Все в нашем мире меняется. В основе этого лежит космический закон Причинно-следственных связей: без знания прошлого мы не сможем правильно оценить настоящее, и в будущем нас ожидает разочарование.
МЫ, ПОСЛЕВОЕННЫЕ (Записки человека из ушедшего века).
Из главы 2. КЕМ СТАТЬ.
2.1.Мы выбираем, а случай решает.
Заканчиваю 7-й класс и получаю право поступать в среднее специальное учебное заведение, которое может дать мне профессию. О продолжении учебы в школе и окончании 10 классов, с тем, чтобы потом поступить в ВУЗ не могло быть и речи – надо быстрее становиться на ноги и помогать семье. Но куда пойти учиться? Кем стать?
Да, была у меня мечта. Это было в раннем детстве, в Батурино, когда еще и в школу не ходил. Там впервые в жизни я увидел в воздухе самолет. Он летел, спокойно распластав крылья, поблескивая на солнце остеклением кабины. Шум мотора, вначале еле различимый, медленно нарастал. В этом, таком знакомом небе, в котором были только облака и летали птицы, вдруг появилось нечто, искусственно созданное. Но, главное, им кто-то управлял! Там был человек, человек в небе!
Потрясенный, я долго стоял на месте, смотрел вслед удаляющемуся самолету. Давно стих шум мотора, и маленькая темная точка едва виднелась на горизонте, а я все думал о том человеке, который управлял самолетом: какой он? Что он видит? И как это, видимо, здорово мчаться на большой высоте над землею!
Потом, в школе, во втором классе, прочитав книжку М. Водопьянова «Полярный летчик», я решил, что лучшей профессии не бывает. Но в то далекое время, живя в глухой деревне, я и думать не смел, что когда-нибудь у меня появится возможность овладеет ею.
Позднее, когда мы переехали в город Новосибирск, как-то бродя с ватагой ребят по его окраинам, мы наткнулись на авиационную свалку. Среди прочего там лежал практически целый фюзеляж самолета Ли-2. Мы забрались туда, я сел на левое сидение пилота и взял в руки штурвал. И вдруг на меня нахлынуло какое-то необыкновенное чувство – одновременно щемящее и радостное. Оно было сильным, но мягким и быстро прошло. Я не придал этому никакого значения и вскоре забыл. А ведь это был знак судьбы.
Уже в шестом классе мы начали серьезно обсуждать – кто какую профессию выберет. Большинство ребят (школа была мужская) были такие же, как и я – безотцовщина, из бедных семей и потому на следующий год надо было уже определяться. Как-то на большой перемене мы стояли кружком в широком коридоре, на стенах которого висели портреты первых героев – летчиков, принимавших участие в спасении экипажа парохода «Челюскин», зажатого льдами в Арктике. Когда очередь высказаться дошла до меня, с некоторой робостью я заявил, что хочу быть летчиком. Один из одноклассников вдруг неожиданно завелся:
- Ты – летчиком?! Ты посмотри на себя, какой ты есть!
- Ну, какой такой?
- Да ты же шпингалет! Ты посмотри на них!
И он указал на портреты. На них были изображены А.Ляпидевский, С.Леваневский, В.Молоков, Н.Каманин, М.Слепнев, М.Водопьянов, И.Доронин. Был и портрет В.Чкалова. Все, как на подбор – широкоплечие богатыри.
- Ты видишь, какие они – ого, силачи! А ты – козявка! Нет, не возьмут тебя в летчики!
Я не стал с ним спорить. Действительно, по росту я уступал многим ребятам в классе, да и крепышом не был – куда уж мне до чкаловских богатырских плеч. Нет, не возьмут, наверное.
Ну что делать, пойду тогда в моряки – вот уж где попутешествую! Да и форма у них красивая. Так и решил.
Это была вторая, уважаемая мной профессия. Откуда у меня появилось это чувство, тогда я не знал. Я ни разу в жизни не видел моря, детство прошло в селе, где и речки-то настоящей не было. В Новосибирске уже была река, но к воде меня особенно не тянуло, даже возникало некоторое чувство опасения, плавать я практически не умел. Но книг о морских путешествиях, сражениях, пиратах я прочитал много. И во мне постоянно присутствовало чувство симпатии не к самому морю, а к тем возможностям, которые оно предоставляло. Я почему-то хорошо чувствовал себя в роли моряка, хорошо разбирался в устройстве морских судов, особенно парусных, и любил щеголять перед знакомыми ребятами знанием морской терминологии.
