Текст: Андрей МУСАЛОВ
Из неопубликованного
В РАЗВЕДКЕ
Когда пришёл в себя, меня и других выживших бою начали допрашивать представители военной прокураторы. Допросы следовали один за другим, без остановки. Спрашивали — кто стрелял первым? Откуда и как? Кто спровоцировал стрельбу. Картина произошедшего, на тот момент, была неясна.
Больше всего вопросов было ко мне. Ведь именно я дал команду открыть огонь. Я и не отказывался — да, приказал стрелять. Меня посадили «на выдержку». Заперли в какой-то комнатушке, выводили только на допросы. При этом следователи давали понять, что считают меня и тех, кто был со мной на Даманском, преступниками.
Так продолжалось дня два. За это время руководство страны, во главе с Брежневым, дало оценку событиям на Уссури. Мол, всё было сделано правильно. И тут же отношение изменилось. Меня и остальных ребят выпустили. Мы стали ходить на службу, как обычно. На «Нижне-Михайловку» взамен погибших пришло пополнение.
Затем меня назначали командиром группы разведчиков. Она состояла из семи человек — все добровольцы, которые прекрасно понимали, насколько рискованные задания предстоят. Группа подчинялась заместителю начальника штаба Тихоокеанского погранокруга полковнику Г. Сечкину. Он возглавлял оперативную группу и организовывал всё, что было связано с боевыми действиями.
После прохождения боевого слаживания, группа почти каждую ночь уходила на задания. Чаще всего сопровождали офицера-разведчика, говорившего на китайском языке. Он встречался со своими информаторами, получал от них разведданные. Был строгий приказ — при встрече с противником в бой не ввязываться, стараться оторваться от преследования и уйти. Если же столкновение было неизбежно, то приоритет отдавался холодному оружию. У каждого из разведчиков была какая-нибудь финка или нож.
В одну из ненастных ночей мы вышли на очередное задание — встречать агента-китайца. Мне указали на карте точку и назвали место встречи. Прибыли на место. Агента нет. Ждали долго. Мела сильная пурга и я подумал — может быть мы сбились с направления, заблудились? Или агент заблудился? Было даже непонятно, где мы находимся — на своей территории или на сопредельной? Ничего не было видно — сплошная снежная кутерьма, никаких ориентиров, за которые можно было уцепиться.
Вдруг сквозь пургу пробился свет фар от машин. Шла какая-то колонна. Наша или китайская — непонятно. Я приказал разведчикам залечь, а сам двинулся навстречу автомобилям. Оказалось — наша колонна. Значит, мы были на своей территории. И тут, на счастье из метели вынырнул наш – китаец. Замёрзший, еле живой. Он тоже пришёл на свет фар.
Мы вызвали БТР и на нём отвезли агента на заставу. Там китайцем занялись оперативники. Накормили-напоили, получили информацию. Мы, разведчики, тоже время зря не теряли — завалились спасть. Под утро нашу группу разбудили — нужно вернуть агента назад, на сопредельную стоону. Риск при этом был велик — китайская сторона также высылала свои разведгруппы, человек по десять.
В период со 2 по 15 марта напряжение на линии границе постоянно нарастало. Советская стона ожидала со стороны КНР танковой атаки. Повсюду рылись траншеи и окопы, в подразделения пограничников насыщались противотанковыми гранатомётами.
15 марта моя группа отсыпалась после завершения очередного задания. То была суббота. Внезапно кто-то подал команду: «Танковая атака!» Мы вскочили, набрали противотанковых гранат, схватили гранатомёты и бегом — в окопы!
Мы слышали, как на острове шел бой, но удерживали свою позицию, согласно приказу. Просидели в боевой готовности до вечера, но никаких китайских танков так и не дождались. Примерно в семнадцать часов всем стало известно о гибели начальника отряда — полковника Леонова. А потом ударили «Грады».
Ближе к концу дня моей группе дали новое задание — встретить колонну с боеприпасами, медикаментами и снаряжением, показать ей дорогу на позиции в районе Даманского. Там машины разгрузились и приняли на борт раненых. Раненых было много. А ночью, уже после завершения активной фазы боёв, мою разведгруппу в полном составе отправили к острову.
Всего к Даманскому в ту ночь направили три группы — одну армейскую, под командованием лейтенанта Барковского (десять человек из роты разведки), и две пограничные – мою (семь человек) и группу старшего лейтенанта Н.Н. Назаренко (десять человек из состава мотомангруппы). Мою группу усилили ручным пулемётом, подбросили гранат, дали радиостанцию, маскхалаты. Прежде мы ходил налегке.
