-Мааама, маааам...
Феня резко подскочила, сердце бьётся, села на кровати, сердце бешено стучит, в виски долбит.
Посидела, легла опять предварительно взбив подушку, пахнущую мятой, сухим кулачком.
-Мамаааа, мамка...
- Да что такое...кто зовёт... Села вновь на кровати, свесила худые ноги, с набухшими венами, наступила на ледяной пол, утро занимается...
Вроде дверь в сенках скрипнула...
Вошёл кто?
Поковыляла на кухню, накинув шалёнку на плечи, так и прислонилась к косяку.
- Степан... Стёпушка... Сыночек, вернулся...
- Здравствуй, мама...
- Сынок...здравствуй, — хочет обнять родимушку, да рук поднять не может...словно свинцом налиты, — родимый, родимый, Стёпушка.
- Дома я...дома мама...
-А мне говорили...что убили тебя, на той войне проклятой, а я не верила...
- Правильно и делала мама, что не верила... Я же обещал, обещал, что вернусь... Вот и вернулся, как ты тут мама?
- Да как сынок...как похоронку на тебя в сорок пятом получила, так совсем плохо стало, я ведь думала, что ты хоть живой домой вернёшься...
На первого, на Гришу, потом на Семёна, на Анатолия, на Пашу, в сорок четвёртом на отца вашего, Игнатия Савельевича пришла...
А потом и на тебя... Васеньку... Васю, Василинку, сестрицу твою любимую, не сохранила я... Не сберегла сыночек... Надорвалась она, заболела сердешная...лекарства не было...
- Ничего, ничего мама...всё хорошо. Я вернулся, покос-то какой, а? Эх, устала рука ружьё держать, косить пойду, мама...
-Да как же, Стёпушка...зима ить, снег кругом.
Пробросилась Фёкла, будто ото сна...смотрит нет никого, только метель за окном воет.
Слышит...будто стук какой...Гриша...сынок...Ты ли это? Ты...тоже домой пришёл...А как же бумага...
-Пришёл матушка, пришёл...вон как, сады -то цветут, уходил цвели и пришёл цветут...
- Как же цветут, Гриша...это же снег тяжёлый, на ветках лежит...
Опять мигнуть не успела Феня, как пропало всё...глянула вбок, а они стоят и улыбаются, Толик с Пашею... Один за другим ушли из дома, одну за другой и похоронки получила на мальчиков...
- Мальчишки мои, годки мои... Вы...вы живы ли?
- Живы, матушка...- смеются оба, голубчики...- живы, по грибы- ягоды пойдём, готовь лукошки, эх...стосковались мы по работе, вон сколько грибов...А малины в этот год скока...
Улыбается Феня и счастью своему не верит... Живы, живы её детушки...
- Сыночки, вон сидят на скамейке один подле другого, а может и...
- Мальчики, мальчики мои...А батюшка ваш, Игнат Савельевич...не с вами ли...
- Здесь, я Аграфёна, здесь...
- Батюшки...да за что же мне радость-то такая, а? Да как же... Да я же... Ой, сейчас, сейчас мои родные, сейчас я вас...покормлю...
К печи ринулась Феня, руки дрожат да как же...врали, врали всё... Живы...живы ведь и Игнат, и мальчики...только вот Василинка...доченька...
- Здесь я, матушка...здесь... Что ты милая...обернись.
Так и обмерла Феня, неужто доченька, кровинушка Василинка...
-Я, я мамочка...
- Ой, — вдруг дошло до Фени....- а что же это...вы все молодые какие, а я...старуха...
- Что ты матушка, — вперебой дети говорят, погляди на себя, ты вон какая...молодая, да красивая. Иди, наряжайся, да пойдём по селу, всех-всех в гости соберём...
И впрямь, огляделась Феня, а она молодая, тело крепкое, коса чёрная, да тугая, ниже спины, вьётся... Кинулась к шкафу, надела платье своё самое лучшее из панбархата, что для особого случая берегла... Настал видно...час-то тот, как пойдёт по селу Аграфёна со своими героями и дочушкой - красавицей...
Нашла почтальонка к вечеру тётку Аграфёну, пенсию принесла, а т сидит за столом, во всём новом одетая...
На столе фотоальбом, с открытой страницей, где фотографии всех детей Фени, а так же супруга её и сама Аграфёна, молодая в платье с воротником белым и с узлом на затылке, смотрит строго в камеру, а в глазах смешинки прыгают...
Видимо готовилась к этому часу-то, — перешёптываются люди.
Правы были детушки, все- все в гости к Аграфене пришли, долгую жизнь старуха прожила, честную и достойную, все - все пришли...
Всё село прощалось с Феней.
Через полгода, приехал какой-то хмурый мужик, буркнул соседям, что присматривали за домом, что он наследник, сын двоюродной сестры.
Вытащил все пожитки Фенины на улицу, и шифоньер с платьями, да исподним, и шкаф кухонные с посудой, и сундук, в котором приданое когда-то было, и все остальные, столько дорогие сердцу Фениному, вещи.
Смотрели на это безобразие сельчане и головами качали, старухи плакали.
Соседка осмелившись, забрала фотоальбом...а всё остальное наследник облил бензином и поджог.
- Зачем же жечь, раздали бы людям.
- Кому нужен этот хлам.
-А что же с домом будет?
- Продам... Вот немного подделаю и продам.
И продал.
Поселились в доме новые хозяева, которые и знать не знали, что дом имеет целую историю.
Да кому это и нужно, знать там о чём-то...
В каждой семье своя история.
А Феня с детьми и супругом идут где-то там, в вечности, стряхивая с сапог, да с изящных туфелек звёздную пыль...
Сколько же их, таких, как Феня, что не дождались своих, встретились с ними там, в вечности...
Много...
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверcтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.
Так многими не любимая, часто гонимая М. Цветаева...
Доброе утро, хорошие мои.
Обнимаю вас.
Шлю лучики своего добра и позитвиа.
Всегда ваша.
Мавридика д.