Пес был уже не молод.
После удачного забега по промозглой набережной, когда один из курортников со своей барской руки отвалил ему крохотный кусочек мясца с хрящиком, пес развалился на потеплевшем от выглянувшего из - за туч солнышка, черном песке пляжа. Теплом обдало прижатый бок. Дождь уже не шёл. Давно. Уже целый час.
Пес еще до пробежки повидал много. Он видел как ссорятся и разбегаются любящие друг друга люди, как милуются любовники, которые не когда не любили друг друга. Малышей, которые как цыплята, непрерывными хвостиков семенят за мамой, и взрослых, лет 2-3, бесстрашно шагающих в сторону бушующего моря. Море ждало, когда мамули – папули выпустят из вида своих чад, залипнув в экранах смартфонов, а желток неуверенным шагом приблизиться достаточно близко. И выбрав момент, устремляется к визгу, что хотя бы обкатить своим холодом, чудный комбинезон и сапожки. Причем иногда комбинезон после этого получал рукоприкладство.
Сейчас пес видел как молодёжь кормила чаек вперемежку с голубями. Чайки зачем то истерично кричали, хотя еды, в отличие от перепавшей псу, было вдоволь. Голуби молчали, кивая головой и ели. Неожиданные для всех порывы ветра сносили чаек, что еще больше добавляло кутерьмы в кормежечном процессе. Девушка смеялась, когда порыв ветра сносил кусочки свежего хлеба в сторону, от выбранной ей траектории. Что то общее было в поведении между веселой девушкой и обладателем мокрого комбинезона.
Но не это интересовало сейчас пса. Он наслаждался моментом. Он щурился от выглянувшего солнца, умиротворенно смотрел на бьющиеся в своем буйстве волны, откатывающуюся пену, которая рисовала причудливые картинки, теплом который отдавал песок и телом, который в данный момент поглощал чебурек. Пес уже знал какой именной момент и кусок упадет на отремонтированную набережную. Уже ничто не сможет остановить это. Он просто наслаждался моментом и предвкушением аппетитного кусочка. Момент настал и по жирному следу на пуховике, можно было рассмотреть путь полета собачьего счастья. Слова тела скрадывались шумом волн. Ударная волна аромата заставила встать и поспешить к месту происшествия. Тело стояло на источником аромата и судя по всему не очень хотело делиться. Но что – то его останавливало, то ли косые взгляды редких прохожих или добрейшие глаза пса, из которых еще не вылилось море. Тело сдалось и попыталось извлечь свист, но не шмогло. Тогда стало указывать пальцем. Пес смотрел. Он уже с момента падения знал, какую именно часть он поглотит, а какую пренебрежительно игнорирует и оставит Телу, как бы то не пыталось свистеть жестикулировать или жалеть об упавшем.
«Неблагодарная собака» - сказало Тело и тронулось от места своего инцидента, вытирая пуховик салфетками, бросая их после использования по ветру. Ветер подхватывал и нес их к прибежищу, одну к непросохшей луже, другую в угол, иные в неизвестность.
Неблагодарный одним точным движением языка, слизнул подарок судьбы. Он хотел сказать спасибо, вильнул хвостом, но никто не обратил внимание на его благородный жест. Отсутствие зрителей и нирвана теплого песка притупили чувство благодарности до полного нуля. Второй раз хвост, как самостоятельный член тела, даже не захотел послушаться, а пес не стал настаивать.
Люди умели готовить. Лапами хорошо закапывать кость, готовить еду очень тяжело. Если бы не холод, то сейчас он мог бы найти белое холодное молочное что – то, от которого ломит зубы, если его взять в пасть Оно растекается удовольствием по телу. Лижешь языком, а шевелится хвост. Так необычно и очень приятно. Но это было солнечное удовольствие, когда яркий шар на небе нещадно нагревает темную шерсть. Сейчас не сезон.
Пригревшись, пес вспоминал как иногда весело проводил время. Когда толпа людей веселилась и позволяла еще щенку крутить вокруг. Весело с песнями, танцами и круговертью, с запахами мяса и потных тел. Щенок крутился, резвился, припадал, тявкал, кувыркался на спину, особо наслаждение доставляло, когда кто – нибудь брал на руки и запускал в гриву тонкие пальцы или щекотал брюшко. Дрожь охватывало все тело щенка. Он считал себя их другом и готов был встать на защиту любого из них во все свои щенячьи силы. Но сильная боль от раздавленной лапы попыталась вернуть его к действительности. Инстинктивно он куснул источник боли. Пинок отбросил его от веселья, указав на то, что он никогда не сможет быть частью этой толпы.
Именно в этот момент в удаленной части его бескрайнего мозга всплыли образы теплой кушетки на которой благородно возлежала его мама, с множеством ярких, блестящих кругляшочков на ней, людей, с обожанием касающихся её, и её, разрешающую дотронуться до себя. Миски, плошки, и сосочки с пьянящим молоком, в которую с наслаждением упиралась мордочка детского пса. Он был милым щенком с впитавшим с молочком матери чувством собственного достоинства. В детстве он был неподражаем. Иногда, во сне, он как будь то бы чувствовал нежные прикосновения холеных рук из далекого прошлого. Тогда тело его самопроизвольно вытягивалось, хвост напоминал о своем существовании, сторонний наблюдатель, если он почтил бы своим вниманием наблюдать за бездомным псом, увидел бы блаженное выражение этой морды. Внимательных наблюдателей не было, а сторонних было еще меньше. Подняв морду пес огляделся и не обнаружил никого с кем бы он мог поделиться своими чувствами.
Был момент когда в жизни пса появился Друг. Друг был добр и не только с псом. Но Друг источал плохой запах. Пес своим примером показывал как надо себя вылизывать, что быть чистым. Друг не понял или не хотел понимать пса. Да и вылизать Друг себя пожалуй не смог бы. Но это не исключало получение псом еды. Последние крошки скудного обеда делились поровну. Пес слизывал с грязной ладошки крошки так, чтобы и Другу осталось. Друзья вместе переживали холодные ночи прижимаясь друг к другу. Псу запомнились последние ночи, когда Друг прижимался к псу. Но не пес грел своим теплом, а Друг обжигал тело пса. После пес по всему городу разыскивал Друга, метался, шел по следу, но всегда приходил не туда. Печаль сплела оренбургские кружева на сердце пса. Этот витиеватый рисунок до настоящего момента рубцом отпечаталось.