Деятельностная психотерапия. 3. Потребности

Потребности в гуманистической психотерапии

Вообще удивительно, что понятие потребности, которое сегодня является краеугольным понятием любой гуманистической психотерапии, в том числе и деятельностной, изначально совсем никак не было представлено во фрейдовском психоанализе. Наверное все дело в том, что это понятие было изобретено значительно позже. Хотя на мой взгляд все выглядит проще - Фрейд работал в клинической парадигме и всю сферу психического относил к эпифеноменам физиологического, которое в своем субстанциальном субстрате представлялось ему совокупностью инстинктов. В общем, наверное можно сказать, что он работал в натуралистической и организмичемкой парадигме.

Тем удивительнее, что начало базовой модели потребностей, которая легла в основу всех западных версий гуманистической психотерапии, дал Курт Гольдштейн с его концепцией гомеостаза организма и потребностью в самоактуализации, как базовой потребности (подробнее о ней см. Келвин С. Холл, Гарднер Линдсей.

Теории личности), структурирующей остальные потребности в общем направлении организма к выравниванию его энергии при взаимодействии со средой.

Концепция Гольдштейна стала очень популярной в среде психотерапевтов, потому что объясняла логику динамического взаимодействия организма со средой и позволяла разобрать причины его сбоя. При этом те же гештальт-терапевты не слишком большое внимание обратили на понятие самоактуализации Гольдштейна как базовой потребности организма. Зато динамику удовлетворения потребности для “выравнивая” энергии организма они достаточно существенно доработали и предложили модель процесса удовлетворения потребности как движение от момента творческого безразличия (“среднее состояние напряжения” по Гольдштейну), через возбуждение, которое активирует поведение, направленное на поиск того, что дефицит организма покроет, до потребления объекта потребности и погружение в состояние удовлетворения.

Гештальт-терапевты выстроили модель психического здоровья (что потребовало перейти от психоаналитической модели либидозного катексиса к пищевой метафоре) на основе цикла удовлетворения потребности. Они наложили на различные стадии цикла удовлетворения потребности (цикла контакта) хорошо известные в психоанализе формы психологических защит (ретрофлексия, дефлексия, эготизм и т.д.), назвав их способами срыва контакта (организма со средой в процессе удовлетворения потребности), и отсюда вывели базовую схему новой психотерапии, чья задача состояла в том, чтобы просто универсально научить клиента удовлетворить свои уже существующие потребности, удерживаясь в контакте организма со средой.

Более сложный, менее понятный и более на мой взгляд эффективный ракурс гештальт-терапия получила, когда обратилась к теории поля К.Левина, который своими экспериментами открыл как бы целый феномен объективных потребностей (психологически валентных вещей среды или жизненного мира). Раз этот феномен существует, значит все же необходимо было его учитывать в практике. С одной стороны теория поля начала связываться с понятием феноменального поля сознания (то есть поля феноменов, которое сознание выделяет как таковые, то есть как валентные, значащие с точки зрения потребностей вещи), а с другой как интерсубъективный жизненный мир, в котором осознание и удовлетворение потребностей невозможно без взаимодействия с другими людьми по поводу общих для них и обоюдно валентных предметов. Все это вылилось в самую сильную сторону гештальт-терапии - практику групповой терапии.

Но в общем все виды гуманистической психотерапии с введением понятия потребности стали приближаться к деятельностным принципам. Отныне от клиентов требуется приходить на терапию с запросом, уметь этот запрос формулировать в терминах потребностей и целей терапии, а клиента, который не способен это сделать, отныне в той или иной степени объявляют не желающим нести ответственность за свою жизнь.

Впрочем, осознание потребностей, объективность потребностных свойств вещей жизненного мира, разная степень их побуждающих характеристик, сложность приоритезации потребностей, если их присутствует несколько, а главное несопоставимость примеров удовлетворения пищевой потребности у "организма" с теми потребностями, с которыми клиенты приходят к гуманистическому психологу ("хочу быть звездой Инстаграмма"), привело к дальнейшим исследованиям потребностей и появлению моделей вроде "пирамиды Маслоу". Эти модели с одной стороны помогают понять клиенту, что с ним происходит. С другой они отсылают его к таким сложным вопросам социальной сконструированности его потребностного мира, что это наверное не столько упрощает, сколько делает его жизнь сложнее, хоть и осознаннее.

Тут-то и появляется необходимость обратиться к концепции потребностей/мотивов А.Н.Леонтьева, который в теме потребностей ушел значительно дальше, чем его западные современники и чья концепция помогает "пришить голову" организму К.Гольдштейна и через сознание найти подходы к действительно волнующим людей проблемам личностного смысла тех или иных событий и феноменов, с которыми они сталкиваются в последние десятилетия все больше и больше.

Психика как функция ориентации в мире потребностей и предметов по А.Н.Леонтьеву

(Основано на материалах: Леонтьев А.Н. Лекции по общей психологии и Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность).

Давайте я сразу сделаю заявление. Теория потребностей А.Н.Леонтьева на мой взгляд может стать основой психотерапевтического подхода, который по-гегелевски будет снимать большинство психотерапевтических методологий современности.

Если предельно и коротко, делать это можно на основе следующей схемы деятельностной психотерапии.

Деятельность - это активность, направленная на удовлетворение потребностей. Потребность удовлетворяется через предмет (набор потребительских свойств объектов), т.е. мотив - опредмеченную потребность. Однако специфически человеческим условием удовлетворения потребности в рамках социально распределенной деятельности становятся человеческие отношения в рамках взаимодействия. Человек включен в систему разделения труда (социальной деятельности) и все его потребности и индивидуальные деятельности, которые эти потребности удовлетворяют, опосредствованы социальной деятельностью, в которую он включен. Это выводит на первый план деятельность человека, направленную на мир отношений, на построение непротиворечивой картины мира, которая позволит с одной стороны ориентироваться в окружающей действительности, а с другой - на ее основе договариваться о совместной деятельности с другими людьми, а также о приоритете целей в рамках иерархии мотивов. Отсюда одним из ключевых условий здорового развития человека становится организация и управление взаимодействием с другими людьми в рамках своей деятельности, а это и есть мир отношений, интерсубъективности, социальных чувств и эмоций.

Давайте разберемся с этим чуть более подробно, хотя в глубину леонтьевской теории потребностей я забираться не буду, поскольку она достаточно хорошо известна и описана.

А.Н.Леонтьев начинает разбирать природу потребностей традиционно для психологии потребностей - на модели биологического организма (как и К.Гольдштейн).

Любой организм нуждается в дополнении из своей среды (пища, условия существования и т.д.).

Потребность - это состояние нужды организма в дополнении извне.

При этом у организма есть:

а) потребностное состояние, когда он функционально в чем-то нуждается и

б) интероцепция (наверное и эмоции относятся к интероцепции, они сигнализируют о том, успешно или нет идёт процесс определения и удовлетворения потребностей) - сигнализации организма о том, что он в чем-то нуждается, которое запускает поисковое поведение.

в) Поисковое поведение поначалу направленное на что-нибудь, что удовлетворит его потребности, условно говоря имеет очень мутное представление о том, что это может быть. Но, когда оно натыкается на что-то, что эту потребность удовлетворяет, этот конкретный объект становится в дальнейшем для организма тем самым предметом, что удовлетворяет потребность и организм отныне будет искать именно его (закрепление за конкретным объектом или классом объектов функции удовлетворения конкретной потребности называется импринтингом), выделяя его из ряда похожих объектов по каким-то узнаваемым признакам, вроде формы, запаха и т.д. (Собственно, этот этап и знаменует появление психики - она отражает, формирует образ себя и реальности, реальности потребностной, и нужна, чтобы сориентироваться в среде с точки зрения определения и удовлетворения потребности). Так, найдя объект, удовлетворяющий потребность, потребность находит свой предмет, опредмечиваются. Здесь важно указать, чем отличается предмет и объект.

Объект - это какая-то вещь (и не важно, физическая, идеальная, ситуативная, отношение и т.д,), которая обладает множеством свойств и характеристик "в себе", которые могут организмом вообще не замечаться и быть бесполезными для него. Объект становится предметом только тогда и в той части, в какой его отдельные свойства и характеристики удовлетворяют потребности организма. Например, один и тот же объект может оказаться разными предметами. Дерево может быть предметом эстетической потребности за счёт своей красоты (предмет 1), строительным материалом за счёт своей плотности (предмет 2), укрытием от дождя за счёт своей листвы и способности отводить потоки влаги (предмет 3) и т.д. и т.п.

Психика и деятельность появляются, когда среда становится не гомогенной, а дискретной и теперь из множества объектов организму приходится осуществлять выбор по критерию предметности - того, что лучше удовлетворит потребность. Для этого нужны уже более тонкие психическое функции, вроде ощущения, восприятия, представления, памяти и т.д.

Более того и функции интероцепции тоже становятся более сложными, потому что именно по своим внутренним состояниям организм пытается понять, какой из многочисленных объектов среды будет лучше удовлетворять его потребности.

Когда организм за счёт сопоставления объектов (а это функция мышления) по критерию предметности (т.е. способности удовлетворить потребности) все лучше начинает понимать, что может удовлетворить его потребности, он начинает задумываться над тем, чтобы уже производить максимально предметные вещи и так начинается процесс развития потребностей.

Так процесс определения потребностей уже дифференцируется на виртуальные - которые только могут удовлетворить его потребности и актуальные предметы, которые уже удовлетворяют. Все это влияет на организацию деятельности организма по выявлению и удовлетворению потребностей.

