Уже в пятый раз Арсений подъезжал к Саранску. Первые четыре поездки были недолгими и неутомительными, от Рузаевки до Саранска всего около двадцати пяти верст. Когда же натурные съемки закончились, пришлось попрощаться с Александром и новыми знакомыми и вернуться в Москву. В этот уже пятый вояж дорога занимала много часов, уснуть не пришлось, в общем вагоне было тесно, неудобно, мысли и воспоминания не давали покоя.
Всего несколько месяцев назад Арсений едва знал о существовании города Саранска, он и предположить не мог, что будет искать малейшую возможность туда поехать, но это произошло. Казалось, что такого никак нельзя было ожидать, но в сорок четыре года вдруг нахлынули такие чувства, каких он не испытывал на протяжении всей своей прошлой жизни.
Все, что происходило раньше, потеряло значение и смысл. Он внезапно понял, что прежние привязанности, которые испытывал и ошибочно называл любовью, были чем-то другим, очень приятным, но повседневным и вполне обыденным, а объекты, к которым испытывал привязанности, могли время от времени исчезать и на их месте возникали другие. От прежних оставались приятные воспоминания, новые приносили свежесть и надежду на развитие и прочность отношений, но глубины в этих отношениях не получалось, а скольжение по поверхности приводило к неизбежным потерям.
С появлением в жизни Арсения удивительной жительницы Саранска все изменилось, она вытеснила из души и сердца все прежние чувства и привязанности, он очень сожалел, что прощаясь перед отъездом в Москву, не решился признаться Анне в своих чувствах. Его угнетала недосказанность. Мысли об Анне не давали покоя, он засыпал и просыпался с одним желанием, поехать в Саранск, увидеть ее и сказать все, что не сказано и необходимо сказать.
Нужно было решиться, но останавливали неуверенность и сомнения: как она ответит на его чувство? Ее отказ – потеря надежды, а сидеть в Москве и ничего не делать – трусость и малодушие. Труднее всего проходили вечера, читать не получалось и чтобы не оставаться наедине со своими мыслями в тишине своей комнаты, Арсений подолгу до изнеможения бродил по улицам, чтобы вернувшись домой упасть на кровать и спать до утра сном усталого путника. Так продолжалось много дней, но в один из вечеров, когда Арсений собирался отправиться на обычную вечернюю прогулку, в его дверь постучал Александр. Оказалось, что он появился весьма кстати. Дверь открылась, и послышался его голос:
– Арсений Ильич, к тебе можно?
– Саша, дорогой. Ты приехал, – Арсений бросил на кровать пиджак, который собирался надеть, отправляясь на прогулку, – заходи, садись, рассказывай.
– Вот, утром приехал. Гастроли закончились. Был в театре, хотел что-нибудь узнать о Викторе, но как-то все спешат, всем некогда, ничего не узнал. Может ты, что-то знаешь?
Арсений усадил гостя на стул возле письменного стола, сам сел, напротив на кровать:
– Знаю совсем не много. Знаю, что было собрание труппы театра, была принята резолюция с осуждением Виктора. Это плохо. Ты, конечно, слышал, что такие собрания стали обычной практикой и после осуждения трудового коллектива нет надежды на оправдательный приговор суда. На собрании по делу Виктора были выступающие. Я тебе не советую пытаться узнать их имена, если ты станешь выяснять с ними отношения, Виктору это уже не поможет, а тебе навредит. Пусть это останется на их совести.
– О какой совести тут может идти речь? Это гадко, мерзко, гнусно.
– Нельзя исключать, что им было поручено так выступить и они не нашли в себе сил отказаться.
– Это дела не меняет.
Арсений с сожалением смотрел на Александра:
– Очень жаль, что ты не послушал нас с Анной и не остался в Саранске, там, кроме всего прочего, тебе было бы полезно поработать, там лучшая перспектива получать ведущие роли, это хороший опыт и, вернувшись в Москву, ты бы имел совсем другой вес.
– Кстати, в Саранске теперь тоже неспокойно, органы безопасности заинтересовались деятельностью театра, всем артистам и прочим работникам театра поручено составить собственные автобиографии, лицам старшего поколения приходится отчитываться в том, что они делали до октября семнадцатого года. Мы с Анной Леонидовной подумали, что в такой обстановке мне не стоит там оставаться, то, что я вдруг остался в провинциальном театре может удивить и обратить на меня внимание, последуют вопросы, на которые неизвестно как следует отвечать.
Арсений очень внимательно отнесся к последним словам Александра и задал вопрос, который сейчас более всего его интересовал:
– Как там Анна Леонидовна и Гриша, у них все в порядке?
– Гриша молодец, на прощание подарил мне открытку. Сам нарисовал: паровоз с вагончиком, дым из трубы и мое лицо в окне вагона. Очень хорошая получилась открытка, я тебе как-нибудь покажу.
– А, что Анна? – Арсений старался не выдавать своего волнения, – как у нее дела?
Александр ответил не сразу:
– Понимаешь? Обстановка в театре не самая благоприятная. Все нервничают. Анна Леонидовна старается не показывать вида, но заметно, что ее это сильно беспокоит. Перед самым нашим отъездом вызывали на беседу сначала главного режиссера, потом директора. Анна Леонидовна сказала, что главный ей шепнул, будто в органы поступил сигнал, то ли от кого-то из зрителей, то ли от кого-то из рабочих театра, что в театре нездоровая обстановка, что существует чрезмерный крен в сторону постановок спектаклей старых дореволюционных авторов, а в постановках современных пьес допускается искажение советской действительности. Она считает, что все это очень плохо. Два года назад прежним руководителем органов безопасности уже было сделано подобное замечание главному режиссеру, новый руководитель этой службы отличается жесткостью и решительностью. Она считает, что над руководством театра повисли темные тучи.
– Но она ведь тоже режиссер, она тоже имеет отношение к руководству театра, ее не вызывали?
Александр пожал плечами:
– На момент моего отъезда нет.
Арсений встал и взялся за пиджак:
– Пойдем-ка на воздух, прогуляемся до вокзала, а по дороге ты мне все подробно расскажешь.
Они вышли на улицу, Александр был несколько удивлен поведением своего старшего друга, но не стал расспрашивать, зачем тому понадобилось в такой час отправляться на вокзал, он заговорил о другом:
– Арсений Ильич, помнишь, ты давал мне посмотреть свою рукопись?
– Да-да, конечно, помню.
– Так вот, мы с Анной Леонидовной ее внимательным образом проштудировали. Мы закончили над ней работать, как раз когда начались те события в театре, о которых я тебе рассказал.
Арсений не очень внимательно слушал Александра, но все же спросил:
– Ну, и что же вы решили?
– Анна Леонидовна просила тебе передать, что лучше пока подержать твою рукопись в ящике стола, иначе тебе придется столкнуться с такими же проблемами, что и руководству их театра.
– Бог с ней с рукописью, пусть полежит в столе. Я вот думаю, что мне надо срочно поехать в Саранск, на месте все понять и во всем разобраться.
Александр внимательно посмотрел на Арсения:
– Да, я подозревал, что с тобой что-то происходит, но не думал, что до такой степени.
Они очень скоро добрались до вокзала, Арсений купил билет на завтрашний поезд, в купейные и в плацкартные вагоны билетов уже не было, пришлось довольствоваться общим вагоном.
Таким образом, уже вечером следующего дня он отправился из Москвы в Саранск, и вот, наконец, этот трудный путь заканчивался, впереди показалось здание вокзала.