А в седьмом классе начал действовать. Читая объявления в газете, нашел то, что мне подходило: морское училище в Петропавловске – Камчатском ведет набор лиц с семиклассным образованием на штурманское отделение. Написал туда письмо. Мне ответили: приглашают сдавать вступительные экзамены, но необходимо оформить пропуск для въезда в приграничную зону. Это надо сделать через военкомат, где мне потом выпишут и проездные документы. Через месяц разрешение на выдачу пропуска пришло и я, радостный, пришел домой, чтобы сообщить об этом.
Мать, занятая работой на полторы ставки и малолетними дочерьми, мало вникала в мои дела по устройству на учебу. Знала, что куда-то устраиваюсь да еще с полным содержанием. Но когда узнала – онемела от удивления. Ее первая реакция – протест:
- Не пущу! Никуда не пущу! Тебя там рыбы съедят.
Я заупрямился: ведь я выбрал цель жизни, все уже подготовил и рыбы меня не съедят – подавятся. Мы некоторое время перепирались с ней. Поняв, что меня не переубедишь, она села и заплакала.
- На кого же ты меня оставляешь? Что я одна с девчонками-то делать буду?
Действительно, Рите шел только восьмой год, а Тане было три. У матери – 12-часовой рабочий день, как она с ними? И я сдался. Тогда впервые мне пришлось всерьез задуматься о матери, ее очень нелегкой жизни. За своими детскими и подростковыми заботами (а было мне тогда всего 15 лет) я как-то не заметил, что уже давно стал ее помощником и опорой.
Да, надо было оставаться в Новосибирске. Так я отказался от другой мечты, второй привлекательной профессии. Надо было искать третью. Но что выбрать?
А выбор был большой. Несмотря на то, что страна еще не успела оправиться от тех страшных потерь, что принесла ей война – не хватало помещений, оборудования и главное – подготовленных кадров – в городе было очень много учебных заведений, в которых вчерашний семиклассник мог получить профессию.
И снова начались поиски. На глаза попалось объявление о приеме в Геологоразведочный техникум. О, это тоже путешествия, возможность увидеть новые края, романтика!
Еду в этот техникум, его здание находилось на Красном проспекте. В приемной комиссии кое-что узнал о профессии, обучении. В фойе посмотрел выставку минералов и полудрагоценных камней. Они поразили меня своим спокойствием, мерцающей красотой и какой-то таинственностью. Все, решил я, соберу документы и буду поступать.
Мать была не в восторге от моего выбора, но возражать не стала, хотя и ворчала на тему комаров, болот и плохого питания. Собрав все необходимые документы, я отправился в техникум. Был теплый солнечный день. Трамвай вез меня от вокзала и на пересечении с Красным проспектом повернул направо, к центру. Я сидел задумавшись, а подняв голову удивленно подумал: в ту ли сторону еду? И тут ко мне подошел знакомый парнишка. Хорошо помню его внешность: светловолосый, с широким русским лицом, среднего роста, крепыш. Но не помню его фамилии, жаль! Он спросил, куда я еду. Я ответил.
- А я тоже ищу, куда поступить, может в авиационный. А ты не хочешь?
- Нет, там учат самолеты строить, а потом на заводе работать.
- Говорят, что на четвертом курсе они летать будут.
- Врешь, не может быть!
- Точно! Мне ребята, которые поступают туда, говорили.
В мгновение все перевернулось в моей голове: летать! Как же я не подумал об этом! И тут же предложил:
- Поехали туда!
На остановке мы вышли из трамвая, дождались встречного и поехали в обратном направлении. Авиационный техникум находился тоже на Красном проспекте, но только слева от трамвайных путей.
Придя туда, я сдал уже подготовленные документы. Сотрудница приемной комиссии, просмотрев их, и выразив удовлетворение моими оценками, вежливо спросила:
- На какое отделение хотите поступить, какую получить специальность?
