леха еще раз одарил меня своим искрящимся взглядом, довольно ухмыльнулся, перевернул лист бумаги, до этого неприметно лежавший на столе без дела, и слегка прихлопнул по нему своей тощей ладошкой.
   - Вот! – торжественно произнес он, опасливо посмотрел на вентиляционное отверстие в углу кухни и, понизив голос, тихо и не спеша добавил.  – План операции…

   - «Ы»? – не выдержав, перебил его я, еле сдерживая смех. Ситуация показалась мне слегка комичной, но Леха терпеливо переждал выплеск моих эмоций и невозмутимо ответил:
   - Сам ты «Ы». Балда, ты Паша! Сразу видно по мозгам – спортфак недоделанный! Двигайся ближе. Это план того самого парка и его окрестностей…

10

   Лехин план был прост и почти гениален. Вкратце он сводился к следующему.
   Меркулов, как уже говорилось раньше, каждое утро выходил на пробежку, примерно в 6.10, независимо от погоды и времени года. Можно было только позавидовать его воле.

   Я, например, за свою жизнь, несмотря на постоянные занятия спортом и службу в армии, где все по распорядку, так зарядку и не полюбил. Не говорю уже про Леху, который отлынивал от нее даже в армии, укрываясь от каждодневной утренней пробежки в своей секретной радиостанции, а этот лысоватый тип каждое утро исправно молотил свои километры, словно ему за них трудодни начисляли.
   Ну да ладно, речь сейчас не об этом, бегает человек и бегает. Может, он в душе мазохист, и это ему только радость доставляет, а может, он как тот студент из романа Чернышевского «Что делать?», который на гвоздях спал. Рахметов, кажется, так его звали. Имя и отчество, извините, не помню - так и не прочел я тот роман.

    Как-то перед экзаменом по литературе я спросил Аркила, чего этот тип спал на гвоздях? Аркил слегка смутился и ответил шуткой:
   - Здесь два варианта. Я, так думаю, во-первых, в царской России было плохо с постельными принадлежностями, в том числе с матрасами, а во-вторых, возможно, какой-нибудь родственник этого гражданина Рахметова работал на гвоздильном складе и совершал там хищения капиталистической собственности, а чтобы скрыть похищенное от тогдашнего ОБХЭССа, раздавал своим родственникам на хранение эти самые гвозди…

   Ну да Бог с ним, с Рахметовым. Вернемся к Меркулову.
   Итак, он каждое утро почти в одно и то же время выбегал на пробежку в парк. Парк был не очень обширен и видимо, поэтому Меркулов выбегал за его территорию во время своего утреннего кросса, пробегал по тропинке к замершей уже почти целый год стройке котельной, оббегал ее вокруг и тем же путем возвращался обратно. Таким образом, круг его утренней прогулки увеличивался, да и сам он избегал излишней суеты на дорожках парка.

   Здание строящейся котельной замерло еще прошлым летом. Вначале здесь еще держали сторожа, надеясь на скорое возобновление работ, но с наступлением весны эти надежды растаяли вместе со снегом, и теперь стройка пустовала, окончательно заброшенная строителями.
   Материалы, однако, местные жители еще не успели растащить по домам. То ли дачи и деревни были далеко, то ли не расчухал еще народ про новую халяву из кирпича и бетонных блоков, но тем не менее на стройке почти все осталось так, как оставили строители. Так же аккуратно лежали стопками перемычки и плиты перекрытий, лестничные марши и поддоны с кирпичом.

   Тропинка, по которой оббегал каждое утро стройку Меркулов, огибала здание в метре-полтора от его стен. В одном из мест, надо было перескочить по доске глубокий ров – котлован. Перед ним Виктор Алексеевич сбавлял скорость и аккуратно пробегал по этому хлипкому мостику на другую сторону. Вот на это и надеялся Леха.

   - Я все рассчитал. Мы складываем на верхнем этаже котельной кирпичи. Много, несколько сотен или даже больше. Складываем их так, чтобы ты мог легко их сбросить вниз все разом, или почти разом. Для этого надо только сложить их правильно, найдя точку равновесия на поддонах, и распределив их вдоль всего этого места. Когда Меркулов будет пробегать вдоль этой самой стены, - Леха ткнул в свой чертеж указательным пальцем. – И замедлит здесь скорость перед котлованом, я издалека увижу это - махну тебе рукой, и ты сбросишь эти кирпичи вниз. И все – несчастный случай. Самое главное – остаться незамеченными и не оставить следов.

   Таков был Лехин план. Однако жизнь внесла свои коррективы, но это уж как всегда…

11

   Поздно вечером накануне намеченной акции мы с Лехой посетили стройку и сложили кирпичи. Складывал, правда, я один, а Леха больше командовал и говорил, куда и сколько положить.
   Получилось девять поддонов, наполненных почти равномерно по площади, и, выступающих почти наполовину над верхним этажом. Для того чтобы скинуть их вниз требовалось совсем маленькое усилие. Главное – надо было сделать это быстро и максимально одновременно, чтобы Меркулов не успел уйти из-под удара.

   С утра после того, как мы пришли на место, зарядил мелкий дождь. Я расположился на этаже так, чтобы меня не было видно снизу. Леха сидел метрах в ста от стройки. Друг друга мы держали в поле зрения. Меркулов не смог бы увидеть ни меня, ни Полякова.
   «5.57. – глянул я на часы и подумал. – А вдруг не прибежит сегодня? Погода вон, какая мерзкая. Впрочем, что для него погода? Может, это для него как раз то, что надо. Как гвозди для Рахметова».
   Я вспомнил вольную трактовку произведения Аркилом и улыбнулся…

   Это надо же было такому случиться, чтобы на школьном выпускном экзамене по литературе мне попался вопрос именно про этот самый роман.
   В общих фразах, почерпнутых мной при подготовке мимолетом из хрестоматии, я рассказывал все, что знал, сам не понимая, что. Думаю, не меньше меня удивлялась и экзаменационная комиссия. В голове все перемешалось – бабка, которую тюкнули топориком по голове, буревестник революции, Пьер Безухов и прочие литературные герои.
   Назревал провал. Несколько минут мне задавали каверзные вопросы, я выворачивался, как мог, и тут…

   - А для чего Рахметов спал на гвоздях? – хитро улыбаясь, спросила старенькая учительница литературы. То ли она хотела мне помочь, то ли окончательно добить этим вопросом, чтоб я не мучался больше. Навроде контрольного выстрела.
Я ненадолго задумался, собрался с остатками своих мыслей, и, сделав суровое выражение лица, храбро ответил:
   - В действиях товарища Рахметова виден решительный протест против существовавшего тогда царского режима. Этим он хотел доказать, что хороший счастливый здоровый сон может быть только при справедливом социальном строе! История доказала правоту этого суждения. Идеям Маркса, Энгельса и Ленина предначертано было сбыться именно в нашей стране! Товарищ Рахметов свято верил в победу коммунизма на всей Земле, так же, как все мы верим в это сейчас! Учение Ленина бессмертно, потому что оно - верно! Коммунизм победит!

   После этих слов моей пламенной речи, бдительно дремавший до того работник райкома партии, каким-то образом попавший в экзаменационную комиссию по литературе вместо истории и обществоведения, бодро вскочил с места и безапелляционно заявил, рубанув рукой сверху вниз, словно Чапаев шашкой:
   - Молодец! Пять! Однозначно! Возражения есть? Нет? Молодец! Отлично!
Второй вопрос даже и не спрашивали. А благодетеля Рахметова я запомнил на всю оставшуюся жизнь…

   «6.10. Пора, Виктор Алексеевич… вот и последняя твоя пробежка в жизни. Разомнись напоследок перед смертью».
   Вчера, когда мы укладывали кирпичи, я представил себе, как они полетят вниз с третьего этажа, безжалостно пробивая голову, ломая кости, сминая грудную клетку и мозжа голову, несмотря на недоуменное выражение лица, искаженное от боли, и пытающегося увернуться от них Меркулова. Поляков заметил мое задумчивое лицо и спросил:

   - Ты чего, Пашка?
   - Слушай, Леха, а имеем ли мы с тобой право вот так решать, кому жить, а кому умирать? Да еще, какой смертью?
   - Паш, ты что, пожалел эту гниду что ли? А как же Сажин?
   - Да нет, Леха, ты не понял. Я о другом. Ведь мы же с тобой взяли на себя роль судей и палачей, роль вершителей судеб людей, тех, кого лишаем жизни и тех, кто связан с ними какими-либо нитями – родственников, друзей, кого-то еще. Ведь мы же не боги. Вправе ли мы делать это? Ведь есть же мораль в конце-концов. Вот я о чем.

   - Какие же это люди? Это не люди, это – шакалы. Одни убивают ради денег, другие этому потворствуют, причем тоже за деньги. И у тех и у тех руки по локоть в крови. И ты хочешь, чтобы к ним применялись те же моральные принципы, что и к простым честным людям? Может, ты хочешь их всех простить?
   - Нет, - мотнул я головой. – Прощать я, конечно, никого и ничего не собираюсь. Собаке – собачья смерть, как сказал сам наш подопечный.
   - Это, вообще-то вроде, еще Сталин когда-то сказал, - тут же неуверенно уточнил Леха.
   - Ну, тогда тем более…

12

   «6.23. Пора бы уже и нашему гостю появиться. Дождь, однако же, какой пакостный. Вроде и недавно начался, а я уже насквозь им пропитался. Да ладно я, как бы Поляков не заболел после сегодняшнего мероприятия».
   Леха поднял вверх правую руку, согнутую в локте.
   «Так, значит, появился голубчик долгожданный. Ну что ж, на старт!»
   Не отводя глаз от Лехиной фигуры, я перебрался поближе к поддонам с кирпичом. Кожей, волосами, всем телом и нутром я чувствовал, как приближается внизу Меркулов.

