Зоя Викентьевна сидела в кресле у окна своей палаты в хосписе. Она была стара, немощна и умирала, но не хотела в это верить. В скверике за окном медленно ходили пациенты, некоторых сопровождали волонтеры или приехавшие навестить родные. Она ненавидела их всех: за то, что они могли ходить, впитывать это не по-весеннему жаркое солнце, за то, что их близкие (она была уверена в этом!) вели себя нарочито предупредительно, а сами ждали, когда же все закончится.
Вот и ее сын такой же! "Мама, я договорился с профессором, он готов тебя посмотреть", "Мама, нужно анализы сдать" - а самому, поди, только квартира на Патриарших и нужна! И женушка его, хитрая провинциалка, подловила дурачка и рада! Нарожала детей одного за другим, а потом двойню - давай, Митенька, зарабатывай на эту ораву! Наверно, думала, что свекровь помогать будет - ага, держи карман! У самой родители то ли в Саратове, то ли в Саранске (Зое Викентьевне все города за МКАДом представлялись унылой провинцией, где живут серые необразованные неудачники, с которыми и поговорить-то не о чем). Видела она этих родителей один раз на свадьбе - колхозники: отец -инженер на каком-то третьесортном заводишке, мать - то ли воспитатель, то ли учитель начальных классов. Зоя Викентьевна усмехнулась, вспомнив, как родители невесты смущались в присутствии знатных гостей: у нее что ни подружка - рублевская жена, что ни родственник - выдающаяся личность: телеведущий, директор столичного музея, генерал...
-Доброе утро, Зоя Викентьевна, как вы себя чувствуете? - в палату зашла приветливая медсестра Полина с градусником и лекарствами.
-Что за нелепый вопрос, милочка! - Зоя Викентьевна постаралась добавить в голос побольше желчи. - Мы с вами не в Карловых Варах, а в богадельне. Как можно чувствовать себя среди полутрупов?
Тень пробежала по лицу Полины, но она уже привыкла к вечному недовольству этой пациентки, поэтому никак не отреагировала на ее слова.
-Вот, лекарства, нужно принять до завтрака.
Потом она измерила температуру, давление и, вежливо попрощавшись, ушла, а Зоя Викентьевна снова предалась воспоминаниям.
Она очень любила свое прошлое - жизнь гордой светской львицы, чей быт поддерживал вышколенный домашний персонал. Муж Андрей Гаврилович, высокопоставленный чиновник, часто уезжал в командировки, но обеспечивал жене не только безбедное существование, но и полезные связи - влиятельных знакомых, легко решающих любой вопрос. Где они сейчас - безотказный директор продуктовой базы Вениамин Давыдович, модный врач-косметолог Института красоты Анжела Филипповна, директор центрального ювелирного магазина Малиновский, десятки других людей, чьи имена в алфавитном порядке аккуратно записаны в пухлой телефонной книге из крокодиловой кожи? "Иных уж нет а те далече..." - Зоя Викентьевна усмехнулась.
Удивительно быстро пропадают из жизни "полезные" люди, когда рядом с тобой становится нечем поживиться. Вот и эти, клявшиеся в вечной дружбе, сгинули, как только поняли, что вдова всемогущего Андрея Гавриловича, распродала весь антиквариат, чтобы поддерживать хотя бы видимость былого величия... Ах, как хотелось бы ей вернуть те советские времена! Но молодость прошла, муж давно похоронен с почестями, капиталы частью потрачены, частью сгорели в банковский кризис. Осталась роскошная квартира на Патриарших с остатками некогда богатого ремонта и пыльной мебелью, сделанной на заказ, да нищенская пенсия...
-Доброе утро, Зоя Викентьевна! - раздался бодрый юношеский голос.
Женщина вздрогнула от неожиданности - воспоминания взметнулись пыльным облаком и растаяли в солнечном свете, хлынувшем в комнату через поднятые сквозняком шторы.
-А, это ты, Юра! - проворчала она. - Когда научишься стучаться? Здесь не проходной двор!
-Стучался, Зоя Викентьевна! Вы молчали, вот я и подумал, не случилось ли чего...
-Ну так я, должно быть, задремала, - Зоя Викентьевна знала, что ее слух слабеет из-за сильно действующих препаратов, но не хотела признаваться в этом даже себе.
Юра был волонтером, часто приходившим в хоспис, чтобы помочь неходячим пациентам выбраться на улицу. Он бережно расправил на плечах Зои Викентьевны теплую шаль, которую она накидывала, опасаясь сквозняков, ноги укрыл толстым пледом и покатил коляску к лифту. В хосписе его любили и ждали. Парень учился в столичном вузе, но в любую свободную минуту спешил сюда. Все, кто встречался на пути, радостно приветствовали Юру, но Зоя Викентьевна, поджав губы, смотрела в сторону. Она ненавидела немощь, не принимала ее и презирала всех, кто ей поддался. Вид больных раздражал ее, напоминал о собственной болезни, которую она втайне надеялась победить.