- Конструктора.
Взяв расписание вступительных экзаменов, отправился домой. Мать была рада тому, что я не буду кормить комаров и останусь в Новосибирске не только на четыре года учебы, но, может быть и на последующее время. Завод им. Чкалова, хоть и далековато от вокзала, но все-таки в нашем городе, трамвай до него ходит.
После сдачи последнего вступительного экзамена нам сообщили, в какой день и в какое время надо прийти в техникум, чтобы узнать результат: приняли нас или нет, и, если да, то на какое отделение и в какую группу зачислили.
Время еще оставалось и мы с ребятами продолжили наши летние каникулы. В этот назначенный день у нас была масса увлекательнейших мероприятий – игра в футбол, ножички, зоську и прочие забавы. Но главное мероприятие – это добыча яблок. Ну, не яблок – ранеток, их плоды величиной не более крупной вишни. Они росли в небольшом саду частного дома, участок которого граничил с нашим двором. Набег был удачным и я с набитыми пазухами желто-красными ягодами благополучно вернулся с «вражеской» территории.. Мы долго и горячо обсуждали результаты этой операции. И вдруг я вспомнил, что именно сегодня должен прийти в техникум. А время уже истекало. И я, в чем был, побежал на трамвайную остановку.
Приехал, центральный вход уже закрыт. Пошел к боковому, служебному – на мое счастье он открыт. Прохожу в вестибюль, который сверкает чистотой гладкого каменного пола. После горячей уличной дороги ноги ощущают приятную прохладу камня. Никого не видно. Но вот из какой-то двери появляется и идет мне навстречу высокий, хорошо одетый мужчина.
Останавливается и с удивлением смотрит на меня, спрашивает:
- Мальчик, ты как сюда попал?
Я начинаю, путано объяснять, почему так поздно пришел.
- Так ты что, к нам поступаешь что ли? Сколько тебе лет? Как фамилия?
Выслушав меня, идет в какой-то кабинет, возвращается и говорит:
- Да, мм…Н…ов, ты принят, зачислен в 131-ю группу по специальности «Самолетостроение».
- Но я хотел на конструктора…Я же хорошо сдал экзамены.
- Да, хорошо, но туда было слишком много заявлений, в том числе льготников. Но ты не расстраивайся. У вас с ними будет практически одинаковая учебная программа, и при желании и проявленных способностях ты можешь стать конструктором. Тем более, что хорошим конструктором можно стать лишь основательно освоив технологию авиастроения.
Я не все понял из его объяснений, но его тон успокоил меня. Я согласно кивнул и собрался уходить. На прощание он произнес:
- В следующий раз и всегда в техникум приходи обязательно в обуви.
- А если у меня ее нет?
- Ну, найди что-нибудь, не обязательно хорошую, но чистую.
В его голосе, взгляде выражалось неподдельное сочувствие.
Позднее, я узнал, что это был заведующий учебной частью техникума Шкаликов, высокообразованный и очень культурный человек, который служил образцом не только поведения, но и умения одеваться. Теперь я понимаю его удивление при встрече со мной. Худенький, плохо одетый мальчишка, с оттопыренными, чем-то набитыми карманами и грязными босыми ногами – такой не может быть учащимся известного в городе техникума! А для меня это было нормально: летом, по своей деревенской привычке, я всегда ходил босиком – так здоровее и обувь экономится, которой постоянно не хватало.
Первого сентября нас всех, вновь поступивших, собрали в большом актовом зале. Руководители техникума и преподаватели рассказывали нам о том, как будет организована учеба, какие дисциплины будем изучать, какие практики проходить. Потом нам разрешили задавать вопросы. Меня так и подмывало спросить о полетах. Но кто-то другой раньше задал этот вопрос. Ответил директор техникума Мануйлов:
- Нет, программой полеты для учащихся не предусмотрены. У нас другая задача: мы должны научиться изготавливать современные самолеты.
По залу пошел гул – видимо не один я был введен в заблуждение горе-знатоками. Да, подумал я, приехали. Но тут директор продолжил:
- Летать вы можете научиться, в городе есть аэроклуб, некоторые наши учащиеся одновременно учатся и там.
