У моих дедушки и бабушки родилось семеро детей. Бабушка рассказывала про свои роды так:
- Взяла тряпья похуже, да пошла рожать в баню.
Но это первых детей, в двадцатые годы. А последних детей она рожала уже в роддоме, в Балахне. Советская власть жизнь крестьян изменила серьёзно, образование и медицинская помощь стали доступны всем.
Вот и выжили у бабушки трое, рождённые последними.
Старший сын дядя Коля, потом моя мама Лида, потом её сестра тётя Валя. Разница между каждым из них пять лет.
Дядя Коля - большой, с большим носом, спокойный, улыбающийся, молчаливый.
Я мало общалась с ним, точнее, он со мной.
Приезжал в деревню он редко, только помочь с какими то делами. Жена его Клавдия - Клавдея по бабушкиному, с ударением на "е"- захватила над ним полную власть. Была она красивая, черноволосая, недобрая. Похожа на Пистимею из " Тени исчезают в полдень", также недобро молчала, недобро сверкала красивыми чёрными глазами и елейно улыбалась фальшивой улыбкой. Выросла она где то в Арзамасе, при монастыре, и хотела от свекров чего то странного, непонятного простым крестьянам нашей деревни.
Я хорошо помню, когда приезжали все дети с внуками, обедали за большим столом в избе. Женщины, кроме Клавдеи, всё утро готовили, варили щи, пекли пироги, мужчины курили на улице и помогали дедушке сдвинуть или перенести что нибудь тяжёлое. Клавдея сидела в избе на табуретке, скорбно потупив очи.
За накрытый стол звали всех. По простому. Бабушка говорила мне :
- Беги, девчонка, зови мужиков.
И я бежала стремглав босиком по чистому полу, выскакивала на крыльцо и кричала : - Деда! Обедать!
Мужики тушили сигареты, дедушка затаптывал самокрутку, степенно поднимались и шли к столу.
Бабушка с дочерьми рассаживали детей, садились сами. Моя мама всегда была с краю, чтобы подавать еду и уносить тарелки.
Клавдея сидела на табуретке всё также потупив очи. Дедушка смотрел на неё и негромко приглашал :
- Клава, поесть садись.
Клавдея, всё также опустив голову, отказывалась.
- Спасибо, не голодна.
Мой деликатный дедушка в этот момент терялся. Его главной жизненной заповедью была фраза :
"Потчевать можно, неволить грех". Он просто не понимал, как может человек отказываться от еды, тем более совместной семейной трапезы. Для поколений, переживших войну, еда была свята. Приглашали и угощали едой всех, вошедших в дом. От еды не отказывались никогда, еду дарили друг другу на праздники. Причиной, по которой человек отказывался от еды, могла быть только болезнь.
Поэтому дедушка с заминкой спрашивал невестку:
- Ты болеешь?
Клавдея молчала, упорно не поднимая глаз.
Деда разводил руками и садился во главе стола.
А далее начинался концерт, цыганочка с выходом.
Мы все, городские, двигались на автобус в три часа. Дети и женщины наряжались красиво, мужики шли в чистых рубахах. Это был обязательный ритуал - по деревне надо было дружно и весело пройти перед всеми соседями, показывая свое благополучие и достаток. Так было заведено, так мы и делали всегда.
Мы, но не Клавдея. Она медленно шла по деревне, также потупив глаза, из которых катились крупные слезы. Клавдея элегантно смахивала слезы белоснежным платочком, останавливалась и прятала платочек в рукав. Конечно, каждая любопытная соседка успевала увидеть в окошко процесс смахивания слез и выскочить на улицу, чуть прикрыв острое любопытство глаз выражением тревоги и сочувствия на лице.
- Что случилось, Клавочка? Что слезы льёшь?
- Ой, как сказать, не знаю, - умирающим голосом шелестела Клавдея.
- Да ты что? - соседка пугалась не на шутку. - Аль нехорошее случилось, скажи!
- Ой, свекры не любят, со свету сживают. За два дня маковой росинки во рту не было, к столу не позвали. Не чаюсь, как до дому доехать, ноженьки не идут.