   Это не объяснить, это надо почувствовать, как чувствуешь внезапно возникшую опасность, как чувствуешь, когда противник во время боя делает паузу на чтобы сменить магазин автомата и у тебя есть несколько секунд, чтобы перескочить за другой камень или изменить позицию. Это чувствуешь так, словно в застывающем времени сгущаются события, заполняя собой все пространство от какой-то исходной точки до момента окончания действия.

   Поляков вытянул вверх руку, не отрывая свой взгляд от бегущего Меркулова.
«Внимание!»
   Я взялся за края трех рядом расположенных поддонов, не отрывая взгляда от Полякова. И тут Леха изобразил что-то непонятное. Он вначале махнул рукой вниз, и я уже начал было поднимать поддоны за края, как Поляков вдруг отчаянно замахал поднятой вверх рукой, отменяя свое первоначальное решение. С трудом сдерживая подавшиеся было уже вниз поддоны, я напряг все свои силы, не отрываясь взглядом от Лехи.
   «Раз, два, три, четыре…- почему-то начал считать про себя я, не понимая что происходит, и тут Леха решительно махнул рукой и тут же еще и еще раз. – Давай! давай! давай!»

   Еще мгновение, и я заставил свои напрягшиеся мышцы работать. Полетели вниз первые три поддона, за ними следующие три и еще три вдогонку. В шуме беспрестанно падающих кирпичей, я не услышал ничего - ни крика, ни стона.
   Через секунду после того, как все утихло, я посмотрел в сторону Полякова. Тот растерянно развел руки в сторону, как бы говоря, что он сам не понимает, что там внизу и показал мне рукой, чтобы я выглянул посмотреть.

   Осторожно подползая к краю, я выглянул с высоты на место моей бомбежки. Вся тропинка была усеяна кирпичами вперемешку со сломанными поддонами, но Меркулова среди них не было.
Еще раз, осмотрев сверху тропинку, я посмотрел туда, откуда бежал Меркулов – никого, потом дальше по направлению его маршрута от стройки – тоже. И только приглядевшись внимательно, я, наконец, увидел его.

   Меркулов лежал в котловане на спине с неестественно повернутой головой, словно хотел посмотреть в сторону, но не смог развернуться. Из груди его торчал кусок арматуры, из живота еще один. Взгляд в застывших глазах не выражал ни испуга, ни ужаса произошедшего, скорее удивление. «Оглянись, незнакомый прохожий. Мне твой взгляд неподкупный знаком» - почему-то мелькнули в моей голове слова песни, которую пел Александр Градский и усмехнулся в душе – «Да уж, неподкупный…Ну, вот и все, отбегался, гад. Неудачно пошабашил». Я посмотрел в сторону Полякова и махнул ему рукой. – «Уходим».

   Как потом мы поняли, сопоставив произошедшие события, Меркулов бежал в то утро, как всегда. Он бежал по этому маршруту может в сотый раз подряд и, естественно, что его зрительная память уловила те изменения, которые произошли на стройке, а именно – наши нависшие поддоны с кирпичом. Это его насторожило, и когда Леха уже махнул рукой в первый раз, он вдруг затормозил и перешел на шаг, отчего Полякову пришлось срочно давать мне команду «Отбой». И лишь, когда он вошел в зону поражения, успокоился и снова собрался продолжить свой бег, Леха отчаянно замахал мне рукой. Но, когда полетели поддоны с кирпичами, Меркулов был уже готов к неожиданностям и успел отскочить к мостику через котлован, к той самой доске, по которой он пробегал каждое утро. И вот тут-то его везение и закончилось. Желая разглядеть, что же это грохочет за его спиной, он на ходу развернулся лицом к стройке, поскользнулся на мокрой грязной доске и, не успев ничего сообразить, упал вниз прямо на торчащие куски строительной арматуры, которые и пронзили его насквозь.

   Итак, двое из четверых уже получили свое.
   Ну что ж, как пел своим заунывным голосом певец Градский – «первый тайм мы уже отыграли…»

13

   Третьим должен был стать Лось, в миру – Александр Коленкин, получивший свое погоняло не за фамилию или имя, как это часто бывает в таких случаях, а за габариты своей фигуры, длинные руки и ноги, и вытянутое лицо. Если бы у него были бы еще и рога – его смело можно было бы отправлять в лес к названным сородичам. Удачно и очень точно его кто-то окрестил. Ни Слоном, ни Конем, а именно Лосем.

   Выбирая кандидатуру Лося для продолжения мести, мы справедливо полагали, что Калина, он же Калинин Михаил Иванович (полный тезка, кстати, всесоюзного старосты и чуть ли не мой однофамилец), никуда не денется – лежит себе в больнице и лежит. Вот поправится немного – переведут его из реанимации в общую палату, тогда им и займемся, а пока очередь Лося.
   Честно говоря, мы сами неосознанно оттягивали смерть Калины, подспудно не желая заниматься этим в стенах лечебного учреждения, предназначение которого для людей было совсем в другом, нежели обрести здесь свою смерть.

   Однако, как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает.
   Целую неделю мы потратили на то, чтобы узнать, где Лось находится. Жил он на краю города в старой облупленной двух этажке в одной квартире вместе с младшим братом, приехавшим сюда вслед за старшим из деревенской глубинки. И если старший брат был рыжим, а точнее «гнедым», как окрестил его Поляков, то младший, Анатолий, имел иссиня-черные волосы и смуглую кожу, за что и получил кличку Арап.
   Работал Арап там же где и его старший брат, а проще – был таким же бандитом. Одно слово – рабочая династия. Всю неделю мы наблюдали за их квартирой, передвижениями по городу Арапа, насколько это было возможно, чтоб не засветиться ненароком, но Лось нигде не появлялся. Арап приходил и уходил один. Иногда пешком, иногда за ним заезжали на машине, иногда днем, иногда ночью, но за неделю Лося нам так увидеть и не удалось.

   - Время теряем, - сказал Леха, когда я в очередной раз сменил его на посту наблюдения – Ты, пожалуй, посмотри тут еще сегодня, а я смотаюсь в больницу, посмотрю, как там Калина. Может, пора уже ему ответ держать? Если Лось уехал или еще куда сгинул, надо как-то узнать, где он зашкерился. Только вот как это сделать?
    Леха задумчиво посмотрел на меня, помолчал несколько секунд и тряхнул головой:
   - Ладно, давай, я пошел. Вечером встретимся, зайдешь?
   Я только кивнул в знак согласия.

   Вечером того же дня я заехал к Полякову. После третьего звонка дверь мне открыл усатый слегка сгорбленный человек в очках с толстыми затемненными линзами, в белом халате и докторской шапочке, из-под которой торчали поседевшие кудри.
   - Вам кого? – просипел он.
   - Я к Поляковым, - растерянно ответил я, озираясь по сторонам – вдруг не в ту дверь позвонил, ошибшись этажом. Но нет, номер был тот, да и обстановка в полураскрытой двери квартиры была знакома. – А где Алексей?
   - Проходите, - выдавил из себя немногословный доктор и, когда я вошел, и дверь за мной закрылась, добавил вдруг Лехиным голосом. – Ну, как там Лось, не появился?

   После этих слов Леха снял с себя шапочку, очки и парик, знакомым движением взъерошил свои волосы и улыбнулся.
   От такой внезапной перемены я на секунду опешил, но тут же пришел в себя:
   - Ну, ты даешь! Я тебя даже и не узнал, молоде-е-ец! Думал вначале – квартирой ошибся!
   - Это хорошо, что ты меня не узнал, - подняв вверх указательный палец правой руки, удовлетворенно произнес Поляков и назидательно добавил. – Маскировку и грим всегда надо проверять на знакомых. Уж если ты, человек, который знает меня, как облупленного, не смог меня узнать, то куда уж и остальным! Так как там Лось?
   - Не было его опять. И где его носит? – я сел на диван и озвучил внезапно посетившую меня мысль. – Слушай, Леха, а может Арапа тряхнуть за шкирку? Все-таки родной брат, к тому же верный соратник по оружию, так сказать. Обязательно должен знать, где его партайгеноссе!

   - Да думал я уже об этом, - ответил Алексей. – Если через два дня Лось не появится, придется так и сделать. А пока завтра мы едем в больницу. Калину перевели в общую хирургию. Лежит в отдельной палате один, почти как Герой Соцтруда. Палата на четвертом этаже, с улицы не подобраться. Охраны нет, да и кому он, кроме нас, по большому счету нужен? Придется мне идти в этом карнавальном костюме.
   - А я? – спросил я. – Тоже с тобой?
   - Нет! – решительно покачал головой в стороны Поляков. - Заметен ты уж очень, не загримировать мне тебя, и к тому же актер ты, Паша, надо сказать, дерьмовый. Да и вдвоем-то мы там совсем не нужны. Я сделаю все один. А ты садись за руль машины, которую я одолжил по знакомству, и жди за забором у туберкулезного корпуса. Я тебе покажу где. Там пролом в заборе есть – как-то строители теплотрассу прокладывали – пришлось им забор немного поломать. Поломать-то поломали, а заделать, как всегда, забыли. Очень мне нравится наша бесхозяйственность и разгильдяйство. Как раз вовремя!