"Жалкие! - думала она, провожая глазами старушку, опирающуюся на руку своей пожилой дочери. - Одежонка прошлого века, чуть ли не с авоськой! Сама уж, наверно, матери на гроб собрала, а все заботливую из себя строит!"
"Жалкими" для Зои Викентьевны были и молодые медсестры, которых она в своем воображении представляла вертихвостками, только и думающими, как увести из семей солидных докторов или богатых пациентов.
"А одеты-то! Срам один! Наклонится - все исподнее наружу! - исходила она желчью, наблюдая, как Ирочка - будущая выпускница медучилища, проходящая в хосписе практику, сосредоточенно сортирует карты больных на посту. - Жалкая!" Такими же считала она волонтеров: понимала, что они помогают, но не могла взять в толк, что ими движет? Бесплатно ухаживать за беспомощными стариками! То еще удовольствие! Явно этим жалким созданиям что-то нужно! Сама она всегда была начеку: кто знает, вот этот Юрочка улыбается - улыбается, а потом и подмахнет какое-нибудь липовое завещание, по которому квартира на Патриарших ему отойдет... От этих мыслей Зою Викентьевну бросало в жар.
С возрастом ее мнительность и презрение к людям, у которых никогда не было того, что когда-то было у нее, усиливались и доставляли какое-то извращенное удовлетворение. Не имея козырей в настоящем, она так любила мысленно отправляться в прошлое и копаться в нем, перебирая сомнительные сокровища своих воспоминаний о том, как со скандалом увольняла прислугу даже за незначительные проступки, как одним звонком начальнику ГАИ оставляла "в дураках" хозяина "Москвича", который не уступил дорогу на перекрестке ее "Мерседесу" (Жалкий! Думал, что правила сильнее связей!).
Во внутреннем дворике хосписа было тепло, беспечно чирикали птички, на клумбах вовсю зеленели свежие ростки первых цветов, деревья подернулись зеленой дымкой - это выбирались из почек на свет нежные клейкие листочки.
-Юра, - щурясь от слепящего весеннего солнца, ехидно спросила Зоя Викентьевна, - вам нравится ваша работа?
-Вы имеете в виду волонтёрство? - уточнил тот.
-Да.
-Нравится. Это ведь общение, а я общительный. Ну и потом, мы же помогаем в быту тем, кому это реально необходимо, приносим пользу, люди рады, и нам от этого хорошо...
Зоя Викентьевна ядовито усмехнулась:
-Чего же в этом хорошего? Молодые, свободные, сидите среди неизлечимо больных. А может, вам хорошо от того, что другим здесь хуже, чем вам? Приятно осознавать, что вы полны сил, здоровы, у вас вся жизнь впереди? Ну правда, Юр! Вот ты студент, наверно, небогатый, самоутвердиться за счет однокурсников не получается, а тут самоутверждайся - не хочу!
Юра, к удивлению Зои Викентьевны, молчал, внимательно слушал. Потом заговорил:
- У меня была бабушка, она жила в небольшом домике в Переделкино, и меня часто отвозили туда на лето. Вокруг этого домика скупали земли богачи, сколотившие капиталы в 90-х. Моя бабушка была верующей, предпочитала жить очень просто. Наблюдая со стороны, как один особняк обгонял другой по пышности и дороговизне, как соседи "мерялись" машинами, женами и любовницами, она всегда говорила мне: "Запомни, Юра. Испытание деньгами и славой - самое тяжкое! Огонь и воду - жизненные тяготы и лишения - проходят многие, а медные трубы изменяют людей, богатство и власть застят глаза, заставляют чувствовать себя исключительным, выше других. Но ведь человек остается человеком: из такой же плоти и крови, как все. На тот свет это с собой не унесешь. А что у него есть-то за душой? Что останется, если он лишится своего богатства и власти? Зависть и холодная злоба на весь мир. Представляешь, как трудно с этим жить?" Так вот, я так жить не хочу, потому и иду к тем, кому могу помочь. Лично мне отдавать приятнее, чем получать...
Через некоторое время, сидя на привычном месте у окна своей палаты, Зоя Викентьевна смотрела, как Юра энергично пересекает больничный двор, спеша в институт на занятия.
-Ну-ну, беги, а то автобус ждать не будет! - саркастически думала она. - Жалкий!
Юра тем временем вышел за ворота. Тут же к входу бесшумно подкатил сверкающий "ягуар", и охранник открыл дверцу:
- Куда, прикажете, Юрий Андреевич?
- Поехали в институт. У меня зачет через два часа.
"А потом за ужином надо папе сказать, что в хосписе пора пандусы ремонтировать, а то некоторые после зимы стали неровными. И сантехнику на первом и втором этажах пора менять..." - думал юноша, глядя в окно, за которым мелькал подмосковный лес.
Его отец, крупный столичный предприниматель, построил этот хоспис в память о своей матери - той самой любимой Юриной бабушке из Переделкино, которая умерла от онкологии несколько лет назад.