Соседки застывали в столь искреннем изумлении, что даже не находились, что спросить дальше. Обвинение было немыслимым и чудовищным, и совершенно непонятным, так как деревенские знали моих дедушку и бабушку как гостеприимных и хлебосольных хозяев.
Конечно, Клавдея останавливалась поговорить с каждым, кто спрашивал. Конечно, пересудов по деревне после таких заявлений невестушки хватало на целый месяц. Конечно, соседки тут же бежали к бабусе рассказать в лицах историю несчастной Клавдеи и проверить реакцию бабушки на обвинения. Конечно, бабушка хваталась за сердце, не в силах отрицать грязный поклеп. Конечно, дедушка мрачнел и уходил курить за баню, молчать, стряхивать пепел и горестно вздыхать. Как вы понимаете, никакие турецкие сериалы не могли бы заменить деревенским бабам остроту переживаемых эмоций.
Клавдея стала персоной нон грата в семье свекров, чего, видимо, она и добивалась.
А мамины родители часто вспоминали историю знакомства Колюшки со змеёй Клавдеей, и мама моя была непосредственной участницей охмурения Коли злодейкой. Мама, работая в Горьком после техникума, жила, конечно, в общежитии. Как все в те времена. Сначала жила в комнате с подружкой, но та вышла замуж и переехала в общежитие к мужу. Маму поселили с девушкой Клавой, предварительно спросив, нет ли возражений. Возражений у мамы не было, она была весёлая, умная, уживчивая. Так и стали жить с Клавой. А мамин брат Николай приходил её навещать. Он работал в той же организации, закончил институт, неплохо зарабатывал, был на хорошем счету и явно перспективен в плане карьеры.
А Клава была перестаркой, ей было за 30, старше Коли года на три, как я помню. То есть расклад по возрасту был таким : маме 22, Коле 27, Клаве 30. Конечно, разглядеть змеиные Клавдеины замыслы моей молодой маме было не под силу. Ей хотелось гулять, ходить в кино после работы, сидеть с девчонками , а никак не кормить брата ужином. Клава улыбалась глупышке Лидочке и говорила :
- Да иди гуляй! Накормлю я его, картошки вот побольше пожарила.
И принимала Николая красиво, с жареной картошечкой, солёным огурчиком и тонко нарезанным чёрным хлебушком на белой тарелочке. Улыбалась, разговаривала, слушала его рассказы. Охмуряла, как говорила бабушка, их уст которой я и слышала эту историю. Николай, скромный и стеснительный с девушками, расправил крылья, почувствовал себя мужчиной и решил жениться. Как и положено крестьянскому сыну в те времена, поехал к родителям спросить благословения. Родители запросили дочь Лидию, как хорошо знакомую с предполагаемой невесткой. Лидия пожала плечами и сказала :
- Хорошая! Мы и не ругались с ней ни разу.
Так было получено согласие и благословение родителей на женитьбу сына, принесшую им столько огорчений и унесшую столько нервов.
Кстати, по поводу приглашения невестки к столу дедушка и бабушка узнали много позже. Оказывается, в том месте, где выросла Клавдея, к столу должны были звать трижды, и только после этого можно было садиться есть. Мои простые деда и бабуся даже представить не могли такого иезуитства, но готовы были бы и его принять, если бы невестка поставила их в известность о столь чтимом ею ритуале.
Конечно, цель Клавдеи была отвязаться от родителей мужа, а никак не выстраивать с ними отношения. Поездки мужа в деревню она тоже не приветствовала, поэтому дядя Коля появлялся у родителей раза два в год, сажать картошку весной и копать её осенью.
Мой старший брат Сашка, сын дяди Коли, был старше меня на год, весел и проказлив. Его приезды в деревню были праздником для меня и ознаменовывались различными хулиганствами и шалостями. Это он научил меня лазить на крышу, стрелять из резинки по курам, уходить далеко за деревню. С ним мы регулярно совершали набеги на соседский вишнёвый сад, с ним мы ловили вьюнов в деревенском пруду, с ним же уносили ноги от дедушки, застукавшем нас на запрещенной территории. В общем, брат был классный, и мне было жаль, что так редко его привозили в деревню.
