Вике П., с благодарностью за сюжет.
Автор
Я родом из Японии. Это подтверждается надписью на лейбле, который пришит с внутренней стороны ворота. В северной части Японии, на острове Хоккайдо, недалеко от города Саппоро меня изготовили на фабрике, принадлежащей уважаемому в тех местах господину Сигимицу. Было это в 2004 году. Уже через неделю меня купил российский моряк, а в ближайшую субботу его жена продала меня на местной барахолке города Владивостока скупщице оптового товара из Приморья. Еще через пару недель я нашел своего хозяина – авиационного начальника из Дальневосточного гарнизона. Его жена, красивая, сероглазая блондинка подарила меня своему мужу .
Я был связан из натуральной исландской шерсти по стилю исландского свитера – лопапейса, но по внешнему виду никакого подобия к настоящему свитеру не имеющему. Я был, скорее, жакетом. Длинным, толстым, с большими черными пуговицами, вместительными карманами и с широким отложным воротником. С этого дня и началась моя жизнь. Должен сказать сразу, - жизнь была легкой, достаточно комфортной и приятной. Я всегда был чистым, не рвался и не хранился в сырой кладовке. Никогда в жизни я не подвергался чудовищной экзекуции – обсыпанием нафталином. Я всегда был аккуратно выстиран, от меня всю жизнь пахло прекрасным парфюмом, а левый карман, кроме того – пах тонким ароматом сигарет. Я нравился своему хозяину, и когда я был одет на его плечах, меня часто гладила хозяйка своей маленькой, ухоженной и красивой рукой. Её рука была ласковой, нежной и приятно волновала…
Я везде следовал за хозяином – сначала в славный город Санкт-Петербург, а потом, после смерти его жены, - в Киев. Белыми ночами, Александр Николаевич ( так зовут хозяина) , любил сидеть на балконе. Он медленно садился в кресло, доставал свои любимые сигареты “ Camel” и медленно закуривал. Через какое –то время приходила жена, приносила чай и они подолгу сидели вместе, разговаривали или вспоминали свою молодость.
Летний ночной Петербург часто бывает холоден и дождлив. По небу низко, задевая шпиль Петропавловской крепости, несутся, гонимые ветром, тяжелые, рваные облака. Воздух становится влажным, наполненным морской свежестью и привкусом водорослей, ощущением мокрого песка и шумом волн. Асфальт чернеет, Нева рябится мелкими волнами, купола Александро – Невской лавры тускнеют. И лишь Александр Невский, на коне, в кольчуге и с пикой, незыблемо стоит на своем месте, не испытывая дрожи от мелкого, холодного дождя и влажных порывов ветра. Он всегда на посту. Он не покидает его ни днем, ни ночью. Сердце его не подвласно страху. И его присутствие вселяет спокойствие, тишину и чувство защиты у людей. Имя его – солдат…
- Я сегодня разговаривала с Юлей, - открывая коробку с печеньем, - сказала жена.
- Как там у них ?
- Сережи не было дома… Сотовый схватила Даша и так это серьезно говорит “ Аво ! “. Потом отдала телефон Юле. Все нормально. В субботу собираются на дачу – предлагали встретиться там. Ты как со временем ?
- Давай сьездим. Можно будет и заночевать там. Ты завтра мяса для шашлыков купи, я вечером замариную.
- Я уже заказала. Хороший свежий ошеек из свинины . Завтра сьезжу на рынок - заберу.
Он чуть заметно улыбнулся, ласково посмотрел на жену и тихо сказал:
- Умничка…
Она выложила на небольшой поднос зефир в шоколаде.
Сидели долго. Пили чай с печеньем и зефиром, Александр Николаевич курил. Было тихо, спокойно и хорошо.
- Подай, пожалуйста, мой телефон – позвоню, скажу, что бы ничего не покупали. Сами всё привезём.
Потом Александр Николаевич сидел за столом, и под зеленоватый свет большой настольной лампы что-то долго писал, несколько раз звонил, подолгу разговаривал тихим голосом и часто выходил курить на балкон.
А через час я висел на вешалке в просторной ванной. Рядом, плечо в плечо, висела шелковая кофточка его жены, пахнущая французскими духами . Она была красивая, мягкая и переливалась в тусклой ночи пустого помещения. Моя исландская шерсть заметно волновалась. Мы прошептались с ней всю ночь. О чем ? О бесконечности любви и недолговечности вещей… Грустная тема.
2
Я не знаю, кто кого грел больше- я хозяина или он меня. Он всегда был теплым. Я хорошо слышал стук его сердца – мощный и ровный, как ход хорошего хронографа. И его дыхание – глубокое и нечастое. Его сердце иногда волновалось. Нередко ему звонили и сообщали печальные новости: где - то погиб солдат, в каком-то авиагарнизоне сгорел финский дом, три семьи отселили в имеющийся жилфонд, одну семью селить некуда – пока выделили место в казарменной бытовке… Александр Николаевич всегда тут же решал возникающие проблемы.