   - И что ты там без меня сделаешь один? – спросил я.
   - Не знаю пока. По обстоятельствам. Если получится – сделаю укол. Есть у меня одна ампула, достал по случаю у одного ветеринара. Думаю, должно сработать. На всякий случай есть еще скальпель и удавка. Не думаю, что Калина сильно окреп в реанимационной палате. Не получится – придумаю еще что-нибудь по ходу пьесы…В-общем, как сказал небезызвестный всем Марк Аврелий, «Делай, что должен и будь, что будет»!

   Конечно, за Леху было немного тревожно, но раз уж так сам Марк Аврелий сказал, то ладно. Правда, кто такой этот самый Марк с чудной фамилией Аврелий, Леха не уточнил. Авторитетный, должно быть, человек. Надо бы спросить Полякова при случае…

14

   На следующий день мы с Лехой в раздолбанном грязном «Жигуленке» с плохо различимыми номерами подкатили к больнице…

   Машину Леха одолжил у своего давнего приятеля-одноклассника Гоши, мотивировав свое желание покататься на авто, потребностью повидать родителей на даче и привезти оттуда всяких овощей-фруктов и банок с разносолами. Гоше было все равно, куда собирался Леха на его машине, тем более что уже три дня он беспрестанно бухал и планировал продолжить это увлекательное занятие еще дня три, и поэтому машину он на день предоставил, получив в качестве оплаты две бутылки водки и банку соленых огурцов.

   - Груздей соленых нет? – спросил он Полякова при передаче ключей и получении дани. – Или рыжиков?
   - Не-а, - мотнул головой Леха. – Уж извини, чем богаты…
   - Жалко, - печально произнес Гоша. – Я бы тебе машину еще на день дал. Очень уж я грузди со сметаной люблю и рыжики тоже, хоть они и вредные. Ладно, держи ключи, владей. Заправить только не забудь…
   - Почему же они вредные-то? – не удержался от вопроса Поляков.
   - Грибы-то эти? - переспросил Гоша и тяжело вздохнул. – Водки много надо. Пока трехлитровую банку осилишь, цирроз печень можно заработать…

   Подъехали мы к больнице как раз с той стороны, где и был пролом в заборе, о котором мне рассказал Поляков. Точнее, пролома не было, а был просто убран целый пролет забора, снятый и неизвестно куда уже девавшийся. Видимо дело было давно, потому что на земле среди травы виднелась довольно утоптанная тропинка, ведущая на территорию больницы.
   Леха поправил свой докторский наряд, вылез из машины, глянул на себя в зеркальце заднего вида, слегка сгорбился, взял в правую руку небольшой потертый коричневый портфель-чемоданчик, и посеменил по тропинке в больницу. Ни дать, ни взять – доктор Айболит!

   Я отъехал в сторону, припарковался так, чтобы не терять из поля зрения проход, в тени ветвей раскидистого дерева, которые росли вдоль больничного забора, и стал терпеливо ждать, приготовившись к длительному ожиданию. Улица была безлюдной и лишь по тропинке изредка проходили или пробегали туда-сюда какие-то медсестры и больные.

   «Правильно ли мы делаем, что добиваем этого бандита в больнице? – этот вопрос назревал давно, но стал мучить меня по-настоящему с той самой секунды, когда Леха объявил свое решение осуществить нашу месть в больнице. Разговаривать я с ним не стал, предвидя его упреки и вопросы в свой адрес, но про себя не переставал размышлять. – Понятно, что добивать раненых на войне, особенно своих – удел спецслужб и разведки. Это оправдывается тем, что раненый мешает выполнению задания, а зачастую это делается просто из соображений не оставлять противнику источник информации, или вроде как из гуманных целей – чтобы раненный, который уже точно умрет, не мучался от болей. Это все так, это нам еще в учебке рассказывали перед Афганом. А вот добивать раненых противника – это, насколько я помню, даже запрещено Женевской конвенцией. Это уже натуральное убийство получается. Хотя с другой стороны, нам, что теперь сидеть и терпеливо ждать, пока Калина окончательно не выздоровеет, а потом снова выслеживать его, а он пусть живет, здравствует и продолжает свои подвиги?»

   Мои мысли прервались неожиданным появлением на тропинке Полякова. Лицо его не выражало ничего – только спокойствие и глубокое раздумье. Остановившись на дороге и отыскав глазами машину, он оглянулся, быстро подошел, открыл дверцу и сел на заднее сидение.
   - Как там? – не выдержал я после минутной паузы, в течение которой Леха стащил с себя халат, снял парик и очки.
   - Поехали, - негромко ответил Поляков. – Все нормально. Калина мертв, как никогда. Мертвее не бывает.

   Я завел машину и не спеша тронул ее с места.
   - И как же все прошло? – спросил я, стараясь внимательно следить за дорогой.
   - А никак, - невозмутимо ответил Леха. – Все обошлось без моего участия. Умер Калина ночью. Сказали, тромб какой-то оторвался…
   - Вот тебе, раз! – не удержался я. – Ушел, значит, гад от возмездия!

   Поляков непонятно хмыкнул на заднем сидении и возразил:
   - Да нет, не ушел он. Я как раз по этому поводу думал, когда возвращался. Не ушел он никуда. Это его Валерка Сажин достал. Это после его ударов Калина оказался в реанимации, и тромб этот он получил, наверняка, в наследство от Сажина. Так что, возмездие состоялось, правда, не от наших рук, но сути дела не меняет. Это его Валерка с того света достал.
   Поляков ненадолго замолчал, вздохнул и сказал:
   - А, может, так оно и к лучшему…
   По-видимому, его тоже мучил тот же вопрос, что и меня.

15

   - Ты знаешь, о чем я подумал? - сказал Леха после того, как вышел из дома Гоши, вернув документы и ключи от машины. – Калина ведь зажмурился сегодняшней ночью, под утро. Значит завтра, а может послезавтра, будут похороны. Не знаю насчет родных, а вот братва его проводить должна. Тем более что помер он не от трипера или гриппа, а от боевых, так сказать, ран. Сечешь?
   - Ты хочешь сказать, что на похороны заявится Лось? – догадался я.
   - А то! – усмехнулся Поляков. – Молодец! Можешь думать, когда захочешь, физкультурник!
   - А почему ты решил, что похороны именно завтра или послезавтра?
   - Ну, это я так образно сказал. Но не сегодня же, в день смерти, правильно? Да даже пусть они будут послепослезавтра, но они будут. И главное теперь – их не пропустить. Эх, взрывчатки бы, да и уничтожить бы всю эту кодлу!

   Я с опаской посмотрел на Леху и покрутил пальцем у виска:
   - Ты в своем уме? На кой они нам сдались? Если тебя не остановить – ты полгорода на тот свет отправишь! Может, тебе еще ядерную бомбу дать для гарантированного успеха?
   Леха внимательно посмотрел на меня, о чем-то подумал, и тряхнул головой:
   - Да это я так, нашло что-то. Просто мерзости всякой кругом развелось много. Ладно, нам главное, чтобы Лось появился на похоронах, а уж там мы его выследим и рассчитаемся. Я займусь слежкой, а ты будь наготове. Телефон, как обычно, в 12.00 – контрольный звонок…

   На следующий день в 12.00 Леха позвонил.
   - Приезжай срочно, – быстро и коротко сказал он, нарушая все правила своей же конспирации. – Все там же.
   Через полчаса мы встретились на нашей штаб-квартире – Лехиной кухне. Присев на табуретку рядом с Лехой, я вопросительно на него посмотрел.

   - Похороны завтра на новом кладбище, - сообщил Поляков. Потом он посмотрел по сторонам, словно нас кто-то мог услышать и загадочно добавил. – А поминки сам догадайся где.
   - В «Погребке»? – я назвал самый любимый бандитами ресторанчик.
   - Не-а… - делано равнодушно, с нескрываемым удовольствием, произнес Леха.
   - В «Юбилейном»? – этот ресторан я назвал наугад из-за его больших размеров.
   - Опять мимо… - невозмутимо отпарировал Поляков. – Ладно, не мучайся. В «Северянке».
   - Ого! Неожиданно. Хотя, это их территория, вроде, насколько я понимаю. Да, уж, …Похоже, вся наша жизнь тесно связана у нас с этой самой «Северянкой». Ты-то откуда это узнал?
   - Да так… - замялся Леха. – Хотя, ладно, все равно придется тебе все рассказать…

   Он посмотрел на меня своим внимательным взглядом, вздохнул и негромко заговорил.
   - Помнишь, когда я выслеживал Меркулова, то пришел как-то рано и увидел, как он бегает на зарядку?
   - Помню, конечно. Я еще подумал, чего тебе не спалось в такую рань. И что?
   - Так вот, шел я тогда от Марины, - Леха испытывающее поглядел на меня.
   - Какой такой Марины? – не понял я и вдруг до меня дошло. - Ты имеешь в виду…
   - Да, да. Именно от нее. Той самой Марины, которая работает в «Северянке». Она-то мне и сказала, что завтра у них спецобслуживание – поминки по какому-то Калинину. Заказ сделали сегодня. И авансовую предоплату вносил не кто иной, как некто Коленкин. Причем, по описанию Марины, это не Арап, а именно Лось.