Однако главным в деятельностной психологии в описанном процессе является именно процесс опредмечивания потребности, появление предметов, которые за счёт своих свойств побуждают организм действовать. Взятые со своей побудительной стороны предметы А.Н.Леонтьев называет мотивами. Он называет мотивы объективными свойствами предметов. И ссылается на валентность вещей у Курта Левина, который в многочисленных экспериментах показал некую интерсубъективную предметность тех или иных вещей, которые инвариантно побуждают разных людей иметь одинаковые потребности и способы их удовлетворения (любой человек, впервые встретившись с лестницей, захочет по ней пройтись, и тоже касается прочих предметов повседневности). А это уже выводит нас из модели организма в пространство социальной деятельности. Далее мы попробуем разобраться, почему, во-первых, без общества мир потребностей и мотивов “человеческого организма” невозможен, а, во-вторых, мы поймем, почему вся социальная реальность в потребностном ракурсе замыкается на совместную деятельность, а не некие “абстрактные “отношения” с другим.

Выводы для терапии:

А.Н.Леонтьев дал нам вполне рабочую схему работы с запросами, связанными с низкой мотивацией многих современных клиентов. Материал, изложенный выше мы вполне могли бы использовать как модель “здорового” последовательного процесса осознания потребности ( 1. потребности, 2. потребностные состояния, 3. интероцепция), ее опредмечивания ( 4. поисковое поведение, 5. встреча с объектом, 6. выделение в объекте предметных свойств) и развития ( 7. выделение различных предметных свойств у объектов, 8. сочетание реальных предметных свойств объектов в новых виртуальных предметах, 9. выделение побудительной силы предметов в мотивы деятельности).

Эту последовательность можно использовать как самостоятельный аналитический инструментарий, использование которого позволяет понять, на каком этапе происходят сбои в осознании потребностей и формировании мотивов деятельности.

Однако, социальная природа мотивов в конкретно человеческой деятельности требует углубления анализа того, как формируются мотивы, как элемент социального взаимодействия.

Займемся этим.

Социальное опосредствование деятельности по удовлетворению потребности

Модель возникновения и опредмечивания потребностей, которую мы рассматривали до сих пор, описывает ситуацию любого организма и человека с его развитой психикой в его родовой сущности (т.е. не как индивида, а как элемент филогенеза) тоже.

Однако, когда мы посмотрим на онтогенез, на развитие конкретного индивида, то на самом деле вся эта модель не работает. Ребенок не может как птенец начать клевать все подряд, пока не наткнется на что-то пригодное для удовлетворения потребности в пище. Все его существование с момента рождения опосредовано другими людьми. И тогда появление и развитие психики у него как функционального органа осознания, формирования и удовлетворения потребностей (а это главное для психотерапевтического ракурса) обусловлено другими обстоятельствами. А именно, во-первых, привязанностью и отношениями с другими людьми - взрослыми, во-вторых, культурой и артефактами культуры, которые определяют человеческий предметный мир, и в третьих, операционно-технической стороной деятельности, которая задает опосредованной социальным взаимодействием деятельность индивида по удовлетворению потребности.

Если нарисованная выше картина формирования и удовлетворения потребности абстрактна и подходит для работы с процессом удовлетворения потребности в принципе для любого живого существа и организма, то конкретно человеческий способ потребностного существования необходимо дополнить фундаментальным фактором общества и ближнего круга людей, который определяет социальное опосредствование процесса формирования и удовлетворения потребности.

И для этого как нельзя к месту будет изложение того, как происходит преднамеренный процесс формирование психики воспитателями у слепоглухонемых детей, которое сделал Э.В.Ильенков, рефлексируя результаты Загорского эксперимента.

Ильенков выбирает для демонстрации именно слепоглухонемых детей, потому что, будучи лишены зрительного и слухового восприятия, им требуется гораздо больше усилий для ориентации в пространстве, настолько больше, что без явного для наблюдателя участия другого человека у таких детей психика просто не формируется.

Дальше я позволю себе обширные цитаты (см. Майданский А. Уроки Загорского эксперимента // Ильенков Э. Идеальное. И реальность. 1960 - 1979. М: Издательство “Канон+” РООИ “Реабилитация”, 2018. - Сс. 418 - 421.), потому что они описывают то, на что я хочу показать, исчерпывающе. Ключевые моменты я буду выделять жирным шрифтом.

Итак:

"Сама собой личность у слепоглухого ребенка не образуется, ее требуется искусственно сформировать - «привить», как выражается Ильенков. Обычный ребенок многое перенимает у взрослых, подражая тому, что видит и слышит. Слепоглухого приходится учить буквально всему: не только думать и говорить, но и просто улыбаться. А на самых первых порах он не умеет еще и того, что делает любое животное, - отыскивать воду и пищу, даже если они находятся рядом с ним, буквально под носом. Для Ильенкова это равнозначно отсутствию психической жизни. Если слепоглухой не умеет ориентироваться в пространстве и осуществлять поиск нужных ему для жизни вещей, значит, психики у него нет. Воспитателю приходится формировать психику с нуля".

<…>

"У слепоглухого этот переход от растительного к животному может произойти только при помощи воспитателя, которому предстоит компенсировать отсутствие двух важнейших органических предпосылок формирования психики - зрения и слуха. Как только ему удастся побудить ребенка к самостоятельным, активным действиям в окружающем мире, в тот самый миг возникнет и психика.

Единственным средством дистантной рецепции у слепоглухого ребенка оказывается обоняние. Воспитатель понемногу разрывает дистанцию между телом ребенка и пищей.

Когда же ребенок научается, ориентируясь на запахи, двигаться по направлению к пище, на его пути помещают препятствия (в ходе их преодоления на первый план выходит ориентировочная функция осязания). Дистанция растет, препятствия усложняются, но всегда лишь настолько, чтобы ребенок сумел самостоятельно добраться до цели.

В ходе активного движения тела, ощупывания предметов образуется пространственный образ внешней среды. Этот чувственный образ представляет собой, согласно Ильенкову, первичную форму психической деятельности - так сказать, эмбрион души. «Непосредственное ощущение этих внешних контуров вещей, как цели, так и средств-препятствий на пути к ее достижению, - и есть образ, и есть клеточная форма психической деятельности, ее простая абстрактная схема.

<...>

Образ - это форма вещи, отпечатавшаяся в теле субъекта в виде того “изгиба" который внес в траекторию движения тела субъекта предмет.

<…>

В тот миг, когда формируется первый образ внешней вещи, ребенок - любой, не только слепоглухой - обретает душу. Отныне он полноценное животное. Его мозг, до того времени регулировавший лишь физиологические процессы в теле - дыхание, кровообращение, пищеварение и пр. - превращается в центр управления передвижением тела во внешней среде и его предметной деятельностью, т. е. приступает к выполнению психических (ориентировочных) функций.

Фильтруя поток ощущений, мозг формирует чувственные образы предметов потребности и препятствий, мешающих эту потребность удовлетворить. Параллельно рассчитывая оптимальную траекторию и энергию движений тела.

Следующая задача состоит в том, чтобы сообщить душе высшие, специфически человеческие функции, вдохнуть в нее разум и «поселить» в животной психике личность. Эту роль может исполнить только другая личность. Человеческая личность является на свет не иначе, как в процессе общения, завязанном на предметы культуры. Обучение простейшим операциям с предметами быта А.И.Мещеряков называл деловым общением. Проблема в том, что ребенок, как и любое животное, поначалу воспринимает человеческие предметы - ложку, ночной горшок или мыло - как препятствия, мешающие ему удовлетворить свои естественные потребности. Дрессировка в данном случае неприемлема. Необходимо привить ребенку умение самостоятельно действовать с предметами культуры, более того воспитать у него как можно более мощную потребность в культуре. Водя рукой слепоглухого, воспитатель старается уловить малейший признак целесообразной активности ребенка, чтобы немедля ослабить руководящее усилие.

А помощь взрослого при формировании самостоятельного действия должна быть строго дозирована, она должна уменьшаться в той степени, в которой увеличивается активность ребенка». В этой формуле Мещерякова - универсальный принцип воспитания культурного поведения. Совместно-разделенная предметная деятельность демонстрирует технологию вращивания (интериоризации) культурных форм в натуральную психику и «физику» ребенка.

Переключаясь в режим управления «деловым общением» с другими людьми, мозг ребенка превращается в орган личности. Чтобы заставить мозг выполнять эту «сверхурочную» работу - биологически нецелесообразную, сплошь и рядом требующую ограничения и подавления потребностей своего тела, - необходимо заново разорвать предметную деятельность ребенка, сделав негодным приобретенный ранее опыт прямого, животного удовлетворения потребностей. В точку разрыва помещается предмет культуры, для овладения которым требуется заставить свое тело действовать наперекор собственной морфологии. Поначалу - просто встать на ноги, а затем и управляться с пищей при помощи ложки или же пары тоненьких палочек. Мещеряков любил повторять: если вам удалось научить ребенка пользоваться ложкой, воспитание остальных человеческих функций - дело техники и терпения".

Что нам даёт понять этот отрывок?

Во-первых, фаза животного удовлетворения потребности у человеческого ребенка без участия взрослого в лучшем случае приводит его к становлению в качестве животного, но не человека. В этом отрывке об этом не написано, но очевидно, что младенец без взрослого вообще не в состоянии осуществить полноценную активность в направлении удовлетворения потребности.

