Картина «Апофеоз войны» мало кого оставляет равнодушным. В ней - весь ужас и вся бессмысленность войны, смертоубийства и кровопролития как таковых. Смотреть на нее без мурашек лично мне невозможно, тем более я даже не представляю, что испытывал художник во время ее создания. А ведь Василий Верещагин, автор этого и многих других признанных произведений искусства, сам всю жизнь был будто на войне и как никто понимал все тяготы такого положения.
Василий Васильевич Верещагин родился в 1842 году в Череповце в семье местного дворянина. Из 11 родившихся в семье детей до взрослого возраста дожили 7, а среди них трое стали профессиональными военными. Но, что удивительно, Василия в этом числе не было: он, хоть и обучался в Морском кадетском корпусе и даже закончил его в звании мичмана, хоть и «терпеть не мог» это образование, поэтому сразу после выпуска ушел в отставку и поступил в Академию художеств. Семья в этом стремлении его не поддержала, а отец даже отказал в материальной поддержке. Немного он пробовал себя в роли писателя, но оставил эту деятельность. Василия тянуло к искусству, но военная тематика все же не оставила его до конца.
В Академии он проучился всего пару лет, а после разочаровался в основах академического образования, назвав это «чепухой». Он был уверен, что писать стоит только то, чему сам был непосредственным свидетелем, для чего решил увидеть воочию как можно больше. После Академии Верещагин получил наследство после смерти дяди и отправился путешествовать: сначала на Кавказ, затем в Париж, а потом снова на Кавказ. Все это время он оттачивал свое мастерство, работал под руководством именитых художников (например, Жан-Леона Жерома), занимался в Парижской академии и писал с натуры.
В 1867 году Верещагин получил приглашение генерала Константина Кауфмана на должность штатного художника в Самарканде. Тот поставил условие: ходить он будет исключительно в гражданском без всяких званий и чинов. Но первое, с чем столкнулся Василий Васильевич по приезде, - осада города восставшими местными жителями. Верещагин сам принимал участие в защите Самаркандской крепости, за что позже был награжден орденом Святого Георгия. Любопытно, что хоть в дальнейшем художник будет отрицать всяческие награды, эту он носил с гордостью.
Дальше, казалось, можно было бы вернуться к мирной жизни. Василий Васильевич сделал множество рисунков, вел подробный дневник, собирал зоологические и этнографические коллекции, занимался археологическими раскопками. Верещагин даже организовал выставку своих работ, после окончания которой решил отправиться в Туркестанский регион за новыми живописными видами, но маршрут свой построил через Сибирь. В дороге, проезжая Семиречье и Западный Китай, он постоянно рисовал, вдохновляясь местным колоритом. «Каждая моя картина должна что-либо сказать, по крайней мере только для этого я их и пишу»,- говорил он.
Но и на востоке не удалось увидеть Верещагину спокойной жизни. В то время в Западном Китае императорские войска усмиряли дунган. Многие регионы тогда охватило пламя восстаний: на улицах лежали горы пепла и груды человеческих тел. Верещагин зарисовывал то, что оставалось от городов, а, услышав о том, как один из военачальников приказал сложить гору из человеческих черепов, создал то самое произведение - «Апофеоз войны». Сам художник описал эту картину следующим образом: «Если не считать ворон, это натюрморт, в переводе с французского — мёртвая природа…»
Позже, уже после отъезда в Европу, его не оставляли воспоминания об увиденном, и многие картины так называемой «Туркестанской серии» были написаны уже в Мюнхене. Он многое рисовал по памяти, но сверял каждую деталь с привезенными национальными костюмами, оружием и утварью, чтобы сохранить все до мельчайших подробностей.
Эти полотна стали широко известны во многих странах. В Лондоне в 1873 году прошла выставка Верещагина в Хрустальном дворце. Через год картины приехали в Петербург, но тут его обвинили в антипатриотизме и сочувствии к врагу. Лично ознакомившийся с ними император Александр II «резко выразил свое неудовольствие», а наследник престола Александр Александрович сказал: «Всегдашние его тенденциозности противны национальному самолюбию и можно по ним заключить одно: либо Верещагин скотина, или совершенно помешанный человек». Сыпавшиеся отовсюду претензии привели к тому, что художник уничтожил несколько картин с выставки и находился в крайне подавленном состоянии. Однако, несмотря на критику, Академия художеств все же решила присвоить Верещагину звание профессора, но тот отказался. Зрители же посещали выставку с нескрываемым интересом, а весь тираж каталогов с нее был раскуплен моментально.