   - Та-а-а-а-к… - огорошено сказал я. То, что завтра будут похороны и поминки меня не удивило. Больше всего меня поразил тот факт, что Леха уже какое-то время встречается с официанткой Мариной, а я даже об этом не догадывался. – И что, ты ей все рассказал, Марине? Она уже знает про наши похождения? Да ты башкой своей думаешь, что делаешь? Мне глубоко плевать с кем ты спишь, но зачем ты подставляешь постороннего человека, в наши дела впутываешь?

   - Тихо, тихо! – замахал руками Леха. – Ничего она не знает. Просто мы хотели сходить завтра в кино на премьеру нового фильма, но она мне сегодня позвонила и сказала, что пойти не сможет, потому что официантов не хватает, и завтра ее вызывают на работу. Как раз вот из-за этих поминок. Вообще-то, мы и тебя хотели позвать вместе с нами. Надо же было как-то тебе сказать о наших отношениях.

   Поглядев на меня немного смущенным взглядом, Поляков вдруг замолчал. Молчал и я, размышляя о том, что же делать. Ну что тут поделаешь? «Любовь нечаянно нагрянет…» Очень уж любил напевать эту песню Аркил, а я все не понимал никогда, как это – нечаянно? Вот оно как, оказывается. Да бог с ними, с отношениями Лехи и Марины, завтра-то что делать? Мысли прыгали в голове, не останавливаясь, образуя какой-то хаос нагромождений. Через несколько минут после такого бесперспективного мыслительного процесса, я понял, что вряд ли способен родить какую-либо плодотворную идею.

   - У тебя есть какой-то план? – спросил я Полякова.
   - Нет, - коротко тут же ответил тот, словно только и ждал, когда я что-то скажу, и медленно добавил. – Только предложения.
   - Ну что ж, давай обсудим твои предложения. Слушай, а у вас с Мариной это серьезно?
   - Серьезно, - кивнул Леха. – Стал бы я тебе об этом говорить…

16

   Обсуждение Лехиных предложений заняло несколько часов, пока мы пришли к единственно верному, как нам показалось на тот момент, решению.
   Вариант акции на кладбище мы сразу же отмели в сторону. Да и как это сделать там реально? Заложить заряд в кучу земли и дистанционно подорвать его при удобном случае? Или поставить за могилками пару пулеметов и перекрестным огнем расстрелять там всю толпу?
   Но, во-первых, там, скорее всего, будет много народу, и могут пострадать ни в чем неповинные люди, а во-вторых, никаких взрывчатых веществ у нас не было, да и взять их было негде. Тем более – пулеметы. Фантастика, одним словом. Вобщем, вариант нам этот сразу же не понравился.

   От города до нового Лесного кладбища, которое так называлось, поскольку было расположено в лесу, надо было проехать километров пять по узкой дороге, на которой с трудом разъезжались две машины. Именно на ней при возвращении похоронной процессии в город можно было устроить засаду.
   Например, взять Лехе у любителя рыжиков машину на день, перегородить дорогу, типа заглох, и копаться с умным видом под капотом. Или, как в кино про немцев, завалить на дорогу дерево. А мне же из какого-нибудь гранатомета можно было бы засадить в машину Лося и, пока никто ничего не понял, уходить лесом к городу.
   А что? Бегом по лесу за мной бы никто не угнался, я даже на соревнованиях по спортивному ориентированию выступал. Неплохой вариант, только с гранатометами у нас было плохо, а точнее его совсем не было, а потому, этот план был тоже практически неосуществим.

   То же самое и с поминками в кафе. Опять же много народу, причем не факт, что все придут «пустыми», без оружия. А скорее, даже наоборот. При беспределе нашей власти, ствол за пазухой кожанки – это как раз норма. А у нас ничего. Да и если бы было бы что-то, что с того?
   Это ведь только в фильмах красиво показывают – заскакивают этакие молодцы, крошат всех из пистолетов, в которых и патроны-то никогда не кончаются, причем без промахов, а в них никто с трех метров не попадает. Ага! Попробуйте сами. Даже если бы у нас было пару «калашей», я был бы очень неуверен, что мы с Лехой смогли бы в зале всех положить и уйти оттуда без проблем.
   Опять же, вдруг будут родственники, какие-то мирные знакомые, и, как говорит незабвенный Аркил, «и другие гражданские лица». Что, стрелять на выбор? Может еще спрашивать перед этим кто он и почему здесь? Ага, типа, расскажи-ка, друг любезный, свою краткую автобиографию перед тем, как получить пулю в лоб! Нет, не годится.
   Тем более, оказалось, что Леха вообще стрелял в своей жизни всего один раз – в армии перед присягой. То есть, он, конечно, знал где курок и откуда пуля вылетает, но не факт, что смог бы куда-то точно попасть, а тем более хладнокровно расстрелять кого-то.

   Хорошо, тогда можно вызвать Лося на улицу. Передать, например, через Марину записку Лосю, и когда он выйдет на задний двор, воткнуть ему между ребер заточку?
   Но не факт, что он выйдет один, а скорее – даже наоборот. Причем, любая записка его насторожит, и он будет готов ко всяким неожиданностям и сюрпризам. Тут такая штука, как с Зефиром, не пройдет. Да и Марине придется все объяснять, что к чему и почему. Очень не хотелось бы делать из нее Мату Хари. Была такая шпионка когда-то давно, мне как-то про нее опять же Аркил рассказывал.

   Тут же возник вариант отравления на поминках. Можно было через Марину подсыпать в блюдо крысиный яд, который запасливый Леха спер у своего знакомого ветиринара. Но опять же, как это правильно сделать? Травить всех подряд? Ну, не такие же мы душегубы, в конце-то концов!
   Ага! Тогда надо избирательно травить, опять же через Марину, сыпать отраву именно и только в тарелку Лося? Можно попробовать, конечно. Вопрос, как сама Марина на это посмотрит. И что с ней будет потом. Ничего хорошего, конечно. В лучшем случае – просто убьют. О худшем и думать не хочется – уж лучше ужастик какой-нибудь посмотреть.
   Нет, конечно, Марину мы в это дело впутывать не будем никак, совсем никак. Тем более что мне еще очень хочется погулять на свадьбе моего друга Полякова, если он, конечно, не врет о своих серьезных намерениях…

7

   Я вообще-то люблю погулять на свадьбах.
   Помню, после второго курса, почти всей учебной группой поехали мы на свадьбу одногруппника в далекую деревню, откуда он был родом.

   Ехали долго, несколько часов, на трясущемся ПАЗике с фанеркой вместо переднего стекла с пассажирской стороны, думали - не доедем. Ничего, доехали почти что. Автобус-то этот, доходяга, все-таки сдох, и последние три километра пришлось идти пешком под проливным дождем по глинистой дороге. Хорошо еще, что банька была истоплена к нашему приезду.
   Приняли на грудь «для сугреву» и пошли париться. В первый раз я сходил там и попарился в бане «по-черному». Кто был – тот знает, что это такое. На следующий день с утра пришлось перемываться.
   Потом мы помогали ставить столы и передвигать мебель, девчонки – накрывать на стол. К вечеру съездили в сельсовет, где расписывали молодых. По такому случаю молодоженам выделили председательский УАЗик, а гостям – автобус, хоть и было-то пути от дома до сельсовета метров пятьсот всего.

   Погуляли мы хорошо. Весело погуляли, с душой. Нет, вначале все было чинно и благородно, как всегда. Сидели скромно, оглядывая незнакомых среди гостей, и немного стесняясь друг друга.
   С правой стороны рядом со мной сидела какая-то симпатичная родственница лет двадцати пяти, слева – пожилой мужик с серьезным, как у памятника, лицом и абсолютно лысой головой. Ну, чисто Ленин с площади у нашего института, только без усов и бородки.

   Прямо напротив меня сидела староста нашей группы Вера Круглова, окруженная двумя местными кудрявыми парнями, которые смущенно искоса бросали недвусмысленные взгляды на ее красивые голые коленки. «Слева кудри токаря, справа – кузнеца» - мелькнуло в моей голове.
   Над головой Веры на стенке висел нарисованный на ватмане плакат. Местный художник изобразил какого-то Джеймса Бонда в шляпе, черных очках, и с поднятым до рта воротником. Агент с плаката смотрел строго и неотвратимо, прямо в упор на меня, как будто его специально для этого повесили. Поверху плаката над шляпой Бонда крупными красными буквами кричала крупная надпись-предостережение: «Трезвый на свадьбе – шпион!». Я все понял и, не мешкая, налил себе и соседям водки.

   Постепенно алкоголь возымел свое воздействие на коллектив. Чуть не каждый тост народ кричал «Горько!» и невеста с женихом не переставали целоваться. «Хоть бы поесть людям дали!» - тепло и заботливо подумал я о них.
   Взгляд соседа-памятника уже подобрел. Еще не до конца, не до улыбки, но уже смотрел снисходительно и напоминал Никиту Сергеевича Хрущева с картины, которую я видел в прошлом году в колхозной конторе, когда был на картошке. Как этот волюнтарист, а точнее картина с ним с початком кукурузы в руке уцелела, неизвестно. Скорее всего, никому не было дела до этого, да и висела эта картина в кладовой, где нам поставили несколько коек из-за нехватки жилых помещений.