Во-вторых, становление личности возникает через разрыв его естественной активности по удовлетворению потребности и вставки в этот разрыв культурного предмета, средства удовлетворения потребности - ложки, которая задает как предметную характеристику объекта удовлетворения потребности, так и конкретный культурный способ удовлетворения этой потребности, которая при этом вписывает ребенка в систему разделения труда с другими людьми (кто-то спроектировать ложку, кто-то ее сделал, кто-то вложил ложку в руку ребенка).

В-третьих, культурный способ удовлетворения потребности противоестественен животному способу удовлетворения потребности. Тут есть интересный вопрос, из-за чего ребенок отказывается от естественного способа удовлетворения потребности и что такого он получает взамен, что мирится с фрустрацией естественно-морфологической активности в пользу культурной деятельности? В тексте есть то, что позволяет ответить на этот вопрос: во-первых, некая витальная потребность ребенка исследовать, пробовать самостоятельные способы удовлетворения потребности (поисковое поведение относительно способов действия, а не предмета потребности); и во-вторых, некая потребность в отношениях со взрослым, заставляющая ребенка делать то, что хочет взрослый. Это наверное теплота рук взрослого, поддержка им активности рук ребенка, направление, которое взрослый своими руками открывает ребенку, направление в сторону бесконечности культурных потребностей, культурных средств, культурных отношений. Все это называется "деловым общением", а поздний Леонтьев связывал с базовой потребностью в привязанности со взрослыми (обсуждая набирающую тогда на Западе популярность психологию привязанности).

Итак, потребности ребенка опосредствуют отношения со взрослыми. Эти отношения имеют два контекста. Первый контекст - контекст привязанности (здесь я просто упоминаю этот контекст, хотя он все же достоин самостоятельного введения и обоснования), который позволяет доверяться взрослому и предпочитать то, что он предлагает, тому, что диктует морфология тела ребенка. Второй контекст - контекст делового общения, когда ребенок осваивает то, что предлагает ему взрослый для удовлетворения потребностей - а это культурные средства деятельности, которые задают чистые предметности его потребностей, сами выделяемые из реальности с помощью этих средств предметы, ну и порядок использования этих средств для получения этих предметов, то есть деятельность.

В итоге мы получаем 3 составляющих любого потребностного поведения человека:

1. Сферу интимно-личностных отношений привязанности, которые создают условия, доверие прежде всего, для взаимодействия с другим человеком, чья деятельность является условием удовлетворения наших потребностей (чтобы взять из его рук средства деятельности, предметы, способы действия и т.д., мы должны ему доверять и рассматривать его как авторитет, как источник безопасности, принятия нас в нашем бессилии и т.д. и т.п.).
2. Сферу делового общения, как отношения в рамках системы разделения труда, кооперации, взаимодействия и т.д., где мы друг с другом выступаем как деловые функции в совместной деятельности.
3. Сама совместная деятельность, с разделяемыми целями, мотивами, смыслами, предметами, условиями, проектами и т.д. или то, что делает наш коллективно-распределенный субъект.

Все эти сферы в человеческом развитии опосредствуются разными культурными средствами. И всякий раз то, что мы взяли в качестве средства удовлетворения потребности, и что выделило в реальности соответствующие предметы, сталкивается с новыми предметными свойствами объектов окружающего мира (причем это же касается новых людей, с которыми мы сталкиваемся, новыми средствами совместной деятельности, которые они нам дают и т.д.), и все это вызывает развитие нашей потребностной сферы и нашей деятельности.

Если наложить эту схему на закономерности развития ребенка, то получится широко известная периодизация психического развития Д. Б. Эльконина. Для нас она чрезвычайно важна, потому что может позволить привязать те или иные проблемы, в которыми к нам обращается клиент, когда пытается разобраться с причинами собственных фрустраций, к успешности прохождения той или иной стадии развития. И тогда мы смотрим, какую составляющую этапа стоит проработать - интимно-личностную, деловую или операционно-техническую.

Давайте конспективно рассмотрим эти стадии (подробнее см. здесь: Д.Б.Эльконин. К проблеме периодизации психического развития в детском возрасте):

В канонических работах деятельностного подхода развитие культурно-опосредствованной деятельности человека на протяжении его жизни предполагает развитие трех сторон жизни человека:

1) социальной ситуации общения (то, что выше было названо деловым отношением) отношения с другими людьми, предполагающее в первую очередь эмоциональную составляющую.

2) ведущую деятельность и

3) новообразования.

Развитие ребенка происходит, когда потребностно-мотивационная сфера входит в противоречие с операционно-технической составляющим (это противоречие на мой взгляд и задает всю психодинамику человека, в отличие от динамики врожденных стремлений к эросу и танатосу, но об этом мы должны будем поразмышлять в другой раз). На каждом из этапов превалирующей является своя потребность.

Д.Б.Эльконин, как известно, выделил следующие этапы развития ребенка:

1. Эпоху младенчества, когда ребенок полностью зависит от матери, его ведущей деятельностью является эмоциональное общение с матерью (он таким образом учится управлять матерью и собой в отношениях с ней, потому что это является условием его выживания и развития). "Данная эпоха начинается с кризиса новорожденности. Кризис порождается противоречием между полной беспомощностью ребёнка и его зависимостью от близкого взрослого с одной стороны, и отсутствием готовых форм общения, с другой. Разрешение кризиса происходит к 2 месяцам и связано с появлением индивидуальной психической жизни и потребности в общении (комплекс оживления)."
2. Период младенчества (2 месяца-1 год), когда ребенок вплетен в деятельность взрослого, слит с матерью, его ведущей деятельностью является непосредственное эмоциональное общение с матерью. Этот период заканчивается кризисом одного года, когда ребенок уже выделяет себя в мире и его мотивы становятся автономными, а операционально-технических средств для их удовлетворения у него не хватает.
3. В периоде раннего детства (1-3 лет) ребенок все больше осваивает предметно-орудийную деятельность, а взрослый и отношения с ним из роли посредника между миром и ребенком переходит в роль помощника. Ребенок сепарируется от взрослого, все больше осваивает роль самостоятельного субъекта деятельности и этот этап заканчивается кризисом "я сам".
4. В эпоху детства (3-11 лет) совместная деятельность со взрослым распадается и ребенок начинает самостоятельно моделировать поведение взрослого в игре. Ребенок вступает в горизонтальные отношения со сверстниками, рефлексирует свой внутренний мир в регулятивной залоге, начинает вести себя произвольно и ответственно. Кризис (7 лет) связан с расхождением между непосредственными и ролевыми потребностями. В поздний период детства (12 лет) появляется роль социального взрослого (учителя) начинают формироваться половое созревание и соответственно развитие чувств и глубокая рефлексия действий.
5. В эпоху подростничества (12-17 лет) ведущей деятельностью является интимно-личностное общение, познание себя и другого человека, освоение норм социального поведения, развитие самосознания. Кризис связан с желанием видеть себя взрослым, при том, что родители не готовы к этому (младший подростковый возраст (12-15 лет)) и желанием всерьез заняться взрослой профессиональной деятельностью в рамках профессионального самоопределения.

Логика выделения психологических возрастов через критерии ведущей деятельности, потребностно-мотивационной и операционно-технической составляющих деятельности со всеми способствующими этому личностными структурами и образованиями для терапии кажутся мне очень перспективными, в том смысле, что теперь мы получаем составляющие анализа условно нормального или ненормального развития.

Однако ещё более перспективным мне кажется на этом материале проделать работу, намек на которую мы получили от Леонтьева и Эльконина, но который сделан не был.

Речь про деятельность привязанности (если рассмотреть привязанность как развивающийся психический процесс, системно связанный с другими процессами деятельности), формирования Я-концепции и компетенций взаимоотношений с другими в ходе личностного развития.

Выводы для терапии:

Теперь давайте уточним нашу картину того, как человек удовлетворяет потребности:

1. Человек начинает опредмечивать свои потребности (а изначально это функциональные потребности и привязанность) через другого человека, который поддерживает спонтанность и культурность деятельности по удовлетворению потребности.
2. При этом ребенок развивается в отношениях со взрослым двух типов: а. интимно-личностное общение (где все начинается с привязанность), от слияния с родителем до здоровой привязанности и дальше к общению с партнерами, б) деловое общение, когда ребенок сначала полностью зависит от взрослого в той или иной предметной деятельности, затем становится все более автономным и в конце концов сам замышляет и реализует деятельность через режим управления.
3. Все это происходит относительно предметной деятельности, развития ее операционно-технической стороны по целесообразному преобразованию окружающей действительности в рамках реализации виртуального предмета в реальный.
4. Развитие происходит абсолютно в логике Маркса. Когда производственные силы входят в противоречие с производственными отношениями. То есть, когда формат делового общения вступает в противоречие с практической предметной деятельностью, либо оно отстает от необходимости деятельности, либо наоборот.

Для терапевтической техники:

В каком контексте деятельности возникла проблема, в какой сфере она стала осознаваема? По каким индикаторам клиент понимает, что и в какой сфере у него возникла проблема? С какими другими проблемами и аспектами в других сферах она связана?

Анализ места проблемного феномена в деятельности:

Контекст интимно-личностного общения (привязанности)

• Из какого прошлого контекста интимно-личностного общения возникла проблема: кто участники этого контекста общения, какие именно отношения связывают клиента с другими участниками общения - кто кого поддерживает/фрустрирует, любит/ненавидит и т.д. и т.п.?
• Как проблема влияет на текущий личностный контекст: кто участники этого контекста общения, какие именно отношения связывают клиента с другими участниками общения - кто кого поддерживает/фрустрирует, любит/ненавидит и т.д. и т.п.?
• Какое личностно-интимное общение сейчас форсирует проблему, а какое нивелирует, что можно сделать, чтобы снизить формирующие отношения, и что, чтобы усилить нивелирующее?