Отлегло - все-таки есть надежда.
------------
Вот и закончилось моя учеба в Новосибирском Авиационном техникуме. Это был период трудный и интересный, в котором я из мальчишки – подростка стал уверенным в себе юношей. Но только значительно позже я почувствовал и понял, что расстался с этим этапом жизни, с тем, что меня окружало, как с очень близким человеком, давшим мне неплохое воспитание, многому научившему, щедро одаривавшим меня своим теплом и вниманием. Сколько интересных и добрых людей встретилось тогда на моем пути!
Преподаватели, инструктора, руководители, которым я досаждал своими выходками, терпеливо вели меня к нужной цели. Даже такие строгие, как директор Мануйлов который хотел отчислить меня из техникума, начлет майор Вилистер, отстранявший меня от полетов за воздушное хулиганство, наказывая, а затем, прощая, учили более серьезному отношению к жизни, направляя по правильному, лучшему пути.
А мои друзья и сокурсники, сколько теплоты и дружеского участия получил я от них, сколько испытал радости в наших общих увлечениях! За четыре года общего взросления мы со многими стали как братья. И, когда через многие годы встречался с кем-нибудь из них – самые яркие воспоминания, самые теплые чувства охватывали меня. И был я бесконечно благодарен судьбе за то, что это было!
К сожалению, слишком мало было таких встреч. И виноват в этом только я сам. Ну почему после окончания техникума не попрощался со всеми, кого знал! Не взял у них адреса, чтобы поддерживать связь, делиться впечатлениями о новых условиях нашей последующей жизни. Как-то не пришло это в голову, ибо во многом жил не настоящим, а будущим. Казалось, это настоящее всегда будет доступно, и что ничего в нем такого, за что нужно держаться, нет.
Увы, есть, вернее было. А в наступившем будущем оказалось много суеты, стремления к служебным успехам, личным амбициям и благополучию, которые вели к разъединению людей. Таяла и исчезала теплота отношений, непосредственность, бескорыстие и дружеская поддержка. И еще много такого, что давала тогда наша совместная учеба и жизнь.
Полеты в аэроклубе закончились.
Кем стать? Теперь предстояло ответить на этот вопрос самому себе.
В один из моих приездов домой мать сообщила мне такую новость. Оказывается, ее вызывали в техникум, с ней беседовал директор, и вот что он сказал:
- 1-го сентября наши выпускники должны прибыть к местам своей работы, куда они направлены по распределению. Ваш сын направляется в СибНИАИ (Сибирский Научно-Исследовательский Авиационный Институт, расположенный в Академгородке). Туда из их группы направлено всего три человека,кроме него – Корчагин, Зверева, они будут работать на инженерных должностях. Работа творческая, очень интересная, у него будут хорошие перспективы. Двое уже там, скажите ему, чтобы он туда поехал.
Мать робко возразила:
- Он, вроде, летать хочет.
- Летать он сможет и в аэроклубе, там есть такие. Они удачно совмещают теоретическую работу с практикой полетов.
- А может вместо него Эльпидина послать? Мать хорошо знала о нашей дружбе и попыталась услужить Володе.
- Ну что Вы, это совсем другой человек. Мы ведь этих кандидатов целой комиссией отбирали.
Мать пообещала поговорить со мной, что и выполнила.
Конечно, предложение было заманчивым: спроектировать легкий самолет, самому испытать его, а затем вдоволь полетать – мечта многих наших выпускников. И моя, в том числе. Но путь к этому был не очень ясным и ненадежным. И летать в аэроклубе придется только на поршневых учебных самолетах. А хотелось – на реактивных, скоростных, с современным оборудованием и вооружением. Поэтому я отверг этот путь без особых колебаний.
Всех, кто решил связать свою дальнейшую жизнь с полетами, подвергли строгой медицинской проверке на пригодность к службе на летных должностях. Во время учебы в аэроклубе нас тоже проверяли, но не так придирчиво, как на сей раз. Поэтому не всем удалось преодолеть этот барьер. И для них это было настоящей трагедией. Запомнился случай, происшедший на моих глазах.