Группам поставили только одну задачу — найти тело Леонова, который в ходе боя погиб где-то на протоке между нашим и китайским берегом. Согласно плану, группа Барковского должна была двигаться по левой оконечности острова, Назаренко — справа. Моё подразделение должно было идти через центр Даманского. Ожидалось, что на острове могли сохраняться очаги вражеского сопротивления. Нас строго предупредили – в бой ни в коем случае не ввязываться, обходить противника скрытно!
Ночь, как назло, была лунная — всё видно, как на ладони. К тому времени Уссури подморозило и лёд стал звонким, как стекло. Каждый шаг разносился далеко — по всей реке! Когда дошли до точки на нашем берегу, находившейся напротив Даманского, то запросили разрешение на дальнейшее продвижение. Тут радист докладывает — станция не работает. У группы Назаренко станция также «сдохла». Но задачу нужно выполнять. Самостоятельно принял решение — двигаться вперёд. Только оставил на берегу пулемётный расчёт. Приказал ему — если по нам откроют огонь, прикрывайте! А остальным бойцам группы сказал: «Делайте, как я!»
Начали движение. Двигался следующим образом: пробегал какое-то расстояние, падал, перекатывался и замирал. Шедший следом за мной в точности повторял мои действия. Затем — следующий и так далее. При этом старались не кучковаться, откатывались друг от друга в разные стороны. Так, чтобы не могли срезать всех одной пулемётной очередью. Такими перебежками достигли острова. Вспотели, запыхались, но дошли без приключений.
На острове лежал слой снега, идти стало легче — шума меньше. По всему острову, то тут, то там виднелись огоньки, слышалась китайская речь. Обходя позиции противника, мы скрытно двинулись вперёд. На это ушло много времени. Му ещё не достигли середины Даманского, а уже начало светать.
Вдруг навстречу нашей группе вышел старший лейтенант Назаренко. Один, без разведгруппы. Увидел нас, обрадовался. Говорит:
— Ребята, я знаю, где лежит Леонов!
Стал его расспрашивать — что, да как? Оказалось, что в темноте Назаренко потерял собственную группу и пока искал её, наткнулся на место гибели начальника отряда.
Пошли за страшим лейтенантом. Метров через пятьдесят действительно наткнулись на тело Леонова. Оно лежало в танковой колее, без папахи, без пистолета. Видимо китайцы тут уже побывали.
Я забрал у погибшего удостоверение, записную книжку. Затем мы подняли тело и понесли. Это оказалось непросто — Леонов был человеком крупным, с одеждой весил килограммов сто пятьдесят. К тому же тело ещё не замёрзло. Тащить невозможно!
Оглядевшись, я увидел на льду палки, которыми мы прежде дрались с провокаторами. Приказал подсунуть их под тело. Затем мы вшестером подняли погибшего и понесли на этих палках.
Время было уже ближе к шести, стремительно светало. Китайцы, вот-вот нас увидят! Мы перешли на бег. Последние триста метров до нашего берега бежали без остановки. Я когда бежал, то буквально чувствовал, что в нас целятся. Аж, по спине мурашки! Уверен, что солдаты противника нас видели, но опять не стали стрелять, как и в случае с выносом тел из группы Стрельникова.
С ходу заскочили на наш берег. Почти сразу же к нам подлетел вертолёт — видимо с вышки наблюдения сообщили. Едва машина коснулась земли, мы загрузили тело Леонова, и она улетела.
Рядом с местом посадки вертолёта, на полянке, лежали тела погибших в ходе боя. Их за ночь собрали у острова и снесли в одно место. Было много сгоревших.
УКАЗ ПРЕЗИДИУМА
22 марта всему личному составу заставы «Нижнее-Михайловка» приказали построиться. Накануне ночью моя разведгруппа несла службу, поэтому мы не хотели вставать — мол, нам положено отоспаться. Но приказ был категоричен — всем стать в строй! Делать нечего, оделись, почистили сапоги, отправились на построение.
И вот стоим в строю, звучит команда:
— Младший сержант Бабанский, выйти из строя!
И зачитывают Указ Президиума Верховного Совета о присвоении мне звания Героя Советского Союза. Кроме меня было ещё много награждённых.
После команды «разойдись», ребята стали меня поздравлять, но я реагировал не особо эмоционально. У меня к тому времени, из-за всего случившегося, было что-то вроде ступора.
А ещё через пару часов прилетел вертолёт, и на нём меня отправили в отряд, в Иман. Причем все случилось так стремительно, что я ничего не успел собрать — ни дембельский альбом, ни вещмешок с пожитками. Помню, что особенно переживал о своих трофеях: цитатниках Мао Цзэдуна, китайских значках, ножах и прочем. Каждый из пограничников 2-й заставы тогда собирал свою коллекцию — чтобы, вернувшись в родную деревню, было чем похвастаться.