Художник поставил условие: продать Туркестанскую серию можно только целиком, он не позволит делить ее между владельцами. И такой желающий нашелся: в 1874 году все картины купил для своей галереи Третьяков, что помогло сделать их общественным достоянием. Стоимость была приличной - 97000 рублей. К тому же Верещагин к своим картинам заказывал специальные рамы, которые обильно украшал и наносил подходящие узоры и надписи. Вес груза от этого увеличивался, росли и цены на транспортировку.
Там же, в Мюнхене, Верещагин начал жить с Елизаветой Фишер, но, хоть в обществе того времени такое было не принято, не венчался с ней более десяти лет из-за своего скептического отношения к церковным обрядам. Поженились они только в 1883 году в Вологде.
Он продолжал менять место жительства: два года провел в Индии, бывал в Тибете, часто возвращался в Париж. Путешествие было не из простых: на Верещагина и его супругу нападали дикие звери, приходилось переходить вброд ледяные реки и пережидать снежные бури. Художник перенес малярию, а у его жены во время высокогорных переходов упало зрение. Совершая восхождение на Гималаи, Верещагин чуть не погиб: на высоте 14000 футов в страшный мороз он был оставлен проводниками и чуть не замерз. Он запомнил тогда каждую деталь окружавшего его пейзажа и вспоминал об этом событии в дальнейшем лишь с художественной стороны. Верещагин рисовал почти все время: вставал рано утром, чтоб поймать самые яркие оттенки, работал на солнцепеке, в сумерках или даже ночью. Его впечатляло многообразие цветов вокруг и он не мог оставить их незапечатленными. Он хотел создать серию картин, посвященных Индии, каждое полотно из которых сопровождалось бы поэтическим эпиграфом его же авторства. Но все его творческие поиски могло остановить лишь одно - война.
После начала русско-турецкой войны в 1877 году, Верещагин оставил свою мастерскую и отправился в действующую армию. Он получил право свободного передвижения по войскам, но без казенного содержания. Верещагин участвовал в нескольких сражениях, а при осаде Плевны потерял родного брата-офицера. Сам Василий Васильевич тоже получил серьезное ранение: находясь в качестве наблюдателя на борту миноносца, он получил пулю в бедро. Из-за неправильного лечение у художника началось воспаление, и, дабы не допустить гангрены, рану пришлось вскрывать и зашивать заново. Но он не оставил войска и до конца войны находился в их рядах. После ему хотели торжественно вручить золотую шпагу за смелость, но Василий Васильевич от награды отказался.
После он вернулся к творчеству. Он не смог продолжить работу над созданием картин, посвященных Индии, так как такой переход был слишком болезненным. Все его мысли тогда занимало увиденное на войне. Тогда была написана Балканская серия (хотя сам художник отвергал это название, а предпочитал говорить о «картинах русской жизни, русской истории»), для которых Верещагин несколько раз возвращался в места сражений. Он рисовал почти без отдыха, никого к себе не подпуская, и создал около тридцати картин. В них он на первый план выводил судьбы простых солдат, а не генералов, эпично смотрящих вдаль в парадной форме. Он сочувствовал каждому бойцу, восхищался бесстрашием, но при этом не очернял противника, представляя его таким же человеком, со своими взглядами и идеалами. Для него будто нет «своих» и «чужих».
Примерно в то же время была написана «Трилогия казней», где показаны сцены умерщвления людей в разные временные отрезки и в разных странах: «Распятие на кресте у римлян», «Подавление индийского восстания англичанами» и «Казнь заговорщиков в России». Я не могу приложить сюда их изображение, потому что статью могут заблокировать, но очень рекомендую посмотреть их самостоятельно.
Индийскую и Балканскую серию Верещагин тоже планировал продать без деления на части, но это осуществить не удалось: большинство вновь приобрел Третьяков, летальные же разошлись между другими коллекционерами. Плату за посещение этой выставки художник не брал, что позволило посетить ее более 200 тысячам человек. И даже несмотря на это, желающих взглянуть на работы было так много, что некоторые пытались пробраться в залы через окна.