   Соседка справа оказалась Раей, кладовщицей с районной базы «Сельхозтехники», одновременно приходившаяся жениху какой-то дальней родственницей. Как ни пыталась она мне объяснить степень родства, я, чем дольше, тем больше не мог врубиться в их сложное генеалогическое дерево. В конце концов, мне это все надоело, и я пригласил ее танцевать.

   - Сударыня! – как можно величественнее и призывнее сказал я. – Разрешите пригласить Вас на танец?
   При слове «сударыня», Рая зарделась от удовольствия, и прощебетала своей соседке, отвернувшись от меня на секунду:
   - Я сударыня! Я сударыня…
Через секунду она повернулась ко мне и лицом и вдруг погрустнела, словно что-то вспомнила.
   - Вы знаете, Павел, Вам будет неудобно со мной танцевать… - она слегка замялась, смущаясь. – Может, Вы кого-то другого пригласите?
   - Рая, ты не умеешь танцевать? – искренне удивился я, переходя на «ты». Тут я решительно встал и протянул даме руку. – Прошу!

   Рая на мгновение задумалась, но тут же поднялась с места, и тогда я понял, отчего ей было так неловко передо мной. При своем несреднем росте под метр восемьдесят, я никогда не чувствовал себя маленьким, но Рая была еще выше!
   - Сколько? – спросил я, задрав свою голову и глядя на ее макушку. – Два?
   - Метр девяносто девять, - смущенно сказала Рая. – Ну, вот видишь…
   - Ну не два же, в конце-то концов! – успокоил ее я, взял за руку и повел к танцующему кругу. – К тому же, по-моему, всем уже давно на все наплевать…

   Потом мы пели и плясали. Сначала под гармошку, потом под «Boney-M», Муслима Магомаева, «Бесамо Мучо» и еще чего-то того, что уже перемешалось в моей голове, которая во время медленного танца мирно покоилась на высокой груди Раи. Джеймс Бонд по-прежнему висел на стене, но как мне показалось, шкодливо подмигнул мне во время танца с плаката.
   Сосед слева окончательно подобрел и напоминал мне уже лысого казака с картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Вера Круглова танцевала то с одним, то с другим соседом по столу попеременно через танец. Каждый из них прижимал к себе Веру так трепетно и страстно, словно от этого зависело выполнение колхозом соцсоревнования по поставкам государству молока и мяса. На жениха и невесту внимания уже никто не обращал.

   После полуночи веселье прошло свой апогей. Часть гостей потянулась по домам, часть расползлась парами по сеновалам и банькам. Самые стойкие продолжали сидеть за столом. Плясать всем уже надоело, народ разбился на небольшие кучки и пошли разговоры о политике, погоде и будущем урожае зерновых.
   - Я центровая в нашей баскетбольной команде, - заплетающимся голосом объясняла, жарко прижимаясь ко мне, Рая. – Я если хочешь знать, могу, как Ульяна Семенова играть, а может и еще лучше. Меня даже в сборную СССР могут взять! У меня дир.. дибр.. дирд.. дриблинг знаешь какой?

   - Да, да… - внезапно и четко сказал, словно подтвердил ее слова сосед слева. Лицо его теперь разгладилось, успокоилось, и он уже спал, положив свою многоликую голову аккуратно между тарелок на стол. Тут же он приподнял ее на несколько секунду и быстро произнес, не открывая глаз. – А особенно важно соблюдать травополье… Чем же бороться с колорадским жуком? Конечно - десятипроцентный гексахлорциклогексан… Но если провести мульчирование – сорняков будет меньше.
    После этой научной тирады, лысый положил голову на стол и сладко засопел, озабоченный, очевидно, будущим урожаем. На это я ничего не смог ответить, во-первых, потому что совсем не знал, что такое гексахлорциклогексан, тем более десятипроцентный, а во-вторых, потому что уже устал и не мог говорить. Рае я только кивал в ответ, а потом и вовсе привалился к ее теплому надежному плечу.

   Постепенно усталость и алкоголь стали скашивать самых стойких. Даже шпион на плакате напротив висел уже набок, на одной кнопке, небрежно задетый одним из токарей-кузнецов. Самих работников уже не было на месте, впрочем, как и Веры Кругловой тоже.
   Это было последнее, что я успел запомнить в этот славный напряженный день.

18

   Утром я проснулся от жажды. Было раннее утро, но за окном уже светало. В комнате, однако, царил полумрак. Я поднял правую руку и провел рядом с собой. Неожиданно рука наткнулась на чье-то мягкое тело.

   - Ты чего? – раздался голос Веры Кругловой.
Я с трудом повернул голову, пытаясь что-то разглядеть.
   - Верка, ты? Откуда? – удивился я.
   - От верблюда, - невозмутимо ответила она. – Тебе чего не спится-то?
   - Пить хочу, - тихо и жалобно сказал я. – А где это мы?

   - У соседей. Комнату нам тут выделили, матрасов и подушек на пол настелили, кто смог дойти - спит здесь.
   - Значит я вчера смог! – негромко, но гордо с чувством собственного достоинства произнес я.
   - Ты не смог. Тебя Рая принесла. Как санитарка с поля боя. Если бы не она, ты бы пал смертью храбрых на поле брани рядом с Левиным.
   - Каким Лениным?
   - Да не Лениным, а Левиным. Это тот лысый, что рядом с тобой сидел. Агроном местный.

   - А! Вон оно что! А я-то думал – мне приснилось что ли. Слышал видимо, когда уходили, как кто-то сказал «Ленина надо унести, Ленина положить», еще подумал, что с ума сошел, потому что Ленин и так в мавзолее лежит, а это оказывается не Ленина, а Левина… Слушай, а Рая где?
   - За питьем ушла. Ты тут так жалобно стонал, она всю ночь не спала, за тебя переживала. Пошла, мне говорит, посмотри тут за ним, я скоро.
   - А токари-кузнецы где?
   - Какие токари-кузнецы? – не поняла Вера.
   - Ну, соседи твои. Как в песне, слева кудри токаря, справа – кузнеца,. Или наоборот, не помню.

   Верка весело негромко рассмеялась в ответ.
   - Они не токари и не кузнецы. Они трактористы. Двоюродные братья – Николай и Степан. Подрались вчера из-за меня. Провожали-провожали и подрались. Пришлось мне их обоих домой провожать.
   - Как они вчера тебя во время танцев к себе прижимали! Я даже за переживал за тебя, - пошутил я.
   - Это оттого, что ноги мои конькобежные им понравились. Мне в этом Николай признался, - невозмутимо и с чувством гордости за свои ноги отпарировала Вера. – А я, так понимаю, больше всего за вечер тебе Раечкина грудь запомнилась? О, идет наконец-то!

   Что-то громыхнуло в сенях, скрипнула входная дверь и тут же бодро вошла Рая. В одной руке она несла почти полное ведро с чем-то темным, а в другой – ковшик.
   - Ну что, проснулись? – радостно спросила она, отдернула штору и распахнула окно. – Как самочувствие? Сейчас лечиться будем.

   Я поднялся, сел на табурет и протянул руку за ковшиком, которым зачерпнула в ведре Рая.
   - Это что? – спросил я Раю, глядя в бездонное темное дно ковша.
   - Пиво домашнее. Сур по-местному. Пей, не бойся.
   Я и не боялся. День второй, свадьба продолжалась…

   Проснулся я в темноте. Спиной я чувствовал под собой доски. Поднял вверх руку и тоже наткнулся на деревянный потолок. Заживо меня, что ли похоронили, испугался я и громко заорал. Откуда-то снизу раздался довольный голос хозяйки дома Анны Васильевны:
   - Выспался? А твои все уже уехали. Два часа назад автобус ушел.
Почти рядом со мной вдруг показалась ее голова, которая и поведала мне о дне прошедшем.

   Оказывается, я лежал на полатях, куда меня подняла Рая. Видимо, мы неплохо отметили второй день свадьбы. Опять пели и плясали. Захмелел я только быстро. Наверное, употребление местного пива дало свои результаты.
   К обеду я уже был почти никакой, просил отправить меня в космос, плакал и громко читал стихи про космонавта. В конце концов, Рая отправила-таки меня, но только никак не в космос, а на эти самые полати. И как она только смогла сюда водрузить мою тушу? Есть все-таки женщины в русских селеньях, прав поэт Некрасов.

   Самое паршивое, что меня не забрали с собой в город. То ли не хотели возиться, то ли просто забыли. Суть не в этом, а в том, что автобус в этот Богом забытый уголок ходил туда и обратно два раза в неделю – в пятницу и воскресенье. В пятницу мы приехали, а сегодня как раз воскресенье. Перспектива просидеть здесь до следующей пятницы никак меня не прельщала.
   Нет, если бы, конечно, на каникулах, то можно было бы и остаться – баня, опять же деревенское пиво и свежий воздух. Но на носу была сессия и это больше всего напрягало.

   Хозяйка убежала куда-то по своим делам, а я слез с полатей и сел на обшарпанный табурет у окна. Как ни странно, голова моя совсем не болела, а может, просто, занятый своими мыслями, я этого не заметил.
Через полчаса Анна Васильевна торопливо вернулась с улицы, посмотрела на меня внимательно, улыбнулась и спросила:

   - Домой-то поедешь? Колька Баланда вон собирается в город на своей тарантайке к свату в гости. Я его спросила, если что, то он тебя возьмет. Минут через десять заедет. А если нет, так оставайся, в баньку сходишь, поспишь?
   - Нет, нет, спасибо, Анна Васильевна, надо мне ехать. Ой, как хорошо, что Вы попутку нашли! Спасибо Вам огромное! – обрадовался я внезапному счастью.
   - Да не за что! – улыбнулась Анна Васильевна. – Ну и хорошо, поезжай с Богом. Родители-то, небось, ждут. Глядишь, к ночи в городе будете…

   Колька Баланда, мужик лет пятидесяти, прозванный так за свою фамилию – Баландин, заехал за мной, как и было условлено, минут через десять-пятнадцать. За это время я успел собраться, привести себя в порядок, три раза попрощаться с Анной Васильевной и выпить на дорожку деревенского пивка. Ну, а как же иначе?