Прилетел на учебный пункт. Он находился рядом с вертолётной площадкой, километрах в пятнадцати от Имана. Только разместился, звонок из отряда — «тебе присвоено звание сержант». Я доволен — хорошее дело! Пошёл к другу — старшине инженерно-сапёрной роты Вите Левчуку. Говорю, мол очередное воинское звание присвоили, помоги организовать сержантские галуны. Тот быстро всё нашёл, и я стал красоваться сержантскими погонами.
Через два дня — новый звонок из Имана. Говорят – Бабанскому присвоено звание «старший сержант». Хорошая новость. Сажусь, перешивать погоны. Это непростая задача, парадные тужурки были ещё старого образца — со стоячим воротником, толстые, шерстяные, на ватине. Пришивать погоны на них — то ещё «удовольствие». Все пальцы попротыкал.
Спустя неделю пребывания на учебном пункте, меня снова посадили в вертолёт и отправили во Владивосток, оттуда — в Хабаровск, а дальше — в Москву. Прямых рейсов в столицу тогда ещё не было, лететь приходилось с пересадками. Со мной летели Бубенин и Захаров. Нас сопровождали первый секретарь Приморского крайкома комсомола Ада Барковская и кто-то из высоких военных чинов.
По прибытии в Москву, нас, даманцев, поселили в гостиницу ЦК ВЛКСМ «Юность». К тому времени о событиях на Уссури, уже рассказали во всех средства массовой информации. Комсомольцы быстро проведали, кого заселили в их заведение, стали нас приглашать в гости, поить — кормить.
Постепенно коллектив даманцев увеличился — подъехал Вася Каныгин, ещё несколько человек. Нас переселили в гостиницу «Россия». Там уже кормили в ресторане. Днём возили по трудовым коллективам — на предприятия, в институты, школы, военные училища, на встречи с писателями. Каждый день по два – три мероприятия.
Везде приходилось выступать, отвечать на вопросы. Это было непросто и утомительно — большинство ребят-пограничников было из деревень, речам не обучены. Первым не выдержал Каныгин — стал отказываться куда-либо ездить. Парень он своевольный и упрямый — говорит, делайте со мной, что хотите, но никуда не поеду и точка! И вот, пока мы отдувались на митингах, Василий гулял по столице.
Недели через две нас привезли в Кремль —для вручения наград. Там нас встретили Председатель Президиума Верховного совета СССР Николай Подгорный и Секретарь Президиума Михаил Георгадзе. Перед церемонией награждения ко мне подошёл начальник политотдела Александр Константинов. Попросил, чтобы я сказал слова благодарности. Я ему в ответ:
— Да я сроду не выступал.
— Ничего-ничего. Скажи просто, по-солдатски…
После награждения, наша команда ещё неделю оставалась в Москве, а затем всех стали отправлять — кого дослуживать, кого — в запас, кого — в госпиталь, на долечивание. Мне же предложили остаться на «сверхсрочную», старшиной заставы. Я стал отказываться — тогда звание старшины не было в почёте. На заставах старшин звали «кусками», их никто не уважал. Поэтому упёрся:
— Пацаны меня не поймут!
А тогда только-только ввели институт прапорщиков. И мне сделали новое предложение — стать прапорщиком, командиром взвода. Я отказался и от этого. Мол, домой хочу.
Тем более, земляки из Кемерово всё время пишут, звонят — приезжай, родина ждёт! Сам первый секретарь обкома партии предлагал помочь с поступлением в институт, а затем — на комсомольскую работу, на партийную. Думаю - заманчиво, но я же не грамотный — образование незаконченные десять классов. Это же учиться нужно, чтобы люди уважали.
Перед самым отъездом на родину, меня пригласил сам командующий Пограничными войсками генерал-полковник Павел Зырянов. Он прошёл множество испытаний, многое сделал для войск. Хороший был человек, задушевный такой!
Павел Иванович с ходу взял «быка за рога»:
— Если хочешь, то уходи. Но нам не «в плюс», что такого человека на «гражданку» отпускаем. Нам нужен такой герой для того, чтобы помогал воспитывать молодёжь. А что ты получишь на гражданке? Сопьёшься! Потонешь в грязи с собутыльниками. Звезду потеряешь, и вся твоя слава кончится.
И Зырянов был прав! Когда от него вышел, то задумался. Вот сейчас приеду в деревню, и начнётся: давай — выпьем. А я в тот момент не всегда мог отказать… Подумал-подумал и решил — останусь в погранвойсках. Написал рапорт, а уже затем отправился на родину.
Фото из архива автора