Рыжеватый, шустрый паренек, прошедший почти всех врачей, окаменело стоял перед терапевтом. Тот объяснял ему, что из-за небольших дефектов в сердце, он не может быть принят в летное училище.
- Как же так, я ведь летал, - побелевшими губами еле выдохнул юноша.
- Ну, пока ничего страшного нет, с этим жить можно. Но в дальнейшем, при более высоких нагрузках, может наступить ухудшение. Мы не можем рисковать твоей жизнью.
- Значит все, мне не летать?
Терапевт молча отдал ему медицинскую книжку, развернулся и ушел.
Раздался какой-то странный звук, парень согнулся и разразился рыданиями. К нему подошла женщина-врач, симпатичная, черноволосая, видимо – еврейка. Пригласила:
- Иди сюда, садись.
Парень подошел, она села напротив, стала утешать его. В ее речи звучали одесские обороты, которые я затрудняюсь передать, смысл помню.
- Успокойся, слушай меня. Ну что ты так расстроился? Ты же молод, здоров, выберешь себе другую профессию.
- Я так хотел, я давно мечтал быть только летчиком, больше никем не хочу быть, - всхлипывал парень. Сделав паузу, женщина продолжила.
- Ты знаешь, до войны я очень хотела стать балериной, ходила в балетную группу, и у меня неплохо получалось. Мои подружки так и звали меня – балериной! Мне это очень нравилось. Но вот, наступила война, фронт, и вернулась я оттуда вот с такой ногой!
Приподняв халат, она выставила ногу – это был деревянный протез.
- Как ты думаешь, могли меня взять в балетную школу с такой ногой?
Парень тупо уставился на протез, и перестал всхлипывать. Представив, как эта женщина стала бы танцевать на сцене, он фыркнул от смеха.
- Ну вот, видишь, нельзя с такой ногой в балет. Так я и пошла в медицинский институт. Сейчас лечу людей, и работа мне нравится. Так и ты, найдешь работу, специальность, которая нужна людям, и полюбишь ее.
Посмотри вокруг – сколько разных людей. Они не летчики, но их труд не менее важен, их также уважают.
Парень успокоился, собрал свои вещи и ушел.
Несли «потери» и мои товарищи по техникуму. Еще раньше не прошли медкомиссию Камиль Габитов – у него были проблемы со зрением, и Юра Мохов. Володя Эльпидин , отлетав программу на Ут-2, не прошел этот барьер– из-за дефекта в органах слуха, и Султанов, которому для поступления в летное училище не хватило всего одного сантиметра до нижнего предела роста. Обидно, но что поделаешь.
Да, на нашем поколении, пережившим в детские годы трудное послевоенное время, стрессы, недоедание, все это не могло не сказаться на здоровье.
После медкомиссии нужно было определиться с военкоматом – в какое военное училище поступать. И вновь я оказался на перепутье – в истребительное или бомбардировочное. Первое привлекало меня тем, что я видел: изящные формы стремительных Яков, их виртуозный пилотаж, мощный рев блестящих МиГов, достигших звукового барьера и стратосферных высот полета.
Бомбардировщики поражали своей солидностью, размерами, возможностью нанесения сокрушительных ударов по позициям противника.
В техникуме я видел фронтовой бомбардировщик Пе-2, он мне понравился. А когда начал летать в аэроклубе, познакомился с летчиком-фронтовиком, летавшем на этом самолете.
Он рассказывал, как летали на боевые задания, бомбили фашистов почти с отвесного пикирования. Когда не хватало бомб – подвешивали дырявые железные бочки. При падении они издавали страшный вой, который заставлял вражеских солдат прижиматься к земле, и меньше вести огонь по нашей пехоте. Как свирепо их обстреливали зенитки, и гоняли мессершмидты. Свой самолет он очень хвалил за то, что он почти не уступал в скорости немецким истребителям, был маневренным, выдерживал большие перегрузки, имел очень прочное шасси, что очень выручало малоопытных летчиков на посадке.
Бомбардировочное училище находилось недалеко от Новосибирска – в городе Омске. Так что же выбрать? Надо было писать заявление в военкомат с указанием конкретного училища, в которое я хотел бы поступить.
И я написал такое заявление.