После этого Верещагин вновь отправился в Индию, а также побывал в Сирии и Палестине. Эта поездка вдохновила его на написание картин на евангельские сюжеты, несмотря на атеистические суждения. Сам художник описывал свой порыв так: «В своих наблюдениях жизни во время моих разнообразных странствий по белу свету я был особенно поражён тем фактом, что даже в наше время люди убивают друг друга повсюду под всевозможными предлогами и всевозможными способами. Убийство гуртом всё ещё называется войною, а убийство отдельных личностей называется смертной казнью. Повсюду то же самое поклонение грубой силе и та же самая непоследовательность… и это совершается даже в христианских странах во имя того, чьё учение было основано на мире и любви. Факты эти, которые мне приходилось наблюдать во многих случаях, произвели сильное впечатление на мою душу; обдумав тщательно этот сюжет, я написал несколько картин войны и казней. Я взялся за разработку этих сюжетов далеко не в сентиментальном духе, так как мне самому случалось убивать в различных войнах не мало бедных своих ближних…, но вид этих груд человеческих существ, зарезанных, застреленных, обезглавленных, повешенных на моих глазах по всей области, простирающейся от границ Китая до Болгарии, неминуемо должен был показать живое влияние на художественную сторону замысла». Поначалу он стремился на войну, ожидая увидеть эффектное зрелище «с большой пышностью и незначительной опасностью», где «для обстановки присутствуют несколько умирающих», но на деле увидел, насколько страшным бывает этот мир. Теперь же он хотел показать людям, как важно испытывать сострадание, но многие восприняли это как святотатство, в России показ картин Палестинской серии был запрещен. В Европе тоже их приняли неоднозначно: некоторые из картин даже обили серной кислотой, но художник сразу же взялся за реставрацию.
Верещагин всегда устраивал только персональные выставки, так как считал, что художник должен общаться лишь один на один со зрителем. Со своими картинами он ездил по многим странам, где всегда находил отклик в местном обществе. Конечно, часто возникали споры по поводу его творчества, но находились и почитатели, в том числе самые авторитетные. Александр Бенуа вспоминал, что на выставки Верещагина всегда ломились толпы людей, которые, рассматривая картины в комнатах без дневного света, одновременно восхищались и приходили в ужас от увиденных кровавых сцен.
Верещагин в своем творчестве был очень кинематографичен и во многом опережал свое время. В залах, где выставлялись его картины, играла живая музыка, создававшая неповторимую атмосферу. На выставке 1880 года, проходившей в Петербурге, должен был выступать симфонический оркестр, дирижировать которым собирался сам Римский-Корсаков, но эта затея отменилась из-за недостаточного места в выставочном помещении.
Во время поездки в США Верещагин познакомился с пианисткой Лидией Андреевской, занимавшейся музыкальным сопровождением его выставок. Между ними начались отношения, так что сразу же по возвращении в Россию Василий Васильевич начал бракоразводный процесс с первой супругой. Но занято это несколько лет, за которые Андреевская успела родить от Верещагина дочь, к сожалению, рано скончавшуюся. Помимо нее, в этом браке родилось еще трое детей.
Для семьи Василий Васильевич хотел обустроить большой дом недалеко от Москвы. Он взял в аренду участок, который хотел впоследствии выкупить (забегая вперед, скажу, что удалось ему это только в 1903 году). Там же он планировал построить художественную мастерскую, где мог был спокойно творить. Эскизами для него Верещагин занимался сам.
По характеру Василий Васильевич был человеком резким, порой даже надменным, не считавшимся с мнением окружения, отчего многие считали его излишне эгоцентричным. Он действовал непредсказуемо и сам себя называл «человеком экспромтов». Натура его требовала постоянного движения, отчего он не мог долго сидеть на одном месте. Он был нервен и импульсивен, и, кажется, именно таким должен быть настоящий творец.
Он всегда тянулся к научному познанию, верил в прогресс, делал большие ставки на образование и утверждал, что Земля - общий мир для всех существующих на ней народов. При этом стоит отметить, что роль «просветителей» он отдавал европейским странам и России, способным, по его мнению, бороться с «азиатским варварством».
С семьей он много путешествовал, но выбирал в качестве направлений не только привычные крымские курорты, но и неординарные пути, например, посетил Соловки. Все это помогало художнику создавать новые картины, в которых все так же нередко встречались батальные сцены. После запрета Палестинской серии в России Верещагин будто стал больше тянуться к родной стране: проводил в ней больше времени, объездил много городов и памятных мест, погрузился в изучение древнерусского зодчества и создал небольшую коллекцию из предметов национальной старины. По рекам и каналам он передвигался на специальной барке-мастерской, чтобы никогда не прекращать работу.
Все сильнее проникаясь русской культурой, Верещагин предложил проект фасада Торговых рядов на Красной площади в Москве и призывал российских архитекторов больше обращаться к старинным мотивам. Конечно, он и сам продолжал рисовать. Особое место в творчестве художника в тот период занимают «Иллюстрированные автобиографии нескольких незамечательных русских людей» - соединенные воедино портрет и беседа с тем, кто на нем изображен. Большими работами стали картины, посвященные войне 1812 года, в которых Верещагин возвращается к военным образам, и эту серию художник до конца дней считал главным своим делом. Тогда же были созданы этюды деревянных церквей Севера страны, часть из которых вновь купил Третьяков.