Мы виделись с ним и в городе, жили недалеко, я приходила к ним в гости. И меня всегда удивляла атмосфера их квартиры, атмосфера тишины, шелестящих приглушенных голосов и фальшивых улыбок тёти Клавы. Она, когда была дома, старалась выспросить меня о жизни моих родителей, о жизни своих свекров. Я деревенела в её присутствии, отвечала односложно и не радовала её любопытство. Меня же удивлял тогда и удивляет до сих пор один момент их жизни. Дядя Коля стал начальником, Главным инженером проекта, очень хорошо зарабатывал.
Сын у них был один, Сашка. То есть жили они по сравнению с нами гораздо лучше материально. Но никогда, никогда я не слышала об их поездках к морю, на юг или хотя бы в санаторий, в отличие от моих родителей, регулярно вывозивших к морю обоих детей. Никогда. Деньги копились на сберкнижке. Сколько там денег, держалось в страшной тайне.
Когда грянул 1991 год, мгновенно обесценивщий все накопления советских трудящихся, только тогда люди стали рассказывать, сколько у кого пропало. У дяди Коли пропало одиннадцать тысяч. Немыслимая сумма. Три машины Волги можно было купить, или штук пять Жигулей. Надо ли говорить, что у них не было ни одной. Их скромную тёмную квартирку за эти деньги можно было с доплатой поменять на роскошную, обставить её красиво и наслаждаться жизнью. На то же море можно было ездить по два раза в год, роскошествуя в экзотических интерьерах. Дело не моё, конечно, но мне жаль людей, откладывающих деньги на чёрный день, тем самым приближая его и лишая себя многих удовольствий жизни.
Надо ли говорить, что Клавдея распоряжалась семейными деньгами, виртуозно управляя мужем. Она манипулировала своими бесконечными болезнями, которые возникали у неё, как только Коля проявлял малейшее неповиновение.
Болело у нее всё, жалобы из прекрасных уст лились бесконечно. Конечно, муж жалел и старался угодить слабенькой и нежной болезной женушке. В доме всё подчинялось тихому шелестящему голосу Клавочки. Дядя Коля практически перестал общаться с роднёй, не приезжал к родителям. С моей мамой они вместе работали, поэтому какие то новости о нём нам поступали.
В общем, в моём представлении дядя был безмолвным бессловесным зарабатывателем денег.
И каково же было моё изумление, когда позже, уже взрослой, я, узнала о романтической истории, имевшей место в его жизни.
А дело было так: дядю отправили в длительную командировку в Киров, согласовывать какой то проект. Командировка предполагалась на три недели, но растянулась на полтора или два месяца. Для дяди сняли номер в гостинице, там он жил всё это время. И там же жила дама, специалист из другого Горьковского проектного института. Вместе они проект и согласовывали.
Надо сказать, что внешностью дядя Коля не выделялся, обычный мужчина, с большим носом, небольшими глазами, не толстый и не худой.
А вот умом он выделялся, конечно. И спокойствием в сложных ситуациях, никогда не кричал, был вежлив и решителен. Дама, видимо, его и рассмотрела в работе, в деле, и прониклась к нему доверием и восхищением. Ну, после сложных решений на работе они шли ужинать в гостиничный ресторан, и там уже речь переходила на личное.
Именно там и зародились чувства, перешедшие в серьёзные отношения. Сила чувств была такова, что сбила с пути верного семьянина дядю Колю , заставила забыть о супружеском долге. И самое главное, что поразило его в самое сердце, была просьба дамы положить в свой кошелёк все её деньги и распоряжаться ими.
- Понимаешь, - рассказывал он моему папе много позже, - она такая, такая... Ну, нежная такая, и доверчивая. И так мне открылась, доверилась вся, у меня аж сердце сжалось. Возьми, говорит, мои деньги, а то я потрачу зря, сама не пойму на что. А ты как надо распорядишься, ты умный такой и рассудительный.
- Все деньги отдала? - у папы удивлённо округлились глаза. - Так влюбилась, значит. А ты как?