Контекст делового общения

• На какое деловое общение влияет проблема и как?
• Кто, в каком формате деловых отношений находится сейчас в той деятельности, на которую воздействует проблема (функциональная и ролевая структура, подчинение, ресурсы и т.д.)?
• Кто, не осуществляющий совместной деятельности с клиентом влияет на деятельность, в которой возникает проблема? Каков их интерес? Как они влияют на эту деятельность, насколько сильно? Как можно повоздействовать на них, чтобы это помогло решить проблему? (Анализ заинтересованных сторон)
• Что можно сделать со всеми участниками делового общения, чтобы это помогло решить и пережить проблему?

Операционно-технический контекст деятельности

• В какой текущей деятельности возникает разрыв из-за проблемы?
• Какой мотив этой деятельности не реализуется из-за разрыва?
• Какой идеальный конечный результат/продукт/предмет этой деятельности?
• Что будет, если деятельность провалится (во всех трех контекстах)?
• Что будет, если деятельность будет успешной (во всех трех контекстах)?

Предметность потребности. Обобщение и эталоны

А теперь давайте глубже поговорим про предметность потребности, потому что именно она может стать ключевым, простите за тавтологию, предметом работы в психотерапии.

Итак, человеческие потребности опосредствуются взаимодействием с другими людьми. Сначала это родитель, потом другие люди. Специфические человеческие потребности культивируются социально, в нашем примере выше, как препятствие к удовлетворению функциональных потребностей в еде, вернее как медиатор отношений с другими людьми - то, ради чего ребенок отказывается от животных способов удовлетворения потребностей. Есть еду надо не руками и зубами, а ложкой. Сидя за столом, и ведя беседы о высоком.

Леонтьев выдвигает тезис о том, что потребности развиваются через свой предмет. Поскольку потребность “находит” в ходе поискового поведения свой предмет, а объект, который мы нашли для удовлетворения потребности, обладает предметными свойствами, которые ее удовлетворяют. Однако, помимо искомых нами предметных свойств объекты обладают и другими свойствами, для которой может еще не быть потребности. Например, у нас есть потребность греться. Для ее удовлетворения мы используем дерево, но через какое-то время замечаем его (дерева) прочность. Мы хотим куда-то это свойство пристроить и находим пользу в этом его свойстве при строительстве. Теперь дерево становиться предметом "строительный материал".

Предмет или мотив потому побуждает нашу деятельность, что его потребностное свойства находятся в нем объективно, как бы сами по себе. Объективность в данном случае означает, что те или иные предметы что-то значат в контексте потребности не только для нас, но и для людей, с которыми мы в той или иной форме находимся в отношениях по поводу этих предметов. Как так получается?

В модели организма Леонтьев говорит нам о том, что в ходе поискового поведения организм обнаруживает объект с такими предметными свойствами, которые удовлетворяют наши потребности. Но это единичный объект. Чтобы повторить акт удовлетворения потребности организму приходится строить психический образ, картину мира того куска реальности, в котором присутствует объект с необходимыми нам объектами. Тогда наша психика в объекте выделяет то или иное предметное свойство, которое может стать сигналом о наличии в каком-то объекте необходимых организму предметных свойств. Этим сигнальным предметным свойством может стать запах, визуальная форма и т.д. В его книгах полно примеров того, как животные методом проб и ошибок устанавливают связь между сигнальным и основным предметным свойством объекта. Так происходит акт означения, первичного обобщения необходимых нам характеристик предмета в сигнальном знаке.

Однако этот процесс у человека приобретает форму воспитания и трансляции культуры, когда всю описанную выше процедуру обобщения проделывает за нас и до нас общество.

Родители сразу нам показывают как пользоваться теми или иными вещами, как и для каких потребностей употреблять те или иные объекты.

Более того, теперь о предметах мы узнаем от них и в отношениях с ними. Каждый вполне себе утилитарный предмет отныне значит что-то не только относительно непосредственного удовлетворения потребности, но и относительно отношений с нашими близкими. Например, еда может стать не только средством удовлетворения потребности в питании, но и элементом ритуала обретения семейного единства, признания и принятия нас.

При этом в социуме существует целая система создания и развития предметов. Эта система как и вся система деятельности организована в рамках разделения труда и наше обращение с потребностями вписано в нее. Поэтому при любом разговоре о фрустрации от невозможности удовлетворения потребности мы обязаны разбирать, как это все связано с системой разделения труда, нашим местом в ней, роли делового и интимного-личностного общения в этом процессе.

Давайте немного коснемся вопроса о том, о какой деятельности по созданию предметов через разделение труда идёт речь.

Каким образом один человек другому может передавать информацию о том, что тот или иной объект обладает теми или иными предметными функциями? Через демонстрацию этой предметности. Как это можно сделать? Через закрепление в каком-нибудь специальном объекте чистой изолированной предметности. Этот объект в дальнейшем становится эталоном. Например, предметности "вес", "длина" закрепляются в эталонах веса (гиря) и длины ("метр"). Именно это эталонное предметное содержание называется словами или другими знаками и передается другому человеку, правда с использованием процедуры отнесения, когда ребенку показывают, какую именно предметность называет то или иное слово (подробней об этом в содержательно-генетической логике). Кстати, опосредствованность освоения человеком предметности эталоном позволяет в дальнейшем конструировать новые предметы, тем самым развивая потребности. Например, когда мы берём эталонные предметности и сочетаем их между собой в новом предмете (такая-то длина + такая-то теплопроводность + такой-то цвет и т.д.).

Более того, выделение, абстрагирование через эталоны тех или иных предметностей из объектов позволяет сначала строить предметы в воображении (и тогда эта чистая, идеальная предметность становится виртуальной) и воплощать этот воображаемый предмет в материале, производя новый мир предметностей и потребностей. Давайте эталоны предметов (а значит и мотивов), то содержание, которое фиксирует эталон, мы и будем считать в дальнейшем чистой предметностью. Вместе с тем, набор эталонов в дальнейшем и составляет содержание культуры.

Все это открывает огромные практические перспективы для психотерапии, которая ориентирована на работу со фрустрированными потребностями. Особенно в тех случаях, когда клиент не знает, почему он ничего не хочет.

К примеру возьмём эмоциональные потребности по Дж.Янгу (см. Янг Дж., Вайсхаар М., Клоско Дж. Схема-терапия. Практическое руководство).

• Потребность быть услышанными;
• Потребность в принятии;
• Потребность в безопасности и доверии;
• Потребность в ощущении своей ценности;
• Потребность быть желанными.

Каковы могут быть предметы / мотивы этих потребностей? Что удовлетворит их? Мне кажется, здесь достаточно ответить на вопросы вроде: чье и какое поведение, какие слова, какое физическое взаимодействие, какие подразумеваемые послания и т.д. и т.п. могут удовлетворить эти потребности? Что и кто может быть эталоном (культурного) предмета/мотива, удовлетворяющего потребность? Какие персонажи или ситуации в литературе или кино? И т.д. и т.п.

Феноменологическая функция сознания и переопредмечивание. Усвоение - распредмечивание - опредмечивание

Итак, исходя из того, что мы описали выше, можно выделить условно два способа формирования опыта предметной деятельности.

• Первый связан с обобщением (операционным значением) личного опыта взаимодействия с миром (это достаточно хорошо описано относительно формирования довербального значения ребенка у представителей харьковской школы деятельностной психологии, см. Стеценко А. Рождение сознания: становление значений на ранних этапах жизни. М.: ЧеРо, 2005. - 256 с.).
• Второй - с усвоением обобщенного опыта человечества (как свернутой деятельности индивида) через эталон, который в этой своей роли выступает внутри отношений с ближним кругом ребенка в ходе его взросления.

При этом, очевидно, что развитие потребностей предполагает процедуру сопоставления того, насколько тот или иной предмет удовлетворяет потребность. Эта способность различать то, что хотелось и то, что получилось, лежит в основе как развития предметного мира, так и развития самой деятельности.

И способность различать эталон предмета с тем, что нам требуется, - наверное ключевая способность, которая влияет на качество нашей жизни, если под ним подразумевать доступность предметов, удовлетворяющих наши актуальные и потенциальные потребности.

По сути путь сопоставление эталона предметности с теми предметными свойствами, которые мы встречаем в своем реальном опыте и становится универсальным механизмом удовлетворения человеческой потребности, который является основой любого метода психотерапии.

Механизм этот предполагает последовательную реализацию трёх шагов: 1. Усвоения, 2. Распредмечивания, 3. Опредмечивания.

Разберём их подробно.

