Моя бабушка Баля (Баля – идиш-иудейская форма её имени, Варвара – православная форма её имени, Барбара – католическая форма её имени), дочь моей прабабушки Веры, дочери православного батюшки, присланного в наши края из Владимира, и руського человека Якова Федюковича (Меера), раввина Огдемерского кагала идиш-иудейской ориентации, так рассказывала мне о сути и характере религиозной общины, руководимой её отцом – моим прадедом:
– кагал – это примерно то, что сейчас сельсовет, только более справедливый. Отец и другие люди в шаббаты в нашем доме в центре деревни, считавшимся по субботам и синагогой, обсуждали текущие дела общины: кому помочь с постройкой дома, чьего сына отправить на учебу в Пинск или куда ещё, сколько портных или сапожников должно быть в деревнях кагала…
– иногда в Огдемер приезжали лекторы из синагоги Дрогичина или Пинска, они в шаббат растолковывали тексты Торы: тексты были напечатаны на идиш, который не все хорошо понимали, а они объясняли их по-местному (на ятвяжском наречии руського языка)…
– между нашими идиш-иудеями (жидами) и приезжими из Дрогичина или Пинска лекторами-сионистами случались споры. Наши люди идиш-иудейской веры и правил ни о каком Израиле и слушать не хотели, не принимали язык сионистов (иврит). Они понимали идиш-иудаизм как правила коллективной жизни – в чём-то схожие с советскими. Они не считали нужным быть только идиш-иудееми – ходили и в церковь, а кто-то и в костёл, обязательно праздновали все наши народные (ведические) праздники – Купалье, встречу Нового года в марте… А сионисты требовали от наших людей быть такими же сектантами, как организованные тут американцами баптисты, – только синагога, только кипа, только Головей (иудейский Новый год в сентябре) и Ханука…
– мой отец был раввином, это как председатель сельсовета или колхоза: он должен был заботиться обо всех, и даже о тех в деревне, кто в синагогу не ходил.
Моя бабушка Ганна была дочерью прабабушки Севы (Сева – идиш-иудейская форма её имени, Устинья – православная форма её имени, Юстына – католическая форма её имени), семитки родом из местечка Лахва, что в Лунинецком районе. Бабушка Ганна была воспитана в идиш-иудейских правилах, она хорошо знала все иудейские праздники, знала как делать обрезание, но она и посещала церковь, и отмечала ведические праздники.
В начале войны бабушка Ганна и дед Стёпа книгу Торы на языке идиш и посуду с иудейской символикой прикопали в огороде рядом с сараем, а сверху посадили сливу. Бабушка Ганна так рассказывала мне о прошлом:
– во время войны дед Стёпа работал строителем в Дрогичине, его ценили, как хорошего специалиста. Однажды к нам в Огдемер приехал германец – замкоменданта Дрогичина: маленький жидок, рыжеватый. Увидел меня и сразу: юден. Я испугалась, от оттолкнул меня и зашел в дом. Там увидел в углу и кухни, и зала иконки, успокоился и сказал мне: найн юден…
– позже, когда мы с германцем обедали, он, захмелев, рассказал, что он родом из Кёнигсберга и что в детстве тоже учился в хедере при синагоге, но вовремя понял, что идиш-иудаизм неправильная и вредная вера…
– между Огдемером и Гутовом была деревня Яковлево – колония (гетто) сионистов. Там жила моя двоюродная сестра с мужем и малыми детьми – дочерью и сыном. От германца дед Стёпа узнал, что их завтра будут вывозить: в Огдемере уже стояли военные мадьяры и бульбаши (украинские полицаи батьки Бульбы – Максима Боровца). Дед Стёпа сделал четыре крестика – два с проволоки, два с корня. И ночью я пошла к сестре, призвать её одеть крестики и уйти из деревни. Но её муж, наш местный человек из Гутова, не согласился, сказал, что Израиль выше смерти. В итоге утром всех жителей Яковлева вывели, завели на железнодорожную станцию в Дрогичине и там, в яме, похоронили, многих живыми, крики и стоны людей слышались двое суток…
Летом после 7 класса школы я приехал на каникулы погостить у деда с бабушкой. Туалет был на улице, за сараем. На гвоздике висели листы книги с непонятными буквами. Это была Тора: дед пристроил к сараю хлев для свиней, а им для выгула требовался майдан, на территории которого оказалась слива. Сливу выкопали, скарб с Торой и посудой достали. Я спросил у бабушки, а что это за язык? Бабушка объяснила, что это идиш, и даже прочла несколько предложений. Она считалась неграмотной, так как ни по-русски, ни по-польски она хорошо читать не умела, а на идиш книг не было. И именно от бабы Ганны, семитки по крови, я впервые услышал, что сионисты были страшнее германцев. При этом она формальных сионистов высмеивала и за пейсы, и за вонь от волос… Она мне говорила, что настоящим цадиком (аналог ведуна в идиш-иудейской традиции) является дед Стёпа, а разные хасиды из сионистов, это как худшие парторги: наглости много, а мудрости ноль.
После случая с листками Торы я начал интересоваться о прошлых верах наших людей. А об идиш-иудаизме мне много рассказывала и моя любимая учительница (заслуженная учительница БССР) Бэла Яковлевна Берман, которая боготворила Сталина, как величайшего человека 20 столетия. Она занималась со мной уроками русской литературы у себя на дому. А сын Бэлы Яковлевны Миша сваял и установил памятник героям и жертвам войны в сквере на месте синагоги Дрогичина. Много об истории идиш-иудейской общины Дрогичина рассказали мне и мои школьные учителя-супруги – Абрам Юрьевич (преподаватель истории) и Юдаса Иссаковна (преподавательница немецкого языка с идиш-произношением).
Бабушка Баля научила меня праздновать Пасху с яйцами и мацой. А бабушка Ганна Головей праздновала в день яблочного спаса – и идиш-иудейский Новый год, и православный праздник: два в одном! А прабабушка Сева (1875-1974), семитка по крови, воспитывавшая меня в детстве, обучила меня многим тонкостям ведических праздников.