19

   Ехали мы с Баландой хорошо. Не быстро, но уверенно. Старенький «Москвич» фыркал, стрелял выхлопными газами, но терпеливо полз по размокшей глинистой дороге, оставляя за собой извилистый след своих истершихся от времени и дорог  покрышек.
   Несколько раз мне пришлось выходить и толкать машину в гору, иначе нам было бы не подняться. Куртка, и мои брюки особенно, постепенно превратились в грязное их подобие.

   - А хорошо, что я тебя с собой взял! – довольно сказал мне Баланда, когда я сел на свое место в машине после преодоления очередного подъема. – А то – сиди, жди тут трактора или еще кого, до утра не дождешься. Это ничего, что ты грязный – дома отмоешься, зато доедем сегодня уже без хлопот. Сейчас деревня будет Песчанка, там песок начинается, глины уже до асфальта не будет. Помчимся, как ветер!
   Я уныло кивнул в ответ и смотрел в окно, терпеливо ожидая долгожданного облегчения. Возле Песчанки, действительно, дорога незаметно перешла в песчанник и «Москвич» уже, как мне показалось, перестал яростно и недовольно шуметь. Правда, и ехал он не особенно шустро. Километров семьдесят-восемьдесят в час, больше Кольке выжать из него не удалось.

   - Это и есть твой ветер? – спросил я, кивнув на спидометр. 
   - Старый уже, - грустно вздохнул Колька, имея в виду «Москвич». – Кольца надо менять, да и вообще поршневую перетряхнуть. А лучше новый двигатель поставить.
   - Ага, - согласился я. – Или новую машину купить.
Баланда недоверчиво с опаской посмотрел на меня.
   - Скажешь тоже – новую! Где же столько денег возьмешь? Я вон работаю в колхозе с утра до ночи, а даже на доски для крыши денег нет, а ты говоришь – новую…

   Через пару километров после Песчанки, которая оказалась и не деревней вовсе, а селом, поскольку в центре возвышалось здание церкви, издалека показалось местное кладбище.
   - А хорошо тут, наверное, лежать, - мечтательно сказал Баланда. – Место сухое, воздух сосной пахнет – красота, не то, что на нашем!
   - А не все ли равно, где тебя зароют? – спросил я недоуменно. – Тебе-то уже все равно будет.

   - Ну, вообще-то, да, - подумал и согласился с сожалением Колька. Помолчал и задумчиво добавил – А ты не знаешь, нефть из меня получится?
Я посмотрел на него, и ответил, боясь обидеть:
   - Нефть? Нет, нефть из тебя не получится, мозгов у тебя мало.
   Колька ничего не успел сказать, потому что в этот момент мы как раз ехали мимо кладбища и, выскочивший оттуда на дорогу какой-то мужик в клетчатом пиджаке, резво замахал поперек дороги рукой, прося остановиться. Баланда тут же нажал тормоз и через секунду капот машины замер у самых ног неизвестного.

   - Ты что, озверел, под  машину кидаться? – с ходу заорал Баланда на мужика, высунув голову из машины. – А если б у меня тормоза были неисправны? Сиди за тебя потом, самоубийца!
   - Извините, мужики! – заголосил клетчатый. – Помогите тещин памятник поднять. Упал памятник-то, а завтра поминальный день по теще, жена мне голову оторвет, ежели такое увидит. Да там и делов-то на две минуты всего.
   - Ну ладно, пошли, – смилостивился Баланда и вылез из машины. – Тяжелый памятник-то твой?
   - Не мой, тещин, - торопливо поправил мужик. – Тяжелый. Всем вместе надо.
   - Ладно, пойдем, поможем, - уже обращаясь ко мне, сказал Баланда. – Теща, есть теща. Святое дело.

   Я вылез из машины, и мы пошли вслед за обладателем клетчатого пиджака по тропинке, причудливо виляющей между могилок и деревьев.
Идти пришлось на другой конец кладбища. Клетчатый вел нас долго, останавливаясь временами у каких-то могил, и пытаясь рассказать, кто тут лежит, как умер, где жил, кем работал и чей он родственник.
   Баланда терпеливо выжидал немного и, перебивая его рассказ, подталкивал незнакомца в спину.
   - Дальше пошли, дальше. Некогда нам, в город надо…

   Минут через десять-пятнадцать мы, наконец-то, дошли до места. Большая толстая плита лежала прямо на могиле. Баланда обошел ее вокруг, оценивая размер, и сказал, обращаясь к клетчатому:
   - Да не такая уж она и тяжелая. Ты бы мог ее и один поднять.
   - Нет, нет, - торопливо замахал руками мужик. – Грыжа у меня, грыжа. Профессор в больнице сказал – оперировать надо, а то кишки выпадут. Вы пока тут поднимайте, а я за лопатой быстро сбегаю.

   Через секунду он бесшумно исчез между деревьев. Баланда подошел к плите, наклонился, ухватился за край и стал поднимать. Я торопливо подскочил к нему, пытаясь помочь, но он только поморщился.
   - Не надо. Ты студент, лучше поищи тут, чем этот памятник подпереть.
   Я торопливо обошел все вокруг, но ничего подходящего не увидел, кроме сломанной деревянной скамейки.

   Через несколько минут, возвращаясь с ней на место подъема, я увидел, что клетчатого все еще нет, а Баланда, подняв потемневшую снизу от сырости плиту, удерживает ее рукой в равновесии, чтоб она не свалилась обратно, и пытается разобрать на ней надпись. Сделать это он не мог, потому что ему было неудобно.
   - А ну, прочти, чего тут написано, - обратился он ко мне, когда я подошел уже близко.

   Я приблизился к могиле и громко прочел:
   - Здесь покоится прах купца второй гильдии Курочкина Ивана Силантьевича. 1843 – 1911.
   - Чего, чего? – не понял Баланда. – Какого еще Курочкина? А теща этого хмыря в пиджаке где?
   Мы несколько секунд оцепенело смотрели друг на друга, пока Баланда не отпустил плиту и бросился бежать мимо меня.
   - Бегом к машине… - только и успел он сказать мне на ходу. Я еле успел отскочить назад, потому что падающая плита едва не отдавила мне ноги, и бросился вдогонку за Баландой.

   Когда мы прибежали к машине, изрядно поплутав между кладбищенских оградок и деревьев, возле нее никого не было.
   - Уфф!!! – тяжело выдохнул Баланда и облегченно добавил. – Хоть на месте стоит, не угнали мою ласточку.

   Он обошел вокруг машины, переводя дух, и вдруг заметил, что лючок бензобака открыт.
   - Бензин слили, - резюмировал он и тут же дал похитителям короткую емкую оценку. – Вот козлы!
   Он зло сплюнул, открыл багажник «Москвича» и разразился новой тирадой:
   - Да что же это такое! И канистру запасную уволокли гады! Ну, попадись он мне, этот клетчатый! И, и, и…

   Тут на Баланду вообще нашел какой-то столбняк. Он стоял, указывая указательным пальцем в багажник, багровый от ярости и только продолжал свое многократное «и».
   - Чего там? – подскочил я. – Запаску стырили?
   - Хуже, - наконец разродился словами Баланда. – Четверть с самогоном украли и сало тоже. Свату вез в подарок. Думал – посидим с ним, как люди…

   Потом мы нашли магазин – местное сельпо, купили там здоровенный алюминиевый чайник, потому что другой подходящей посуды не нашлось и мне пришлось топать три километра до ближайшей заправки. Баланда уходить от машины наотрез отказался, резонно боясь, что к нашему приходу сопрут не только колеса, но и  всю машину целиком.
   В-общем, добрались мы с ним до города уже под утро.

   Итоги моей поездки коротко подвел Аркил, после того, как выслушал рассказ о моих злоключениях.
   - Ныне гуляшки и завтра гуляшки - находишься без рубашки…- грустно резюмировал он и уже веселее добавил. – А здорово вас этот пройдоха обставил! Вот уж воистину – простота хуже воровства!

20

   - Ты чего улыбаешься-то? – недоуменно спросил меня Леха. – Анекдот вспомнил?
   - Почти, - ответил я и рассказал ему, как ловко нас обманул на кладбище мужик в клетчатом пиджаке.

   Леха вдоволь насмеялся над моими приключениями, потом вдруг затих и задумался.
   - Ты чего? – не понял я.
   - А ведь в этом что-то есть, - ответил он, задумчиво поглядел на меня и вдруг решительно добавил. – На кладбище его брать надо.
   - Ага! Попросить памятник поднять? Так он тебе и пойдет, жди и радуйся!
   - Ну, почему сразу памятник? Совсем необязательно. Тут надо по-другому сделать. Вот слушай, что я придумал…

   К полудню следующего дня мы были уже на кладбище.
   Можно было появиться там и позднее, но Поляков сказал, что нам надо произвести рекогносцировку  местности.   К тому же, до поворота на кладбище мы приехали на рейсовом автобусе, так как машины у нас в тот день все-таки не было. Леха сказал, что это лишнее. И дело было совсем не в отсутствии груздей и рыжиков.
   Лесная дорога шла только до кладбища, где и заканчивалась небольшой поляной, для стоянки машин. Если б мы приехали на Гошином «Жигуленке», машину пришлось бы загонять куда-нибудь подальше, чтобы не вызвать подозрений. Здесь это сделать было негде, по дороге на кладбище тоже. В-общем, мы решили отказаться от подручного транспорта.