1. Все начинается с ситуации, когда человеку требуется то самое дополнение, с которого начинает формироваться потребность. Именно этот дефицит в дополнении стимулирует поисковое поведение человека. И не самостоятельно, а из доверенных источников (родителей), которые на свой лад интерпретируют сигналы о потребностях, которые подаёт человек, человек начинает получать эталоны предметов, которые могут удовлетворить эту потребность. Более того, вместе с самим предметом он получает и средство удовлетворения потребности, которое и позволяет выделить в объекте конкретный предмет (суп - объект, суп в ложке - предмет). Таким образом происходит усвоение предметности, позволяющее культурно, социально культивируемым и одобряемым способом удовлетворять потребность.
2. Усвоение является обязательным механизмом человеческой психики. Даже если мы говорим о простом обобщении личного опыта, закрепляется он в случае человека опосредствованным образом - через понятие. Бывают случаи довербального обобщения, но почти всегда они носят характер операций, требующей своей реализации в конкретных условиях. Когда эти операции входят в состав действий, то именно структура действия задаёт содержание и функции операций. Сверху вниз, а не наоборот. То есть практические задачи определяют условия и требования обобщения, но не наоборот. Вообще, усвоение в том числе и социальных эталонов в дальнейшем тоже реализуется на уровне неосознаваемых операций действия. Когда цели не достигаются при реализации определенных привычных операций, возникает необходимость разобраться, из-за чего это происходит. С одной стороны проблемы могут находится на уровне самого действия (мы выбрали неадекватные с точки зрения мотива цели, выбрали неправильные средства или порядок осуществления операций), но с другой - на уровне операций. И тогда возникает необходимость разобраться в том, что не так происходит в самих операциях. Тогда мы исследуем, как именно осуществляются операции и в какой момент происходит сбой - реализация того или иного эталона не приводит к предполагаемому результату. Мы как бы опривыченные способы действия вновь возвращаем к ситуации целенаправленного и осмысленного действия, где мы можем рефлексировать по поводу результатов каждого конкретного шага (акта) действия или операции. Мы как бы разбираем конструкт действия. Тем самым происходит распредмечивание эталона, действия, которое в нем свернуто, и предметности, которая им обозначается. Задача распредмечивания - вернуться к первоначальному действию, которое было закреплено в эталоне и разобраться, почему в новых условиях, в новой ситуации оно не приводит к эталонному результату.
3. Ну а следующий шаг состоит в том, чтобы найти новую последовательность операций или новые операции, которые позволят добиться нужного результата. Если это удается сделать, то новое действие мы вновь закрепляем в новом эталоне, либо в старом эталоне с новым содержанием и распространяем на все типовые случае. Так происходит опредмечивание. Мы будто бы в новом эталоне исключаем весь путь, приведший нас к новой схеме действия, все эти пробы и эксперименты, неудачные варианты и несовершенные действия, и в дальнейшем нам не приходиться по новой проходить один и тот же путь. Мы в похожих ситуациях начинаем действовать по новому эталону и рано или поздно забываем о том, что он не был всегда, что он тоже был когда-то осознанно создан и закреплен в эталоне.

По большому счету для осуществления всего этого процесса и нужно сознание. И получается, что этот путь научения является универсальным для любой активности человека с сознанием - от обычной физической преобразующей деятельности, до утончённых эмоциональных процессов.

Даже в тех случаях, когда мы говорим о неких естественных процессах функционирования человека, сама речь об их естественности возникает в ситуациях, когда их требуется переопредметить, включить в новый контекст деятельности.

На самом деле самым интересным в этой ситуации является способность человека понять, что эталон не работает. И второй по значимости момент связан со способностью обнаружить в свойствах объектов то, что в дальнейшем может стать новыми предметными свойствами. На самом деле - это тема отдельного разговора, касающегося феноменологического сознания и способности видеть феномен таким, каков он есть, как он дается нашему сознанию, как бы без предметного отнесения. Самоданность феномена в этом случае все же является опредмеченной потребностью человека видеть “чистый” объект и тогда она состоит из операций, процедур и действий? Или все же сознание способно без опредмечивания видеть, отражать, вещи, такие, каковы они есть? Практической деятельностью “двигаться” по объекту, и, обобщая, фиксировать объективную картинку? Леонтьев описывал такой механизм работы психики на примере животных. Однако весь этот разговор чрезвычайно важен для психотерапии, основанной на потребностях, в том, что касается поиска, обнаружения и конструирования предметов, способных удовлетворить наши развивающиеся вслед феноменологическому сознанию потребности. Сознанию, способному фиксировать новые предметные свойства объектов, потребности.

Выводы для терапии:

1. Усвоение:

• В ситуациях, когда потребность человека не удовлетворяются мы можем обратиться к предметной стороне его потребности.
• Чего конкретно он хочет, как конкретно выглядит результат удовлетворения его потребности?
• Каков эталон потребности, из какого социального контекста он взят, как выглядит, какое социальное значение и личностный смысл имеет?
• В каком культурном образце представлен?

2. Распредмечивание:

• Как изначально создавался эталон: для решения каких задач и в какой ситуации?
• Почему появился именно этот способ удовлетворения потребности?
• В чем разница той ситуации и текущей?
• Какие условия поменялись?
• Какие старые действия оказываются неэффективными?
• Как по-новому можно попробовать получить предметный результат?

3. Опредмечивание:

• Если мы нашли новую схему действий, на какие типовые ситуации он будет распространяться?
• Как мы его запомним?
• Как назовем?
• В каком художественном образе или нарративе можем представить?

Производство потребностей

Теперь мы можем вернуться к валентностям вещей К.Левина. Откуда берутся эти объективные предметности вещей? Кстати, этот вопрос напрямую связан с вопросом о том, откуда берутся эйдосы феноменов в феноменологии Гуссерля.

Обычно эти вопросы разбираются в контексте социальных практик объективации того или иного содержания социального взаимодействия (отсюда все микросоциология и феноменологическая социология, см. Абельс Х. Интеракция, идентичность, презентация). Для нас же важно понять, какого рода процесс задаёт рамки потребностного поведения людей, а также условий, которые создают для этого другие люди, наши отношения с ними, личностный смысл, который задаётся этими социально объективными рамками и как все это отражается для человека в его эмоциях.

Так вот, откуда же берутся объективные потребностные валентности повседневных вещей? Почему ступеньки побуждают по ним ходить, курительная трубка побуждает курить, а стул хочет, чтобы на нем сидели?

Представители деятельностного подхода говорят: потому что все эти валентности были без особого осознания переданы людям от других людей в ходе осуществления практической деятельности в ходе взаимодействия. В общем, в рамках обычной повседневной жизни. В повседневной жизни нет специального института хранения и трансляции эталонов, просто взрослые включают детей в привычную коллективную деятельность, где курятся трубки, по лестницам ходится, а на стульях сидится. И в этой деятельности, которая опосредствует наше взаимодействие с миром и другими людьми, и формируется образ мира со всеми этими типизациями, составляющими основу объективного потребностного мира (про типизации см. Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. — 1056 с., а про систему формирования валентностей в жизненном мире см.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. — М.: «Медиум», 1995. — 323 с.). Только еще раз хочется подчеркнуть - это не мир общества, как динамической системы связей между людьми, это мир именно деятельности - целесообразного, единообразного обращения с миром вещей, как средствами и предметами совместного, кооперативно организованного взаимодействия людей для достижения совместных целей.

В этом мире типизаций и чистой предметности есть место и предметизации самой деятельности, в случаях, когда она разрывается, и эмоциям, которые фиксирует разницу между мотивом и целью и дают сигнал о разрыве деятельности и много чему другому.

Особенность повседневного мира или жизненного мира состоит в том, что это мир эмпирических обобщений, т.е. мир, в котором происходит чисто эмпирически, методом проб и ошибок, обобщение, на каком-то основании, то есть на основании отличительного признака, предмета, тех или иных свойств, вещи, ситуации и т.д., о чем я уже писал подробно выше.

Однако, в силу разного рода исторических причин (и в первую очередь во времена промышленной революции в Англии) при развитии капитализма появилась индустрия производства предметов и развития потребностей, разделение труда, свойственное для индустриального производства, которая представляла собой по сути цепочку добавления предметности (ценности, потребительских качеств), в рамках разделения труда. Сложная система разделения труда не могла развиться без усложнения и углубления функции проектирования, когда требовалось не только в деталях представлять, какую ценность создаёт производство, но и подчинить технологию производства этой ценности себе. В итоге сегодня мы имеет целую дисциплину продакт маркетинга, которая и занимается технологичным развитием предметности или продуктов с новыми потребительскими качествами, включая тестирование востребованности этих новых потребительских качеств. Более того, на этом пути углубления деятельности дошло до того, что предметность уже доводится до чистых реакций - ощущений и эмоций, которые должен получить человек в ходе потребления того или иного продукта. И во многом сейчас человек со своими потребностями оказывается подчинён не своим жизненным задачам, а тому, что за него спроектировали продакт-маркетологи, что он чувствует, и что вызывает у него отчуждение. И значит ему предстоит найти способы обнаружить личностный смысл во всем этом мире перепроизводства предметностей, но об этом речь пойдет в последующих статьях.

Конвейерное, индустриальное производство потребностей касается всех сфер жизнедеятельности человека, в том числе внутреннего мира. Отсюда все эти огромные рынки личностного развития, сферы услуг в целом, психологии, эзотерики и т.д.

Все это строится вокруг производства эталонов предметности, однако, в силу засилия новых предметностей процесс передачи эталонов в узком кругу соучастников одного жизненного мира утрачивается, а сам жизненный мир организуется до сред потребления эталонных предметностей - торговых моллов, кинотеатров, приложений для интернет-серфинга и т.д. И чем дальше, тем больше проблем возникает из-за утраты связи между отдельными актами потребления и континуумом жизнедеятельности. Это приводит к множеству ситуаций, которые переживаются как внутренняя пустота, а отлаженное потребление типовых предметностей, произведенных конвейерно, теряет свою побудительную силу и требует отдельной процедуры распредмечивания, предполагающей возможность раскрыть изначальную потребность, стояющую за актом потребления.

Впрочем, все это довольно хорошо описано и поэтому здесь я не буду подробно останавливаться за всеми этими проблемами отчуждения, товарного фетишизма и т.д. и т.п.

