«Матвей занёс Пелагею в свой дом. Снял с неё тулуп и выкинул его прочь, коротко пояснив, что он не только рваный, но и вонючий, так как собаки, прежде чем рвать, пометили его. Матвей велел Акулине топить баню, а сам своими большими ладонями ощупывал гостью, выискивал укусы собак».
Дядя Макар легко приподнял одной рукой пуд соли и, вскинув его на спину Пелагеи, словно оправдываясь, пояснял: "Погода хорошая, небо ясное, двадцать вёрст по наезженной колее пробежишь завидно. Не серчай, лошадь не дам, лес трелевать поеду, я и так потерял уйму времени. Работать надо, а я лясы точу".
Утро было тихим, сонным. Небо нехотя снимало с себя тёмное одеяло и облачалось в голубую шаль.
Пелагея, не чувствуя ноши, бежала домой, где ждала её мама и две сестры. Отец умер, когда Пелагее было пять лет. Она плохо помнила его лицо, но хорошо помнила его стоны и мольбу о помощи. Люди говорили, что своими муками Василий очистил себе путь в рай.
Дядя Макар был братом мамы, жил в другом селе, харчами не бедствовал и изредка для сестры снаряжал подводу с провизией, но на этот раз Полина не стала ждать милости от брата, сама проводила дочь за солью.
Пелагея радовалась погоде, но вдруг подул ветер, и как будто метлой из подворотни, начал мести по земле мелкий, липкий снег. Скоро мороз превратил снежинки в ледяные иглы, ветер поднял их вверх и начал стегать ими лицо Пелагеи, оставляя багровые следы. Ветер выл разными голосами, продолжая крутить водовороты из снежной колючей пыли. Не было возможности свободно вдохнуть воздух, снег тут же залеплял нос, глаза. Пелагее трудно было устоять на ногах, она хотела повернуться спиной к направлению ветра, но он кружил со всех сторон. С закрытыми глазами путница подчинялась ветру и вращалась вокруг своей оси.
Вдруг поняла, что ничего спину не тянет: ноши-то нет. На шаль и воротник тулупа воссел ворох снега, а валенки оказались выше колен в снежной западне. Пелагея завыла в унисон пурге, стала руками разгребать сугробы, надеясь найти соль. Вскоре ветер затих, и на небе показались лучи солнца. В каком направлении идти она не знала и, утопая в снегу, пошла наугад.
Вдалеке завиднелось размытое чёрное пятно, которое быстро приближалось. Сначала несчастной почудилась тройка лошадей, а потом она распознала свору собак. В двух метрах от жертвы стая остановилась. Пёс-вожак сделал большой лапой выпад вперёд, агрессивно ощетинился, глаза налил кровью, его клыки сверкали, как остро наточенные ножи. Зловещий рык загнал сердце Пелагеи в пятки, и она без чувств упала вниз лицом в снег.
Очнулась она от тряски на санях и долго вспоминала, что произошло, но когда услышала щелчок гнута и лай собаки, бегущей следом за санями, то вспомнила весь ужас произошедшего и опять ушла в забытье.
Матвей занёс Пелагею в свой дом. Снял с неё тулуп и выкинул его прочь, коротко пояснив, что он не только рваный, но и вонючий, так как собаки, прежде чем рвать, пометили его. Матвей велел Акулине топить баню, а сам своими большими ладонями ощупывал гостью, выискивал укусы собак.
Убедившись, что их нет, довольным голосом сказал: "Ну слава богу, не добрались до мяса и костей, только обоссали тулуп, порвали его в клочья, шаль тоже на портянки потрепали. Ты, видать, в рубашке родилась, твой ангел-хранитель привёл меня к тебе. Вот искупаешься в баньке, смоешь свой страх, выспишься, и я тебя отвезу туда, куда повелишь. Спасибо собакам, это они спасли тебе жизнь, поигрались, пожурили тебя маленько".
Пелагея услышав, что Матвей благодарит собак, вылупила глаза от удивления. Она рассказала про утерянную соль и заголосила.