   Погода выдалась просто замечательная. Наступил уже август, но было еще по-летнему тепло. Солнце висело над головой и лупило сверху своими жаркими лучами прямо по головам. Спасибо, кусты спасали.
   На кладбище в это время были только копальщики могил. Работу свою они уже закончили и ждали, когда привезут покойника, чтобы поскорее его закопать, выпить водки, получить деньги за работу и свалить домой.

   Незаметно, чтобы не засветиться, мы огляделись вокруг. От кладбищенских ворот до будущего места захоронения Калины было довольно далеко.
   Всех «своих» бандиты хоронили отдельно на так называемой «аллее славы», как назвали в народе один из проходов на кладбище. По обе стороны в этом проходе покоились братки из разных бригад и группировок. Здесь они уже ничего не делили, земля на всех была одна.
   На городской сходке авторитетов криминального мира города было решено не устраивать на территории кладбища разборки. На «аллее славы» можно было увидеть, например, убитого, а через несколько могил – его убийцу, смерть которого наступила несколькими днями или неделями позднее.

   Здесь же, на этой самой аллее, был похоронен Валерка Сажин. Мы были на его могиле с Лехой сразу после моего возвращения из армии, и на ней же мы поклялись отомстить за нашего друга.
   Мы расположились с Поляковым по разные стороны автомобильной стоянки, хорошо замаскировавшись между деревьев в кустах, однако так, чтобы видеть друг друга. В случае необходимости мы могли просигналить друг другу руками.

   Примерно через полчаса после нашего прибытия появилась машина. «Началось» - подумал я, но ошибся. Это была еще не похоронная процессия. Из остановившейся на стоянке машины вылезли двое и заговорили. Слышно было хорошо, мы были не так далеко от них.
   Один из них, лет сорока, невысокий кряжистый мужик объяснял что-то второму, молодому и щуплому пареньку.

   - Ты смотри, Евгений, снимай всех подряд. Меняй ракурсы и углы съемки. На твою пленку должны попасть все, кто придет на эти похороны, понял? И не суетись, не высовывайся. Тебя никто не должен заметить, иначе придется тебе здесь же себе местечко подыскивать.

   «Фотографы что ли?» – не понял я и глянул на Леху, который тоже слышал этот разговор. Леха, очевидно сообразил, что я не понимаю о чем идет речь и несколько раз постукал себя правой ладонью по левому плечу.
    «А, вот оно в чем дело, - сообразил я. – Менты будут делать оперативную съемку. Хотят посмотреть, кто на похороны придет. Может быть, ищут кого-то, а может - просто хотят убедиться, кто еще из бандитов жив. Вот не было печали, так черти накачали, как любит говорить Аркил. Лишние свидетели, да еще с фотоаппаратами».

    - Да ты не дрейфь, Евгений! – хлопнул по плечу побледневшего молодого оперативника пожилой. – Все нормалек будет. Постарайся только работать быстро и сам не засветись. На все, про все у нас пятнадцать-двадцать минут после прибытия процессии. Потом уходим по дороге к машине, больше нам здесь делать нечего. Ну, все, расходимся.
    Он махнул рукой водителю машины, на которой они приехали, и после того, как она развернулась и уехала обратно, зашагал на территорию кладбища. Сразу же за воротами он свернул вправо, показав своему молодому напарнику на тропинку слева, и вскоре они удалились.
   Мы продолжали ждать...

21

   Прошло уже более часа со времени нашего прибытия к кладбищу, а похоронная процессия все не появлялась. Ожидание наше затягивалось. Но наконец-то показались и те, кого мы ждали.

   Машин было много – в основном крутые иномарки бригадиров и «восьмерки – девятки», которые уважали простые труженики бандитского фронта.
   После того, как венки и гроб занесли на территорию кладбища, следом туда же потянулись все остальные. У машин остался только один водитель джипа, который после ухода процессии обошел свой «Мицубиси», залез в кабину и, приоткрыв дверцу, сел за руль и почти сразу же задремал.

   Старенький «БМВ», на котором приехал Лось вместе с Арапом, стоял на стоянке ближе ко мне, чем к Лехе, поэтому мне и следовало действовать согласно нашего плана. Подав Лехе условленный сигнал о начале действий, я пополз по-пластунски к машине, прикрытый со стороны кладбища забором и высокой травой. «Спасибо армии родной! – радостно подумал я, преодолевая свой путь к стоянке. – Научили ползать на брюхе».

   Проколоть шину на заднем колесе машины, лежа на земле, оказалось не так уж и просто. Тем более, надо было не просто проколоть резину, но и загнать между протектора шуруп, чтобы было видно, что колесо спустило не случайно. Тем не менее, через несколько минут с задачей я справился и пополз обратно. Спокойно добравшись до своих кустов, я подал Полякову знак, что все нормально. Оставалось только ждать.

   Вскоре с кладбища ушли опера – тихо и незаметно прокрались рядом с моими кустами, хорошо еще меня не увидели, и удалились вдоль по дороге. Еще примерно через полчаса пошли участники похорон. Лось и Арап шли почти в конце толпы. Те, кто подходил раньше, рассаживались в свои машины и уезжали. Лось подошел к своей машине, и уже открыл дверь, чтобы сесть за руль, но подошедший с другой стороны Арап заметил спущенное колесо:
   - Погоди, похоже, колесо спустило.
   Он подошел к машине ближе, нагнулся и присвистнул:
   - Точно. Вон где-то ты шуруп поймал! Запаска-то хоть есть?

   Лось раздраженно захлопнул свою дверцу, подошел к Арапу и недовольно поморщился.
   - Вот же невезуха. В третий раз за неделю это колесо протыкаю. Ладно, сейчас поменяем, поможешь гайки крутить.
   - Твое «точило», сам и крути! – заартачился вдруг Арап.
   - Ты мне еще зубы повыставляй, - рыкнул на него Лось, решив показать, кто хозяин в доме. – Я тебе их быстро повышибаю. Рано что-то борзеть начал. В родную деревню захотел, коровам хвосты крутить?
   - Да ладно, ладно, ты че, че? Я так ради прикола сказал… - начал поспешно оправдываться Арап.

   Машины между тем продолжали разъезжаться со стоянки. С уезжавшей последней «девятки» высунулась бритая круглая голова какого-то «братка»:
   - Лось, хорош базарить, ты едешь?
   - Счас, колесо поменяем и догоним! – крикнул в ответ Лось. – Встретимся в «Северянке»!
   Бритая голова понимающе хмыкнула и исчезла в салоне машины, которая тут же набрала скорость и быстро удалилась из виду. Теперь на площаде у кладбища осталась только машина Лося, он сам, Арап, да мы с Поляковым по разные стороны от стоянки в кустах.

   Братья, меж тем, достали из багажника запасное колесо, домкрат и ключи. Арап слегка поддомкратил машину, стронул гайки на колесе и еще немного поднял домкрат. Лось стоял рядом, не вмешиваясь в ход работы, и курил сигарету.
   «Где же Леха? Чего он медлит? – заволновался я. – Так они закончат и уедут. Надо было, наверное, два колеса пробить для надежности. Хотя, нет, Леха сказал, что так слишком подозрительно будет, да и если бы они заметили, что спущены два колеса – уехали бы с кем-то на другой машине. Тогда вся эта операция – псу под хвост».

   Неожиданно со стороны Полякова, но значительно дальше, из леса раздались женские голоса. Сначала их было плохо слышно, но через минуту они приблизились и стали хорошо различимы. Судя по доносившемуся разговору, разговаривали две девушки, решившие отдохнуть в лесу…
   - Ах, Катя, какой же сегодня хороший день! И природа эта, и солнце, и воздух – все так радует и так волнует душу! Чудо, как хорошо! А не выпить ли нам с тобой здесь по стаканчику вина? Смотри, какая чудная полянка!
   - И, правда, Анжела! Здесь и отдохнем! Отличная идея! Жалко мужиков нет, а то бы мы неплохо повеселились! Накрывай на стол…

   Через несколько секунд звякнули бутылки или посуда, и девушки ненадолго замолчали, занятые очевидно приготовлением к трапезе.
Арап, услышав голоса, прислушался, подняв голову, и испытующе поглядел на брата.
   - Может, присоединимся? – предложил он. – Похоже, телки одни, страдают без мужиков. Давай я схожу, гляну?
   - Я те схожу! Гайки крути! – резко ответил ему Лось, немного помолчал, подумал и добавил. – Счас сам узнаю, что это там за бабы…

   Он выбросил в сторону окурок и не спеша двинулся в сторону щебечущих девичьих голосов, которые теперь обсуждали прелести женского кружевного белья. Если бы Лось знал, что никаких «баб» там нет, а есть Поляков с кассетным стереомагнитофоном «Весна», из которого идет трансляция радиоспектакля «Пикник на лесной поляне».
   «Пьеса – дрянь, конечно, - сказал о спектакле Леха. – Но зато по теме. Очень даже по теме. Должно сработать». Вообще-то это был запасной вариант операции, так сказать вариант «Б», на случай, если Лось останется у машины не один, но именно так оно и получилось.