- А как я, у меня голова от неё кружилась и сердце замирало. Я для неё на всё был готов, горы свернуть, к звездам полететь. Проект этот у меня шёл, как песня поётся, всё легко, весело, удачно. Никогда себя так не чувствовал, всё удавалось, а она же рядом была, она понимала всё, и смотрела на меня с восторгом, нравился я ей, я видел. Ну у меня сил и прибавлялось вдесятеро, такие технические решения находил, сам диву давался. И вечером, шли с работы вместе, обсуждали, проговаривали ещё раз, как будто летели оба. Ну и потом, - он смущённо закашлялся, - в общем, хорошо нам было. Конечно, я не тратил её деньги, мы же жили вместе, я угощал. А на её деньги потом на Базу её отвёз, знакомство нашёл, сапоги ей купили югославские и дублёнку болгарскую. Такой красавицей её нарядил, любовался.
- А как же дальше, Николай? - моему папе важно было продолжение дяди Колиной лавстори.
- А что дальше? Я, когда расставались, обещал с женой развестись, жениться хотел. По честному.
- И что, не решился? - папа явно сожалел об упущенной возможности изменить семейную жизнь дяди Коли.
- Да, что говорить. Сашка студент, спросил я его, познакомить с ней хотел. А он как то напрягся, сказал: -Пап, ну если жить с ней будешь, я познакомлюсь, конечно. Но не сейчас. А мама как? - Вот и я подумал, а Клава как? Я приехал, а она заболела, слегла, до кухни не могла дойти, воды себе взять. Я врачей поднял, нашёл лучших, в больницу не пошла она, я дома ухаживал. Ну, и не смог я от неё уйти, пропадёт ведь без меня, думал, помрёт совсем. Так и сказал Татьяне: - Ты красивая, молодая, сильная. Ты свою судьбу найдешь. А Клава старенькая уже, больная вся, ну не выживет без меня. Кому она нужна такая, а я с молодости с ней, сын у нас, как я её брошу.
Дядя Коля горько вздохнул.
- Да, Коля, упустил ты своё счастье, на горло себе наступил, - папа разлил водку по рюмкам. - Жалеешь?
- Да не знаю, Шур. Жалею с одной стороны и на горло наступил, да, и забыть не могу. А с другой, не мог я Клаву бросить. Вроде, долг выполнил. Помню Татьяну, конечно. Красивая, умная, яркая, ах, какая женщина. Сподобил Господь любить такую. Тоже ведь, не каждому даётся. Я как будто за всю жизнь с ней нарадовался, никогда раньше такого не было. Да и потом не было, конечно.
- Эх, Коля, ты не орёл. Такую женщину упустил. Давай, за любовь выпьем. - папа поднял рюмку.
- Давай за любовь. Я теперь знаю, что есть она, любовь то. - он горько вздохнул. - Вот всё правильно вроде сделал, а без неё жизнь серая стала, в паутине, как коридор в коммуналке. Смотрю в эту жизнь, в коридор этот, и думаю, а зачем оно мне? Ну, ладно, не об этом речь. Давай за любовь.
Дядя Коля прожил недолго, всего 63 года. На пенсии его отрадой стал внук, Артемка. С ним он гулял, приезжая к детям из другого района, с ним он разговаривал, с ним смеялся. И умер, погуляв с внучиком, сидя за ужином. Просто вздохнул, покачнулся и упал замертво.
Тетя Клава пережила его на двадцать лет, чётко по пословице моего деды :
Гнилая осина дольше скрипит.
Заботу о матери взял на себя ее сын, обихаживал и обеспечивал, иногда в ущерб своей семье. Тётя Клава всё также болела, чувствовала себя плохо, сердце прихватывало. Сын исполнял желания и капризы, переняв эстафету от отца. А она рассказывала о Коленьке, как любили они друг друга, заботились, уважали. По рассказам её выходило, что Коленька ей жизнью обязан, без неё не справился бы и успехов таких не достиг.
Бог им судья, а не я. Они прожили свою жизнь, прошли свои уроки. И дали уроки детям. Возможно, я решилась однажды выбрать любовь вместо долга, вспомнив тот рассказ дяди Коли о серой жизни, похожей на пыльный коридор в коммуналке. И решилась шагнуть навстречу ярким краскам мира, не испугавшись опасностей, подстерегавших на пути к счастью.