Поговорим о том, что почему-то выпадает из фокуса внимания авторов деятельностной психологии.

Выводы для психотерапии:

Мне кажется, в рамках разговора о фрустрированных потребностях, в том числе эмоциональных, которые вызывают негативные переживания наших клиентов, то мы можем исследовать их мотивы и потребности с помощью методологии Александра Остервальдера “Разработка ценностных предложений”. Ну а для оценки “подлинности” потребностей, которые побуждают нас действовать можно использовать доработанную до этого ракурса схему переопредмечивания потребностей.

Управление и власть. Психический образ предметной социальной реальности. Становление субъектности

Итак, чистые предметности как идеальные мотивы деятельности производятся через эталоны и уже через них транслируются новым поколениям людей. Поскольку конвейерное создание новых предметов/мотивов в индустриальную эпоху производится большой, коллективной, сложной, распределенной деятельностью, то роль ее координации и управления резко возрастает. Более того, когда мы в рамках социальной антропологии исследуем те самые примитивные племена с их более менее стабильным жизненным миром (см. Леви-Стросс К. Структурная антропология), то мы можем наблюдать, что само усложнение коллективной деятельности в форме естественного разделения труда было бы невозможно без управления людьми, участвующими в этой деятельности (более подробно об этом, но в экономическом ракурсе написано здесь: Григорьев О. Эпоха роста. Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы).

Представим себе, что предмет вашей потребности - колбаса, которой вы привыкли питаться по утрам. Чтобы вам ее съесть, вам надо где-то взять деньги и на них в магазине купить колбасу. Где вам взять деньги? Вам надо пойти и где-то их заработать. И вот ваши отношения с предметом вашей потребности опосредствуются большой системой взаимодействия с другими людьми, организованными в форме кооперации. Вам надо не только вступать в какие-то близкие отношения с другими людьми, вам придется быть полезным в рамках системы разделения труда. И вот у вас появляются ортогональные потребности - вам нужно, чтобы конфигурация вашего делового общения соответствовала вашей возможности удовлетворить конечную потребность - скушать колбасу. И для этого вы делаете эту конфигурацию предметом своей деятельности, переводите из одного состояния, не соответствующего деятельности по употреблению колбасы в деятельность соответствующую. Это и есть управление. При этом, поскольку мы вступаем в отношения с другими людьми в уже существующих и готовых конфигурациях взаимодействия, то мы вынуждены "вписываться" в готовую конфигурацию, т.е. подчиняться управлению, создающему эту конфигурацию, либо конкурировать с этим управлением. А теперь посмотрите, какую роль в удовлетворении вашей потребности играют ваши отношения с управляющим и с самой системой управления - все эти практики лояльности, подчинения, исполнительности, делегирования, отказа от одних потребностей в пользу других, принятия чужих потребностей, разделения общего будущего и т.д.

Ещё один момент, касающейся управления коллективной деятельности, имеет отношение к мотиву/предмету большой, сложной деятельности. Предположим, государство, вернее управляющая элита решает провести индустриализацию, которая мобилизует огромные массы людей часто себе в ущерб создавать промышленность. Цели и мотивы этой элиты понятны - допустим, это подготовка к войне, необходимость резкого экономического роста и т.д. Это цели и мотивы элиты. Как мотивировать простых людей участвовать в этом проекте? Создать некий привлекательный и побуждающий предмет, например образ будущего коммунизма, где все будут друг другу братьями, их материальные потребности будут удовлетворены и они будут заниматься творчеством. Через создание таких образов и происходит управление деятельностью людей и развитие предметов/мотивов, но уже не для отдельных личностей, но для их совокупностей.

А теперь представим, что таких элит много, они между собой конкурируют и мы не можем не выбирать эти предметы/мотивы, чтобы вписаться в ту или иную деятельность. На основе чего и как мы будем выбирать? Это один вопрос, который придется решать в деятельностной психотерапии.

Другой касается собственно теории личности. Как вам известная идея о том, что понятия "личности", "гражданина" и т.д, были созданы управляющей элитой для того, чтобы внешние усилия по управлению поведением людей перенести во внутренний план? Чтобы человек ориентировался на некий идеальный, нормированный государством образ личности и выстраивал свое поведение в соответствии с ним? Со всеми полагающимися ему интересами, чувствами, мотивами, идеалами и т.д. И тогда, какие здесь могут быть внутриличностные конфликты, откуда будет браться потребность в таком или противоположном поведении в том, что касается транслируемых личностных идеалов? Вообще, этот ракурс рассмотрения связи потребностей и управления хорошо исследован Мишелем Фуко (Фуко М. - Герменевтика субъекта: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1981—1982 учебном году (2007); Фуко М. - Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности (1996)), который с одной стороны показал большую традицию практики управления собой для последующего управления другими, где высокие потребности служения общественного блага должны были подчинять себе низкие эгоистические потребности, а с другой он показал, как психическое здоровье по сути нормировалось как таковое с целью лучшего управления другими людьми, а то же безумие и прочие аномалии скорее подчинялось логике исключения чего-то неуправляемого, чем чего-то, связанного со страданиями (как страдают те "ненормальные", которые выбирают альтернативный способ получения удовольствия - гомосексуализм, например, - чем условно нормальные?) (см. Фуко M. История безумия в классическую эпоху (2010)). Кстати, сами идеи Фуко повлияли на эмансипацию "ненормальности" и сами стали отчасти мейнстримом со всеми атрибутами исключающей, подавляющей деятельности.

В практическом ракурсе эти вопросы имеют самое непосредственное отношение к становлению человека как субъекта.

Есть известная проблема утраты изначальных мотивов при запуске и продлении деятельности на долгих фазах осуществления деятельности, когда она на каждом шаге развития адаптируется к новым ситуациям и рано или поздно люди, участвующие в этой деятельности, забывают про изначальные ее цели и мотивы. И тогда нас побуждают не сами изначальные мотивы, но что-то другое - игра статусов, значение ролей и т.д. И, чтобы вернуть себе власть над своей ролью в этой деятельности нам необходимо, говоря языком Гуссерля (см. Гуссерль Э. Начало геометрии. Предисловие Жака Лакана), реактивировать, или иначе распредметить изначальные мотивы, а затем, опредметить ее новыми предметами, целями и заразить ими других участников, пройдя в моей субъектности путь от пассивного управляемого агента, до управляющего субъекта.

Похожий мотив можно часто встречать в кабинете от клиентов, которые испытывают сильные негативные переживания от неадекватного управления ими их начальниками. Особенно это проблема обостряется, когда человек считает себя более компетентным, чем его начальник. Во многом такая позиция появляется из-за динамики самой коллективной деятельности, когда ситуация требует гибкости, перманентной реструктуризации, управленец вынужден учитывать огромное количество факторов внешней и внутренней среды, которые иметь в виду ему становиться крайне сложно, и он обращается за сознанием своих подчиненных как за дополнительным ресурсом управления. Так появляется так называемое партисипативное управление, которое предполагает как требование развитие субъектности со стороны работника.

А развитие субъектной функции влечет за собой в том числе и оценку управленческих решений начальника, и сопоставление своих предложений с его, а часто и использование делегированных ресурсов и власти. Так предметная деятельность управления развивает потребности работников, субъективирует их (превращает в субъектов деятельности). И это мы рассмотрели только корпоративную среду. Много похожего происходит в экономической, политической, культурной и прочих средах.

И чем глубже идет процесс субъективации, тем в большей степени для участников этого процесса “расколдовывается”, если говорить словами М.Вебера (см. Макс Вебер. Наука как призвание и профессия), или распредмечивается социальная реальность. Мир становиться с одной стороны сложнее, но с другой - размернее человеку. Он, может, если и не влиять на большинство процессов, то по крайней мере понимать их и прогнозировать направление развития этих процессов. А это создает специфическую предметную реальность управления, в которой объект и предмет деятельности значительно превосходит масштабы индивидуального физического субстрата человека.

Выводы для терапии

Огромное количество запросов сегодня в моей практике связано с выходом клиентов за пределы своих формальных ролевых позиций в управленческую. Более того, множество запросов связаны со сложностью или неадекватной организацией деятельности, в которых клиенты участвуют. И терапия таких запросов связана не столько с распредмечиванием деятельности, в которой возникают проблемы, но и с формированием предметного отношения к самой этой деятельности, включая осознание мотивов управления, расширения представлений о самой деятельности, об организации и управлении, мотивации других людей и т.д. и т.п., и наконец осуществления самих практических действий по участии в управлении, перехвате управления, формирования своей властной повестки в рамках текущей управленческой ситуации и т.д. и т.п. Все это вполне должно стать предметом работы деятельностного психотерапевта.

Символизация потребности

Когда мы говорим об опредмечивании условно простых потребностей, вроде еды, то значение этой потребности вроде бы достаточно легко и просто передается в языке. Когда я прошу принести мне кофе американо, то моему собеседнику вроде бы вполне понятно, чего я хочу. Так опредмечиваются потребности условно без социального контекста. А вот социальный контекст, в котором проявляются потребности относительно роли и значения человека в отношениях с другими людьми, передается не в обычных однозначных значениях языка, но в форме символов - по определению многозначных, полисемантичных и контекстных (см. об этом подробнее в Поляков А. М. Субъект и символ / А. М. Поляков. – Минск : БГУ, 2014. – 255 с.). Когда я заказываю себе в элитной кофейне круассан за деньги, которые в булочной за углом стоит в 3 раза дешевле, то тем самым я не столько удовлетворяю потребность в еде, сколько потребность демонстрировать принадлежность к определенной социальной страте, выделяющей меня из остальных своими специфическими отношениями среди членов этой страты, деятельности, которую они осуществляют, и отношениям к представителям других страт. И тогда этот круассан в этой кофейне символизирует все множество значений, в которых может отражаться отношение к этой ситуации всех участников этого отношения (тех, кто вместе со мной заказывает этот круассан; тех, кто с завистью и ненавистью на это смотрит; тех, кто может, но с презрением не собирается это делать и т.д. и т.п.).