- Где сгорел дом ? – спрашивал он спокойно, - в Лодейке ? Хорошо, сейчас я переговорю с командиром полка.
И через минуту также спокойно и по деловому спрашивал :
- Что там у тебя произошло, Фоат Хайруллович , доложи по существу… Так… Хорошо… Ну это как всегда…Да, да, да… Ну, я понял…
Он еще какое-то время слушал доклад командира полка, потом голосом командирским и не терпящим обсуждения, говорил:
- Добро. Сделаем так. Семью прапорщика из казармы убрать. Это в фильме “Офицеры” проживание с молодой женой в казарме смотрится красиво. Сейчас не то время. Запоминай: этих бедолаг с маленьким ребенком немедленно перевези в генеральскую гостиницу. Там у тебя как раз две комнаты и мебель. Пусть там живут…Постоянно. Выпиши ордер. Ничего… Комдиву доложишь – я приказал. Вопросы есть ? Молодец. Выполнять.
А вот когда он говорил с внучкой , - его сердце стучало чаще и как-то влажно, словно с сердца капали капли мёда.
А когда он сидел рядом с женой – его сердце не стучало. Оно билось. Не тревожно. Нет. Оно билось учащенно, словно стараясь выйти наружу, на свет. Как будто хотело прикоснуться к тому сердцу, которое его любило. Оно рвалось навстречу, и в понимании невозможности прикосновения - билось всё сильней и чаще. И это биение было приятно и ему, и мне. Я любил слушать биение его влюблённого сердца, чувствовал постепенный нагрев тела, его еще не учащенное, но уже глубокое, с длительными остановками, дыхание. Волей – неволей я становился неодушевленным свидетелем их любовных отношений, их сплетений рук и нежных слов… Конечно же, я об этом рассказывать не буду…
3
А потом его жены не стало. Дней десять подряд Александр Николаевич лежал на диване, курил и молчал. Он лежал одетым, на ночь не раздевался. Он не брился и стал не похожим на себя. Телефоны и дверной звонок были отключены. Изредка он вставал, бесцельно бродил по квартире, словно искал кого-то. Иногда он снимал со стены какую-нибудь саблю или палаш и подолгу рассматривал тусклое от времени свечение клинка… Спал он тревожно, урывками. По ночам часто выходил на балкон, стоял облокотившись о кованную решетку и задумчиво смотрел на тяжелые воды Невы или летящие низко облака цвета ртути.
… Открыв дверь своим ключом, в квартиру зашел сын – высокий, темноволосый и решительный. Он раскрыл настежь все окна, включил свет. Подошел, подвинул кресло и сел возле отца.
- Привет, батя.- сказал тихо,- ты жив ?
- Жив… - ответил Александр Николаевич,- поднимаясь и протягивая сыну руку.
- Это радует… Почему телефоны отключил ? Так же нельзя, батя… Мы с Юлей и Дашкой с ума чуть не сошли. Взрослый же мужик…
- Прости. Есть будешь ?
- Пойдем на кухню, тебе тоже надо что-то поесть. Худой стал, впору за шваброй прятаться…
Они зашли на кухню, из холодильника достали яйца, колбасу, масло. Сын быстро приготовил ужин.
- Видуха у тебя… Сегодня у тебя переночую, а завтра поедем ко мне. Возьмем Юлю и Дашку и вчетвером – на рыбалку. Хватит хоронить себя заживо. Уже не вернешь… Надо жить, батя… Понял ?
Постепенно, с трудом, словно голубь, попавший под трактор, Александр Николаевич учился жить по новому – один. Учился, а привыкнуть не мог. Никто уже не сидел рядом, не гладил меня своей узкой, красивой рукой с нежными длинными пальцами, никто не говорил ласковых слов и не расточал вокруг чуть слышный аромат французских духов.
Все вдруг изменилось.
А когда Александр Николаевич переехал в Киев – как старого, верного товарища он взял и меня.
Теперь мы живем на даче, - большом двухэтажном доме с камином, баней и бассейном. Оба мы одиноки. Оба мы стареем. Оба часто думаем о надвигающемся конце жизни. У меня он наступит, конечно же, намного скорей. Жизнь вещей недолговечна и всегда надо быть готовым к отьезду на свалку. Я не боюсь этого. Я зажился здесь. Но за долгую свою жизнь я стал чувствовать себя неотьемлемой частью этого человека. Я научился думать его мыслями и переживать горе его сердцем. И потом – я полюбил его. Как же он без меня ? Кто его согреет, кто успокоит его своим теплом, кто приведет его воспоминания в порядок своей нежной и ласковой шерстью, кто остудит его шальные мысли, кто поможет ему уснуть, кто темными ночами будет думать о нем… Нам нельзя расставаться. Тепло любви ничем не заменишь…
А может еще всё наладится ? Кто знает… Еще так хочется висеть в полумраке ванной комнаты рядом с нежной кофточкой, пахнущей духами и чуть слышно шептаться с ней до утра. Ведь всё еще возможно… Всё возможно…Всё…