   Как только Лось отошел метров на тридцать, я осторожно выглянул из своего укрытия и увидел, как Арап, оставшись один, уже открутил пробитое колесо и начал прикручивать запаску. Время от времени он приостанавливал работу, поднимал голову и прислушивался к раздающимся вдали голосам.
   «Любопытство - не порок, а большое свинство» - вспомнил я одно из гениальных высказываний Аркила, тихо-тихо вылез из своего укрытия и в полу приседе, мягко, как кошка стал приближаться к Арапу. Тот не спеша уже начал подтягивать болты на колесе, не прекращая прислушиваться к происходящему. Голоса по-прежнему раздавались где-то вдалеке.

   Тут я его и вырубил. Все, как учили в далекой среднеазиатской учебке – сильный удар ногой в висок и клиент готов. В данном случае клиентом стал Арап. Он не успел ни вскрикнуть, ни что-то понять и тут же завалился на землю рядом со снятым колесом. Вообще-то я хотел его просто вырубить – быстро и надежно, чтоб он не успел подать голос, но видимо перестарался, потому что из носа и уголка рта его тут же появились струйки крови и пульс его не прощупывался.

   А Лось, не ведая, что делается на стоянке, меж тем углублялся в лесные заросли на звук голосов. «И где эти шалавы полянку здесь нашли? – проклиная все на свете, думал он. - Одни деревья, да кустарники. Тьфу, ты, шиповник, зараза какой колючий!»
   Он раздвинул последние кусты, за котрыми раздавались голоса и недоуменно уставился на одиноко стоящий на пеньке магнитофон, откуда не переставало доноситься женское щебетание. Несколько секунд он смотрел на это чудо советской техники, потом, очевидно, сообразил, что это все неспроста, осторожно сделал шаг назад и быстро огляделся вокруг.

   Никого не увидев рядом, он тут же развернулся и быстро побежал в направлении стоянки.
   - Арап! Арап!... – задыхаясь от бега, прокричал он, подбегая к машине и только тут заметил, что ноги его брата торчат из-под машины.
   Пока было время, я засунул тело Арапа со стороны багажника головой под задний мост, насколько это было возможно, чтоб Лось сразу же не уехал.

   Подбежав к Арапу, Лось потормошил его за ногу и, поняв, что тот не реагирует на его позывы, осторожно вытащил брата за ноги из-под машины. Сев на колени, Лось потрогал голову Арапа, и вдруг заплакал.
   - Толик, Толик… Ну, че ты, Толян? – Лось поднял голову брата с земли,  прижал к своей груди и завыл.

   Что-то шевельнулось в этот миг в моей душе, но не жалость, наверное, и уж никак не сострадание. Да и поздно было о чем-то размышлять – кулак мой был уже занесен и падал на голову Лося сзади, а точнее в основание его черепа.
   Хороший это удар – вырубает моментально, а при удачном попадании можно и шейные позвонки сломать. Но то ли Лось что-то почуял и повернул невовремя голову, то ли я слишком отвлекся на его причитания, но мой удар пришелся лишь вскользь по его скуле.

   Тут же Лось резко упал на спину и подсек меня ударом ноги в колено. Заваливаясь на землю, я ощутил сильную боль в ноге, но почти сразу же забыл об этом, потому что Лось всей своей огромной тушей навалился на меня, придавив мое тело, а под ним правую руку. При этом я с ходу пропустил его сильнейший удар кулаком в голову, отчего у меня на секунду потемнело в глазах.
   Инстинктивно защищаясь, я попытался сделать блок левой рукой, чтоб не пропустить еще один удар и заметил, как Лось достает откуда-то из-за пазухи пистолет.

   «Токарев, - мелькнуло в моей голове. – Хорошая машинка, хотя наган все-таки надежней». Черт знает, что приходит в голову в критические минуты. Как будто не все равно из чего тебя грохнут.
   Лось меж тем начал взводить курок пистолета, очевидно имея самые серьезные намерения отправить меня на тот свет.

   И тут все внезапно кончилось. Лось поднял голову, словно что-то хотел услышать и тут же получил сзади удар монтажкой по голове. Это Поляков успел добежать до нас и внес свои коррективы в разборку. Взгляд Лося сначала чуть затуманился, и он тут же моментально отключился.
   Я сбросил с себя его тяжелую неподвижную тушу и облегченно вздохнул.
   - Вовремя ты, - сказал я Лехе. –  Еще бы немного и он бы меня прикончил…

   Я потрогал пульс на шее Лося – он еще бился, и, повернув ему голову резко вокруг оси, сломал шейные позвонки, чтоб он не мучился. Все это я сделал, как во сне, и сел на землю рядом с двумя трупам, с пустыми, как позже сказал мне Поляков, глазами.
   Потом мы погрузили бездыханные тела Лося и Арапа в их машину, отогнали ее к крутому большому оврагу недалеко от кладбища, усадили Лося за руль и столкнули машину с крутого обрыва. Машина несколько раз перевернулась на отвесном склоне, и в конце пути на дне оврага встала на крышу.

   - Что-то как-то не так она упала, - задумчиво сказал Леха, глядя вниз. – В кино тачки всегда взрываются после того, как падают.
   - В кино все иначе. Кино – это кино, а это жизнь, - сказал я. – Да, ладно, все правдоподобно получилось. Пойдем к Сажину сходим.
   - А вдруг друзья этих, - Леха кивнул в овраг, - вернутся?
   - Навряд ли, поминки у них начались, да и мы с тобой недолго, навестим Валерку и домой. Лесом уйдем, чтоб не светиться…
   - Пошли, - согласился Леха. – Только соберем все сначала.

22

   Мы быстро собрали вещи, уложили в рюкзак магнитофон, Лехин бинокль, какие-то веревки, которые Леха зачем-то взял с собой, отвертки, шило и еще какие-то инструменты. Через несколько минут мы были у Валеркиной могилы. Леха достал из бокового кармана рюкзака маленькую фляжку из нержавейки.
   - Давай понемногу, - он открутил крышку и протянул фляжку мне. – Помянем и пойдем.

   Я, молча, кивнул, принял фляжку, сделал пару глотков из горлышка сладковатого крепкого теплого коньяка и передал фляжку Лехе. Он задумчиво подержал ее несколько секунд и, прежде чем выпить, и сказал:
   - Ну вот, Валерка, и рассчитались мы за тебя. Сполна расчитались, - он поднял фляжку и тоже приложился к горлышку.

   «Как же идет по кругу жизнь! – думал я, стоя у могилы Сажина. – Или по спирали. Мы начали наш путь возмездия с этого самого кладбища, когда давали клятву отомстить, и заканчиваем здесь же. Интересно, кто мы после всего этого, того что с нами произошло за это время, теперь?» 
   - Ты знаешь, Леха, а ведь мы с тобой стали убийцами. Или как это теперь называется – киллерами?

   - Нет, - мотнул головой Поляков. – Киллер – это наемный убийца, который работает за деньги или еще за что-то, а мы с тобой просто отомстили за смерть нашего друга. Мы воздали должное тем, кто это заслужил, мы просто вернули им долг за товарища, вот и все. Мы сделали то, что должны были сделать. Если хочешь, мы привели приговор в исполнение.
   - Чей приговор? Как говорится, а судьи кто? – усмехнувшись, спросил его я.

   - Наш приговор. Нашей чести, нашей дружбы, нашей морали и совести. Приговор, который они выбрали себе и подписали себе сами. Эти твари считают, что они правы во всем, что им можно все, и все это будет всегда безнаказанно. Стоит им сегодня разрешить диктовать свои законы, и завтра они будут считать свои уродливые понятия единственно верными для всех… На каждую силу должна быть своя противосила. Сегодня – это мы, завтра, может быть, будут другие. Очень хочется в это верить. На каждого из них, тех, кто преступает закон, и не просто уголовный, но и человеческий, должен быть свой приговор и свой палач. Вот послушай, какое я стихотворение на днях нашел в одной книге, как раз так и называется - «Палач».

   Леха чуть прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями, чуть кашлянул, прочищая горло и негромко, но очень четко с выражением прочел:

Точу топор не для расправы,
   А для того, чтобы опять
   Легко проделав путь кровавый,
   Он мог злодея покарать.
   Моя работа - не забава,
   Но не устану повторять:
   Она совсем иного нрава -
   От мрази Землю очищать.

   Мне не решать, твоя ли шея
   Лишится завтра головы,
   Я лишь топор точу острее,
   Я точка чьей-нибудь судьбы.
   Я инструмент, лишенный страха,
   Я исполняю приговор.
   А между казнями, на плахе
   Сижу и правлю свой топор.

                -----             -----            -----
   Иногда я смотрю на свои прожитые годы с высоты прошедших дней, и мне кажется, что все, что произошло со мной в этой жизни – это случайность или какие-то нелепые совпадения, ошибки и поспешные поступки, изменившие весь ход моей судьбы.  Возможно, я незаслуженно принес кому-то много вреда, и, может быть, все могло быть вовсе не так, как случилось на самом деле, но то, что уже случилось и произошло, назад уже не вернешь…
   Жалко только, что я уже никогда не стану космонавтом…

   12.2018
   Конец