Словно ребёнка, Матвей обнял гостью, наклонив её голову к своей груди, и большой, мозолистой рукой начал гладить её по голове. Рëва быстро затихла, ей было тепло от объятий и уютно под тяжестью его сильных рук.
Матвей объяснил значение своих слов: "Бог видит, что тебя вьюга сбила с ног и укатала в снежный ком. Я вообще-то ехал далеко и тебя мог не заметить, а вот свору собак сразу разглядел. Я понял, что они бегут к кому-то, и не ошибся. А не было бы их, ты замёрзла бы. Не пуд, а два пуда соли тебе дам, только не реви. А сейчас пойдём радость и успокоение своей душе подарим".
Пелагея, ничего не понимая, пошла вслед за хозяином дома в отдельную комнату и была ошарашена её убранством. Вся комната от пола до потолка была увешана иконами, горела лампада и свечи. Ладан с восковым, дымным запахам заставил несколько раз чихнуть Пелагею, отчего она застеснялась и хотела уйти, на что Матвей ей сделал замечание: от икон не отворачиваются, надо помолиться, поблагодарить Бога за жизнь, а потом с низким поклоном уходить.
Образ Матвея слился с иконами: такой же умиротворенный, добрый, с ноткой лукавства. Он неистово молился, читая молитвы, делал поклоны до самого пола. Потом, потушив лампаду и свечи, вышел из молельной горницы.
Матвей рассказал, что его дядя был батюшкой, что его как вредного элемента общества сослали в Сибирь, иконы и впридачу Акулину, которая прислуживала дядюшке, Матвей забрал себе. Боясь людских наговоров, в свою молельню никого и никогда не пускал. "Грех большой закрывать святые лики, замок надо вешать на свои рты, но время такое, что дьяволы главенствуют над разумом, им иконы сжечь, как мне нищему подать рубль", - пояснил гостье хозяин.
Не могла уснуть Пелагея, как только закрывала глаза , так чёрная, оскаленная пасть пса начинала лязгать своими клыками. Пелагея во сне вскрикивала и падала с кровати. Матвей понимал, что испуг будет трепать её всю ночь, поэтому прилёг рядышком, как ребёнка обнял и начал читать тихо молитвы. Пелагея тут же уснула в его объятиях и проспала до самого утра.
Позавтракав, Матвей усадил гостью в сани, гайкнув на коня, тронулся в путь. Он ехал и думал: "Господи, какая же она беззащитная, а какая красивая! Вот рано всё-таки я засватал Прасковью. Вроде девка как девка, а огонька в её глазах нет. А вот Пелагеюшка, когда молилась, вся светилась изнутри, на меня бросала взгляд ласковый, с благодарностью. Вроде плохо её знаю, а чувствую хорошо. Вот Прасковью обнимаю, а нутро не трепечется, а от прикосновений к Пелагее дрожь, озноб бьёт до пота".
Быстро они добрались до избы Пелагеи. Как крепкому хозяину, в глаза Матвею сразу бросилась безхозяйственность, нищета, разруха, а точнее, отсутствие хозяйской мужской руки. Дом с покосившимся крыльцом был ниже и меньше бани Матвея, дворовых построек не было, только недалеко от избы стоял небольшой сарай для скотины и тот был на подпорках. Усадьба была огорожена низеньким тыном. О наличии в сарае лошади не было и речи, да и коровы, возможно, лишился двор.
Навстречу дочке вышла сухая женщина в неприглядном одеянии и начала ворчать:
- Вчера сваты приходили, а ты где-то пропала. Пётр бесился, сказал, что сегодня опять сватов пришлёт.
- Да лучше бы меня собаки разорвали, чем за этого зверя идти замуж, - рыдая, молвила дочь матери.
- Ещё две девки сидят, почин с тебя по закону. А это кто такой?
Матвей медленно разгружал сани, и увидев гостинцы, хозяйка подобрела, смягчила свой тон.