В родной стране при этом на картины Верещагина смотрели с опаской. Один из генералов даже советовал императору Александру III уничтожить все военные картины художника, так как они «имели самое пагубное влияние». Возможно, дело в том, что Верещагин никогда не писал по заказу, даже если он мог исходить от самой верхушки власти. Он очень боялся потерять независимость и не хотел даже думать о том, что может произойти после того, когда «ему заткнут глотку деньгами». Из-за этого у Верещагина так и не появилось прямых последователей, он будто всегда стоял особняком в стороне от массовой культуры.
В последние годы жизни такое отчуждение превратилось для художника почти в изоляцию. Он чувствовал невостребованность своего искусства, хотя все еще был полон кипучей энергии, из-за чего находился в вечных исканиях, но с огорчением признавал, что увидеть и изучить все он уже не успеет. О будущем искусства он рассуждал провидчески: говорил, что скоро главная роль перейдет к новаторам - «импрессионистам, символистам, декадентам» -, а таких реалистов, как он, «зачислят в разряд старых колпаков».
В 1901 году состоялось первое в истории вручение Нобелевской премии. Почти сразу в газетах появились слухи, что одним из ее номинантов является Василий Верещагин. Однако в архиве Нобелевского комитета таких данных не найдено. Вероятнее всего, путаница произошла из-за высказываний самого художника. Он был очень недоволен, что премию мира не включили в итоговый список награждения, несмотря на волю самого Нобеля, из-за чего перенес свою готовящуюся выставку в Стокгольм и сказал, что поедет туда как кандидат на премию мира.
Верещагин успел побывать еще на Филиппинах, на Кубе и снова в США до того, как отправился в Японию. Там он явно осознал, что приближается война с Российской империей, и вернулся на родину. К тому же он понимал, что японцы подготовлены к боевым действиям гораздо лучше, чем российская армия. Он написал несколько писем Николаю II с советами и описанием положения дел, но влияния на государя не возымел.
За время пребывания в Стране Восходящего Солнца он заметно изменил стиль написания картин: его следующие полотна отличались импрессионистической игрой цветов. Верещагин писал в то время: «Я всю жизнь любил солнце и хотел писать солнце. И после того, как пришлось изведать войну и сказать о ней своё слово, я обрадовался, что вновь могу посвятить себя солнцу. Но фурия войны вновь и вновь преследует меня».
С началом русско-японской войны Верещагин принял решение вновь отправиться на фронт. Это решение стало роковым для художника.
Он перемещался по фронту на собственном вагоне, в котором и жил. Позже хотел приобрести лошадь, чтобы посещать более отдаленные от железной дороги участки. Верещагин часто оказывался в непосредственной близости от поля боя и общался со многими проявившими себя солдатами и офицерами.
Однажды Василий Васильевич встретился с капитаном Шенсовичем, корабль которого незадолго до этого подвергся вражеской атаке, а за проявленное мужество офицер должен был получить Георгиевский крест, но награда почему-то все никак не пребывала из Санкт-Петербурга. Тогда Верещагин, искренне возмущенный тем, что настоящие герои остаются без почестей, в то время как «не нюхавшие пороху» штабные чины получают награду за наградой, снял с себя Георгиевский крест и вручил его капитану. Об этом он сам написал в письме жене. А солдаты и моряки стали еще сильнее уважать посла этого жеста художника и всегда принимали радушно в своих рядах. Он же, в свою очередь, нередко рассказывал о своих путешествиях, которые слушали с большим интересом.
31 марта 1904 года он находился вместе с вице-адмиралом Макаровым на мостике флагманского броненосца «Петропавловск» во время возвращения в Порт-Артур. Верещагин делал карандашный набросок в своем альбоме, когда корабль подорвался на японской мине. Огромный корабль исчез в волнах Желтого моря, спасти удалось лишь малую часть команды и Великого князя Кирилла Владимировича, находившегося на борту. Художник и адмирал оказались в числе погибших во время взрыва.
После смерти Верещагина построенный им дом был продан хозяину соседнего участка Карлу Веберу, который постепенно ломал его для своих хозяйственных нужд. К 1912 году от построек уже ничего не осталось. На данный момент удалось лишь установить место, где когда-то этот дом находился.
Помимо картин после Верещагина осталось 12 книг и множество статей, посвященных его путешествиям. Хоть сам художник и сказал как-то «Больше батальных картин писать не буду — баста! Я слишком близко к сердцу принимаю то, что пишу, выплакиваю (буквально) горе каждого раненого и убитого», его запомнили как непревзойденного мастера именно военных картин. Многие исследователи сходятся во мнении, что именно он ввел в России этот жанр.
Он рисовал войну не потому что восхищался ею, а потому что хотел показать людям, насколько это абсурдно и нецелесообразно. Он хотел показывать жизнь во всех ее суровых подробностях, при этом поучая сохранять милосердие и сочувствие к чужому горю. Насколько был понятен его посыл современникам и потомкам - судите сами.