Символизация - это достаточно хорошо описанный механизм функционирования сознания, который при этом имеет прямые клинические приложения. Например, ментализация, способность смотреть на одну и ту же ситуацию глазами других людей и рефлексировать основания (т.е. внутренний мир других участников взаимодействия) для разности восприятия, сегодня рассматривается в качестве одного из признаков психического здоровья (отсюда, например, ментализация лежит в основе отдельной разновидности терапии пограничного расстройства личности: см. Бейтман Э.У., Фонаги П. Лечение пограничного расстройства личности с опорой на ментализацию. Практическое пособие).

Символизация как “социализация” потребностей (усложнение системы мотивов) даёт пространство для переструктурирования мотивов, как опредмеченных потребностей и, соответственно, для построения новых деятельностной. Я пытаюсь удовлетворить потребности, которые опредмечены в символической форме, но полученный результат не даёт мне удовлетворения. Значит мне нужно обратиться к распредмечиванию или переопредмечиванию мотивов, заложенных в символе. Распредмечивание начинается с интерпретации символа, когда мы редуцируем сложную символическую реальность до более простых предметов, предполагающих целенаправленную деятельность. Например, начальница, будучи вполне обычным человеком, вызывает у меня сильные чувства. Если я пытаюсь понять причины этих чувств (т.е. раскрыть отношения моих мотивов к цели в отношении к ней), и стремлюсь разобраться в наших с ней отношениях как в социальной ситуации, я могу задаться вопросом: что для меня начальница символизирует? Материнскую оберегающую фигуру, которая не оберегает при этом (чувство фрустрации, мотив: получить поддержку, одобрение и принятие, предмет: регулярные с ее стороны речи про мою нужность ей, вопросы про мою жизнь, как я справляюсь, рекомендации и советы по рабочим вопросам, выделение меня на совещаниях), представителя власти, который доминирует надо мной и т.д. и т.п.

Содержание символа невозможно исчерпать, поэтому распредмечивание (интерпретация его) создаёт, говоря словами П.Рикера (Рикёр П. - Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М.: Академический Проект, 2008. — 695 с.), конфликт интерпретаций, который с одной стороны позволяет создавать бесконечное количество конфигураций мотивов/предметов символа, но с другой, в ситуациях, в рамках интерсубъективного взаимодействия, позволяет осуществлять, говоря словами К.Леви-Стросса, бесконечный символический обмен, то есть бесконечные содержания взаимодействия и бесконечные формы и структуры деятельности (об этом подробнее см. в моей статье: Герменевтика как метод в психотерапии или почему необходима терапия жизненного мира). Таким образом, символ, будучи включен в различные процессы по переопредмечиванию в субъективном контексте конфигурации мотивов и в интерсубъективном контексте конфигурации предметов взаимодействия, производит новые потребности.

И тогда получается, что мир деятельности состоит из двух планов и двух предметностей.

Первый план - это деятельность по производству предметов потребностей и она ориентирована на этот предмет.

Второй план связан с организацией самой деятельности и в качестве предмета имеет ее саму, включая все многообразие межличностных отношений, субъективных мотивов, взаимных представлений о себе и друг о друге, намерений, личных историй, опасений и ожиданий друг про друга, чувств и эмоций и т.д. и предметизируется эта вторая реальность в символических содержаниях.

Символическая полисемантическая реальность принципиально хороша для организации внутреннего мира деятельности тем, что она позволяет создавать бесконечно сложные предметности, удовлетворяющие самые разные потребности и запускать сложную кооперативную деятельность по удовлетворению этих потребностей.

В рамках деятельности всего общества за сферу символической реальности, отражающей новые аспекты и контексты общественного сознания, которые будут требовать новых предметизации, отвечает сфера искусства.

И здесь также появляется место для сознания, которое должно репрезентировать в коммуникации с другими людьми все аспекты деятельностной реальности - от всего того, что относится к проектируемому предмету, до внутренних мотивов его участников. Возьмем в качестве определения сознания, определение А.М.Полякова "Сознание есть функциональный орган, обеспечивающий осмысленную презентацию связей элементов субъективной и объективной реальности в опыте (переживании) субъекта посредством идеальных форм культуры" (см.: Поляков А.М. Сознание и деятельность: развитие и нарушений. Минск: БГУ, 2022. - 195 с.). И только добавим, что сознание презентирует все это в идеальных формах культуры для того, чтобы договориться о совместной деятельности. Ну и потребность в том, чтобы договориться мы все же определим как базовые для существования человека в качестве человека, а не поступательно развивающегося животного, по ходу развития, формирующего культуру.

Выводы для терапии:

История работы с символами в психотерапии имеет огромную традицию. В конце концов еще Фрейд рассматривал сны как символы и толковал их - интерпретировал. Поэтому уже готовых инструментов работы с символами в различных психотерапевтических практиках - достаточно.

Единственное, что к этому хочется добавить относительно использования символов в деятельностной психологии - так это включение символизации в цикл усвоение-распредмечивание-опредмечивание, в цикл, где мы можем брать символ как материал для распредмечивания (что распредмечивается), а можем использовать его как инструмент распредмечивания (чем мы опредмечиваем), но и как форма опредмечивания (то, во что мы опредмечиваем деятельностный материал). Разница такого обращения с символами будет обусловлена практическими психотерапевтическими задачами.

Иерархия мотивов как функция личности

Леонтьев не уставал повторять, что, как правило, мотивы не сознаются. Нет, говорил он, мы можем как-то себе и окружающим объяснять, что нами движет, но чаще всего это не мотив, но мотивировка. Чтобы осознать подлинные мотивы деятельности нужно ещё провести специальную работу. И вот как раз феномены, с которыми работал ранний психоанализ, со всеми этими описками, оговорками и снами, представители деятельностной психологии относили к феноменам бессознательных мотивов и бессознательной мотивации.

Необходимость осознания мотивов начинается либо тогда, когда потребность, стоящая за ним, не удовлетворяется, либо когда один мотив вступает в противоречие с другим. Наверное есть и другие, но эти кажутся наиболее очевидными. И вот, когда эти моменты случаются, это сопровождается сильными эмоциями, которые делают необходимым разобраться, что происходит и как реорганизовать свою деятельность.

И тогда возникает вопрос: а какие отношения бывают у мотивов между собой? Леонтьев утверждает - иерархия и только иерархия. Мы определяем, какие мотивы более важны, актуальны, значимы, а какие нет. Причем изначально эта иерархия бессознательна, но, когда мы сталкиваемся с противоречиями между ними, мы распредмечиваем эту иерархию и переопредмечиванм ее вновь, без противоречий.

По какому принципу происходит иерархизация мотивов? По ценности, как об этом писал Ф.Е.Василюк (Василюк Ф.Е. Психология переживания (анализ преодоления критических ситуаций) М.: Издательство Московского университета, 1984. — 200 с.). А как формируются ценности, как они сознаются, все эти вопросы уже касаются устройства личности и социальной природы этого устройства. Которая и отвечает за иерархизацию мотивов. Об этом написано достаточно много литературы, которая требует отдельного рассмотрения (см. например: Вилюнас В. К. Психологические механизмы мотивации  человека. - М.: Изд-во МГУ,  1990.—288 с.).

Здесь же я просто хочу подчеркнуть, что в практической работе мы сплошь и рядом сталкиваемся с проблемами конфликта мотивов, когда наш клиент не может осознать, а затем выбрать наиболее предпочитаемый для него мотив деятельности в той или иной ситуации. У нас есть достаточно много разработанных инструментов и техник для этого, поэтому подробно на этом я останавливаться не буду.

Предметизация объектных отношений, изоморфизм интра- и интерпсихического и деятельностная форма субъективности

Когда выше мы разбирали модель появления психики у слепоглухонемых детей, я обратил внимание на особую мотивацию ребенка опираться на взрослого при освоении новых форм деятельности в зоне его ближайшего развития.

И здесь мы заходим в сферу так называемых конституциональных (или врожденных) мотивов или потребностей, на которых строится психоанализ.

Идея врожденных мотивов или потребностей, а иногда и инстинктов, которые опредмечиваются во всякий раз разных потребностях, лежит в основе многих психологических концепций. Например, теории объектных отношений, теории привязанности и т.д. По сути эти концепции строятся на идее о том, что у младенца есть врожденная неосознаваемая сила, заставляющая его искать наслаждения / избегать боли; любить / ненавидеть; строить / разрушать; привязываться / сепарироваться и т.д. и т.п. Теории эти строятся на основе наблюдения за ограниченным набором поведенческих паттернов младенца в его взаимоотношениях с матерью, ее грудью и т.д. и с выражением протоэмоционального отношения младенца к тем или иным событиям в этих взаимоотношениях. Затем многие на первый взгляд иррациональные поступки клиентов (нерациональная тяга или отталкивание, любовь или агрессия к тем или иным людям, включая самого психоаналитика) соотносятся с поведением младенца. К этому добавляются смутные, плохо вербально выразимые переживания человека, которые кажутся похожими на то, как мы себе представляем переживание младенцев. И так мы устанавливаем паттерн, возникший и сохранившийся с младенческого возраста клиента.

