Возьмем, например, описание преступления в Чубаровском переулке. Само по себе описание этого ужасного случая будет носить характер обвинительного акта. Но если, например, оказалось бы, что внезапно один из насильников узнал, что насилуемая — это женщина, которую он любил, или родственница, то внесение такого мотива в вещь придало бы ей сюжетное строение, сделало бы ее сюжетным рассказом, только банальным.
Этот прием, про который я сейчас рассказывал, очень распространен: есть сотни народных песен о том, что отец нечаянно убил своего сына и только потом его узнал; есть десятки рассказов о том, что мужчина обладал женщиной, а потом она оказалась его дочерью или сестрой.
Создавая сюжетный рассказ, вовсе не нужно непременно пользоваться этой самой мотивировкой приема.
Нужно понять сущность приема, который основан на том, что в середине рассказа отношение к вещам благодаря изменившемуся положению само изменяется, и вещь осмысливается внезапно совершенно другим образом.
Сюжетный рассказ дает разностороннее освещение предмета, заставляет несколько раз заново пережить его.
Поэтому, если вы пользуетесь чужими сюжетами, то эта вторая сторона, которую вы хотите дать своему читателю, получится у вас на второй, так, как читатель ее ожидает, и вы дадите только еще худший шаблон.
Не всегда сюжет основан на конфликте; мы можем взять вещь прямолинейного характера, в которой определение взято только с одной стороны. Можно не изменять значимость явления в продолжение всего отрывка прозы и потом сравнить все это явление с каким-нибудь другим явлением; тогда сюжетная форма появится не в самом отрывке прозы, а между двумя отрывками прозы, которыми мы работаем, в так называемом параллелизме.
Таким образом построена, например, повесть Льва Толстого: „Два гусара".
Описываются два гусара. Они в разные эпохи проделывают приблизительно то же самое, но по-разному. Писатель их сравнивает, и в этом сравнении лежит ирония произведения.
В другом рассказе Льва Николаевича Толстого—„Три смерти"—рассказывается про смерть барыни, смерть ямщика и смерть дерева. Мотивировкой связи, обоснованием того, что все три истории рассказаны вместе, служит го, что ямщик возил барыню, а дерево срублено на крест ямщику.
Художественное намерение автора здесь в том, чтобы показать эти три смерти в их несходстве друг с другом. На параллелизмах основано очень большое количество рассказов в русской литературе.
Обычный параллелизм —это сравнение какого-нибудь действия в природе с действием человека. Вы, по всей вероятности, заметили, что это часто встречается в песнях, где тоска падает на сердце, как туман, головы склоняются, как трава, и т. д. В рассказах такие сравнения развертываются. Отрывки, составляющие „Записки охотника" Тургенева, сделаны так: идет какое-нибудь простое повествование о факте, сам по себе этот факт никакие разрешается, но одновременно лается картина природы.
Картина природы плюс рассказ из жизни людей вместе представляют сюжетное построение; это самый простейший случай сюжета.
В большом произведении обычно встречаются все приемы сюжета.
„Анна Каренина" Льва Толстого, например, состоит из параллелизма линий—Анна Каренина — Вронский и Китти—Левин—и из параллелизма жизни людей (обычно родственников) в каждой из этих отдельных линий, также из разного осмысливания в каждой из этих линий вопроса любви и жизни.
В русской литературе сюжетные построения, особенно в сравнительно недавнее время, были простые.
Просто построены романы Тургенева, Толстого.
Достоевского упрекали в слишком сложном построении романа, но во времена Пушкина рассказ и в русской литературе строился довольно сложно.