В избу гостя мама не приглашала, видимо, стеснялась своей нищеты. Потоптавшись около порога, Матвей засобирался домой. Пелагея подбежала к нему и с болью в глазах выкрикнула:
- Зачем ты только меня спас?!
Матвей, обнимая её, на ушко прошептал:
- А хочешь уехать со мной?
- Хочу, очень хочу!
Матвей подошёл к будущей тёще, сделав низкий поклон, как делают сваты, громко молвил:
- Я забираю Пелагею по её согласию. Не ругайте, не корите, а главное - знайте, что со мной она точно не пропадёт.
Сказал, как отрубил, быстро усадил Пелагею в сани и укатил. Мама вслед заголосила, закричала о каком-то позоре, но они этого не слышали.
Вечером с тяжёлым сердцем Матвей пошёл к Прасковье, которая, услышав отказ, заплакала и сквозь слезы посулила хвори и погибели, как Матвею, так и его жене. Домой же возвращался с чувством облегчения и радости. Он понял, что Бог не только спас Пелагею, но и его от неверно принятого решения жениться на нелюбимой.
В этот же вечер Пётр со сватами ввалился в дом несостоявшейся тёщи. За глаза он называл дом курятником. На руки и на язык Пётр был распущен, мог посмеяться над нищетой Пелагеи, прилюдно унизить. Скромная, работящая, красивая девушка его боялась, ведь не дай бог ему в чем-то не угодить, тогда не только насмешки, но и удары могли посыпаться на её бедную голову. Когда Пётр узнал о бегстве невесты, то в сердцах пообещал их род свести в могилу.
Когда Пелагея узнала, что Матвей кузнец, то засмеялась. В её воображении кузнец должен быть угрюмый, бородатый, выстукивающий день-деньской молотом по наковальне в тесной кузне. Она всегда думала, что нечеловеческие способности у кузнецов от лукавого. Смотря на Матвея, она была убеждена, что сила, терпение, сноровка у её любимого от Бога.
Но недолго оставалось им быть вместе. Началась проклятая, кровожадная война. Матвей, как мог, успокаивал жену, которая при одной только мысли, что он уходит на войну и может не вернуться, цеплялась мертвой хваткой. Опустившись на колени, а потом распластавшись на полу, Пелагея завыла, а потом вовсе потеряла сознание. С этого дня никто не видел на её лице улыбки. Печаль, страх, уныние взяли её душу в рабство, и только, когда получала письмо от любимого, только тогда, расцеловывая весточку, она улыбалась сквозь всхлипывания.
Сильный, ловкий, смелый Матвей воевал на совесть. В бой шёл с молитвой и своим товарищам говорил: "Нельзя страху давать поблажку, иначе привыкнет руководить нами. Нам бояться нечего, с нами Бог".
Немцы , войдя в деревню, по достоинству оценили добротный дом Матвея. Цокая каблуками, обошли все владения, с ног до головы оценивающе осмотрели свою обслугу и велели немедленно приступить им к своим обязанностям. Акулина и Пелагея с утра до вечера готовили им, стирали, топили баню. Ни какой работы они не боялись. Самое страшное для Пелагеи было, когда под дулом автоматов полицаи приводили в дом родственников партизан, и фашисты устраивали пытки. Вот тогда Пелагея убегала в молельню, падала на колени и неистово молилась, просила у Бога защиты от палачей.
По окончании допросов Пелагея должна была вымывать до блеска полы. Убирая с пола сгустки крови, она плакала, а фриц, ликуя, мог кровавой тряпкой провести по её лицу, при этом, смеясь, говорил, что все будут харкаться кровью, кто посмеет усомниться в их победе над коммунистами.
Как-то по случаю празднования дня рождения одного из офицеров фашисты упились до свинячего визга. Им мало было обжираловки, питья, им не хватало куража над беззащитными женщинами. Акулина со своей некрасивой внешностью стала центром насмешек. Один гад под гогот других на русском языке спросил: "И где же муж такой красавицы?"