Вся эта процедура по сути представляет собой описанные мною выше процедуру распредмечивания (в случае со взрослыми) или опредмечивания (в случае с младенцем, когда мы ему приписываем мотивы нашего взрослого клиента) наблюдаемого феномена, причем в контексте его терапии.

Конечно, стоит покопаться в различных теориях, раскрывающих природу этой тяги младенца ко взрослому (зависимость ли это, привязанность, опора, любовь/слияние и т.п.), но все же стоит обратить внимание, что в терапевтической рамке важно не то, какое истинное положение дел описывают эти теории, но то, как они используются терапевтом и клиентом для проработки “глубинных” потребностей и мотивов, проявляющихся в конкретных, проявляющихся на терапии, паттернов взаимодействия. И тогда сами паттерны, объяснительные конструкции, которые использует терапевт для описания причин реализации этих паттернов, те феномены, которые выхватывает он в общении с клиентом и прочие вещи, становятся формами терапевтической предметности, которую использует терапевт. А случаи, когда эти способы опредмечивания / переопредмечивания срабатывают и, либо уменьшают интенсивность аффекта, либо расширяют поведенческий репертуар клиента, означают опосредствование этими инструментами психической активности клиента, которая находится именно в пространстве между клиентом и терапевтом. И подтверждают гипотезу о том, что интрапсихический план является продуктом интериоризации интерпсихического интерсубъективного контекста взаимодействия. И значит первичные импульсы “цепляния” за взрослого обретают свою форму именно в этих отношениях. А сами по себе как таковые вне этой формы они осознаваться и даже существовать как “вещи в себе” не могут. Вернее, помыслить их таковыми либо вообще невозможно, либо возможно, но на крайне высоких уровнях абстракции. И объяснительные механизмы в этом смысле могут дорабатываться до такой интерпретативной формы, которая позволит в знаке или символе ухватить клиенту его изначальный витальный импульс цепляния, вернее сассоциировать его текущие переживания с тем, как бы это могло быть, если исходить из предложенного терапевтом описания. Тогда наверное финализацией этого процесса будет нечто происходящее в интепсихическом контексте терапии.

Впрочем, об этом мы также продолжим рассуждать далее.

Социальная основа психодинамики

В различных психоаналитических концепциях, начиная от самого Фрейда, и заканчивая различными ревизионистскими версиями, вся психодинамика человека задается борьбой противоречащих друг другу врожденных сил. Например, эроса и танатоса. И различные структуры психики, то же сознание, возникают, чтобы снять напряжение этого противоборства, чтобы спокойно “любить и работать”.

Многие представители деятельностной психологии часто озвучивали радикальный тезис о том, что психика - это не столько функциональный орган, чья задача состоит в отражении реальности, чтобы ориентироваться в ней для осуществления деятельности, но, что психика - это и есть сама деятельность. В этом тезисе скрыт ответ на вопрос о том, какое же противоречие не просто приводит к образованию различных психических механизмов личности, но приводит к развитию личности, и не абы какому развитию, но развитию социальному, сказывающемуся на социальной реальности. Что это значит? Это значит, что внутриличностные структуры образуются, когда человек попадает в социально противоречивую ситуацию вынужден ее решать. Социально противоречивая ситуация - это ситуация, когда противоречия возникают между различными социальными позициями, которые принято описывать как роли, агенты, акторы, субъекты и т.д.

И тогда то, что описывается в психоанализе как элементы психодинамики личности, оказываются на самом деле элементом социальной ситуации, где секс, агрессия, привязанность, тревога и т.д. значат что-то социальное в процессах эмансипации, социальных конфликтах, практиках достижения консенсуса, управленческих стратегиях и т.д. и т.п. И, когда ребенка вовлекают в эти процессы, причем вовлекают как практика, он вынужден активно разбираться с этим всем с точки зрения его потребностей, чья интенсивность определяется уровнем аффективного и эмоционального напряжения. Попытка разрешения этого напряжения (но тоже опосредствованная культурно - теорией и практикой той же психотерапии) приводит к необходимости чисто по Гегелю снять противоречие, лежащее в основе напряжения, посредством описанного выше механизма (усвоение - распредмечивание - опредмечивание), которое порождает новые инструменты социальной активности (как части деятельности), новые предметности, новые противоречия и новые вызовы развития.

И, если для того же психоанализа конечной целью терапии является человек, который отказывается от психологических защит в пользу открытого и осознанного взгляда на силы, которые определяют его переживания и действия, то в рамках деятельностной психотерапии идеалом терапии наверное является человек, способный рефлексировать основания (противоречия) собственной (социальной) ситуации развития, разрешать эти противоречия, тем самым трансформируя свои внутриличностные структуры, чтобы иметь возможность инициативно трансформировать свои ролевые возможности и ассортимент возможных действий и взаимодействий. То есть в этом смысле противоречия социальной сферы, через развитие внутриличностных структур приводят вновь к изменениям социальной реальности. И процесс этот бесконечен. Он не предзадан, не врожден, не закономерен. Здесь можно было бы порассуждать про идею социального прогресса и наложить развитие человеческой субъективности на континуум этого прогресса (что и заложено в идеологию Просвещения), но факт состоит в том, что сама эта идея имеет социальное происхождение и предназначение.

Картина, которую предлагает деятельностная психотерапия более бескомпромиссна, более феноменологична и более ориентирована на леонтьевское психическое отражение. Мы обречены на деятельность, преобразование всех трех миров (природного, субъективного и социального) не потому что таковы врожденные законы и силы этих трех миров, чью имманентную логику можно разгадать. Мы обречены на деятельность в силу необходимости решения практических задач. Которые всегда возникают из-за нашего столкновения с чем-то непредсказуемым, инертным, непонятным и не зависящим от нас, будь-то социальные отношения, Бог или природа. И деятельностная психотерапия и нужна для того, чтобы нам было легче на этом пути.

Общие выводы для терапии

Мы не будем сейчас детально прописывать алгоритмы работы, подходы к терапии и так далее. Все эти наброски практических приложений скорее решают задачу практической разметки тех или иных теоретических положений. Деятельностная психология слишком всеобъемлюща, чтобы делать на ее основе только одну психотерапию. Моя задача состояла в выделении принципиальных методологических положений в общей системе, на основе которых можно будет делать пучки разный психотерапий под разные задачи. Когда придет время, этими пучками мы и займемся.

Выше я предложил к каждому разделу статьи терапевтические ракурсы, в которых можно было посмотреть на проблемы и задачи, с которыми приходят клиенты к терапевтам. Ниже я дополню эти вопросы некоторыми другими. Это, конечно, совсем не полный список.

Итак, клиенты на терапию приходят с некоей фрустрированной потребностью, осознанной или нет.

Наша задача состоит в определении двух вещей:

1. Самой потребности, чего хочет клиент, откуда взялась потребность, в каком предмете она опредмечиваются, в каких отношениях этот мотив состоит с другими мотивами и т.д. Это мотивационно-смысловая составляющая его запроса.
2. Деятельности, которая осуществляется для удовлетворения потребности: какова структура этой деятельности (операции - действия - деятельности), каковы средства и цели, насколько они адекватны и релевантны мотиву, какие навыки и компетенции нужны, какое деловое общение предполагают и т.д. и т.п. И это операционно-техническая составляющая.

В дальнейшем на поверхности можно сформулировать три этапа терапевтической работы.

Первый уровень. Уровень побуждения и поиска

Этот уровень касается вопросов осознания и процесса удовлетворения потребностей как таковых. Я предлагаю задаться следующими вопросами относительно проблем клиента:

• Как ощущается потребностное состояние, по каким критериям клиент понимает, что он в чем-то нуждается?
• Какую гипотезу и откуда формулирует о том, что его может удовлетворить?
• Как осуществляет поисковое поведение?
• Как распознает, что он получил, что хотел?
• Какие недостающие предметные характеристики он обнаружил в найденном предмете?
• Какие дополнительные предметные характеристики нашел в заданном предмете?
• Представление о каком новый целевом предмете сформулировал?

Второй уровень. Уровень формирования делового и интимного общения

На этом этапе мы говорим о двух вещах:

а) о том, в каких отношениях и с кем клиент хочет состоять для удовлетворения потребностей этапа 1. Каким образом он предметизирует свои отношения с другими в соответствии с существующими формами культуры.

б) в какой организационной форме для какой специальной интимно-личностной формы совместной деятельности он вступает в личное общение, каковы мотивы этой деятельности?

в) на каком этапе своего развития как субъекта он находится, сталкивается ли он с кризисами роста, как их ощущает и как переживает?

г) переживает ли он сферу интимно-личностного общения как проблемную для него? В чем выражаются эти переживания? Сформированы ли предметно его потребности в интимно-личностном общении? Фрустрируются ли какие-то из них?

Третий уровень. Уровень совместной деятельности

Если на первом уровне наш клиент осваивал предметность окружающего его феноменального поля, жизненного мира, на втором он осваивал пространство  межличностного интимно-личностного общения с людьми в ближайшем его окружении, то на третьем уровне он имеет дело с большими системами деятельности, в которые он включен прежде всего как объект и субъект управления. Здесь речь идёт о больших социальных мотивах, о глобальных предметах, о власти, о ролевых статусах большой социальной системы, в общем о том, что принято относить к проблемам социальной психологии. В рамках деятельностной психотерапии ориентация и деятельность на этом уровне оказывается специальным предметом работы. О чем нам еще предстоит обстоятельно поговорить.