Они начали толкать её друг к другу, сорвали с неё платок, распустили косу. Своими руками они её ощупывали, поднимали юбку. Из поганых рук Акулина не могла вырваться, обессилевшая упала на колени, опустив голову с распущенными волосами до самого пола. Каким же надо быть зверьем, чтобы торжествовать над беззащитной женщиной. Взяв за ноги и за руки, под улюлюканье, они просто выкинули Акулину из дома на мороз.
Выпив ещё, они пожелали дальнейшего зрелища. Вспомнив про Пелагею, они направились её искать.Она находилась в молельне.
Гауптман занял место перед иконостасом и велел жертве стать на колени и кланяться ему в ноги. При этом восхвалять Гитлера. Пелагея не стала этого делать, тогда он схватил её за пальцы и своей рукой старался их соединить для наложения к креста . Видя неповиновение Пелагеи, он с яростью начал её пальцы ломать, и, слыша их хруст, оскалился.
Пелагея не плакала, не кричала, был охватывающий леденящий ужас. Она смотрела на иконы, которые в своё время Матвей спас, и в лике святых видела сострадание и слезы.
Гауптман кричал и крушил всё, что попадало под руки. Сорвал зажжённую лампаду, швырял на пол иконы. Пелагея и подумать не могла, что он являлся при вермахте военным священником. Перед собой она видела Иуду, который от зла скрипел зубами. Пелагея смотрела на икону Николая Угодника, которая разбитая валялась у ног фрица, и читала боль, жалость и скорбь во взгляде святого лика.
"Опомнитесь", - шептала Пелагея и, стоя на коленях, сломанными пальцами старалась поднять икону, но у неё не получалось. Она низко наклонилась, и крупные капли слез скатывались на лик Николая Чудотворца.
Гауптман подумал: "Сломать русских невозможно, надо сжигать". Толкнул лежащую Пелагею выспятком и приказал выбросить её на лютый мороз.
Пелагея не помнила, как доползла до соседнего дома. Хозяин спрятал её на чердаке, где ранее спрятал Акулину: "А что ещё можно от фашистов ждать? Петька в Рябиновке лютует хуже немцев. Дома сжигает вместе с людьми, сначала подопрëт дверь, потом поджигает. Сами немцы перед ним дрожат".
Пелагея поняла, что речь идёт о том самом Петре, что к ней сватался, о том звере, и её сердце резанула острая боль от сознания, что возможно, мамы и её сестёр нет в живых. Ночью от боли не могла уснуть ни на одну минуту и отчётливо услышала громкий треск. Откуда доносились такие звуки, она не могла понять. Крики немцев, лай собак подняли на ноги всё село. Дом Пелагеи горел ярким пламенем, все постояльцы сгорели до тла. Люди считали, что сгорела Полина и Акулина и их оплакивали, сокрушались по сгоревшему дому.
Вскоре наши освободили село. Худая, поседевшая, со сломанными пальцами рук Пелагея на радость землякам вернулась с того света.
А на фронте тем временем шла борьба не на жизнь, а на смерть. Идя в бой, Матвей всегда думал: "Рано погибать, я железо руками сгибаю, а хребет гада раз плюнуть, в Курскую дугу согну. Я - кузнец, весь железом пропитан, никакая пуля меня не возмëт". И действительно, ему везло. На его руках умирали молодые ребята, и он взял на себя ответственность отпевать их души. Бывало такое, что исповедовал перед боем товарищей Он знал, что это большой грех, ведь он не был священником, но христианину покаяние служило лекарством для души.
Было раннее утро. Распластавшись на земле, лежал седой солдат и смотрел в синее небо. Он мечтал о ливне в грозу, который смоет следы фашистских сапог, потоки воды унесут всю грязь от следов их рук. Он лежал и рисовал картину, как после грозы появится разноцветная радуга, яркая, ослепляющая своей красотой, что жизнь заиграет другими красками, вернувшиеся с войны защитники будут жить и трудиться за мертвых и живых. Встав с земли, солдат пошёл навстречу своему счастью, своей любимой жене, которая знала, что муж жив, ведь ей об этом шепнул сам Николай Чудотворец.
Автор Наталья Артамонова.