По телевизору показали сперва «Золотого телёнка» Михаила Швейцера с Сергеем Юрским и Леонидом Куравлёвым, а затем «Двенадцать стульев» Леонида Гайдая с Арчилом Гомиашвилли и Сергеем Филипповым. Не удержался – снял с полки обе книги, перелистал по диагонали, не перечитывая – и без того обе истории давно знаю наизусть.
И подумалось: а ведь инженер Щукин, муж Эллочки-людоедки – человек далеко не бедный.
Коля Калачёв зарабатывает сорок рублей. Его жена Лиза учится на платном отделении техникума, минус десять рублей. Коммуналку в общежитии имени монаха Бертольда Шварца не платят из принципа, но даже в её отсутствие прожить вдвоём с молодой и красивой женой на тридцать рублей в месяц – та ещё задача. Понятно, почему у них в комнате из всей обстановки – матрац на кирпичах, и с чего вдруг они так решительно отвергают мясо. Вспомним: Лиза убежала от мужа, имея в кармане всего тридцать копеек.
Подпольный миллионер Корейко, как служащий второй категории, зарабатывает чуть больше – аж сорок шесть рублей в месяц. В портсигаре у него лежит сорок листов по двадцать пять червонцев – двести пятьдесят рублей каждый, но обнаружить их он не может. Понятно, почему девчонка от него нос воротит – жить в комнате с матрацем на кирпичах и питаться в вегетарианской столовой? Ищи себе другую дуру.
Отправляясь за сокровищами безвременно представившейся тёщи (старушки всегда представляются), Киса оформил двухнедельный отпуск, получив сорок один рубль отпускных. Логично предположить, что его месячный доход - восемьдесят два рубля.
Зато инженер Щукин зарабатывает, ни много, ни мало – двести рублей в месяц.
Тем, кто не в курсе, объясним: во время Военного Коммунизма финансы как таковые, в Советской России отсутствовали. Государственные расходы огромные, тогда как доходов нет, поскольку налоги не собирались. Имела хождение собственная денежная единица – «совзнак», который печатали чуть ли не в промышленных масштабах, он обесценивался, его деноминировали, потом он снова обесценивался, его снова деноминировали… Мешок кофе стоил миллиард, шинель – четыре миллиарда. Командированным деньги выдавали мешками, в конце 1920 года деньги и вовсе попытались отменить, перейдя к полному коммунизму.
В 1922 году ввели «резервную» советскую валюту – червонец, равный десяти золотым николаевским рублям. В течение двух лет имели хождение сразу две денежные единицы – стабильный и надёжный, свободно конвертируемый, принимаемый в Лондоне и Нью-Йорке червонец и постоянно обесценивающийся «совзнак». К 1924 году заработала налоговая служба, «совзнаки» обменяли на рубли. Формально – по курсу 50 000 к одному, а фактически – 50 000 000 000 (пятьдесят миллиардов) к одному, поскольку прежде его несколько раз деноминировали.
В результате, как и положено, червонец стал стоить десять рублей, рубль – сто копеек. Дело происходит в 1927 году, в стране всё ещё НЭП – в следующем, 1928 году его начнут сворачивать, но пока советский червонец – свободно конвертируемая валюта. То есть, инженер Щукин зарабатывает в месяц двести золотых «николаевских» рублей. Для сравнения – подпоручик царской армии получал в три с половиной раза меньше.
Из книги следует, что не так давно инженер Щукин содержал прислугу – пока её не пришлось рассчитать, поскольку деньги вылетели на дорогие Эллочкины фантазии. В 1958 году Хрущёв объявит коммунизм и устроит великую уравниловку, когда рабочий будет зарабатывать больше инженера, и даже больше директора собственного предприятия. Но прежде, при Сталине мастер-инженер мог на зарплату содержать домработницу, горничную, кухарку или шофёра… Во время Войны на честно заработанные деньги граждане покупали для Советской Армии танки и самолёты.
Сама Эллочка нигде не работает. Сидит дома, читает американские журналы, треплется с Фимой Собак и откровенно мается дурью.
А мораль сей басни такова: мужику, даже хорошо зарабатывающему, не следует быть тряпкой. Как справедливо заметил маршалл Рокэ Алва: «животных, женщин и королей (начальство) надлежит держать в строгости».
Прежде всего, инженеру Щукину не нужно было не уходить самому, а указать жене на дверь. Дать рублей пятьдесят или сто подъёмных и сказать: «Девушка, вы свободны! Мне надоели ваши финты и закидки, мне надоел ваш жаргон - все эти ваши «железные парниши», я не желаю из-за вас залезать в долги… И вообще, вы мне больше нравитесь в вашем натуральном виде, с волосами естественного цвета и косой до пояса… Так что, езжайте-ка вы сами, в таксо или на извозчике, что вам больше понравится...». Тем более, развестись в те времена можно было чисто по заявлению, без согласия второй стороны. Вспомним другой фильм Леонида Гайдая из тех же времён: "Не может быть", по рассказам Зощенко. "На следующий день Володька Завитушкин зашёл после работы в ЗАГС и развёлся".
Любит он её, несмотря на все её закидки? Так, бога ради. Никакая любовь не помешает мужику заблефовать. Вспомним, как в "Унесённых ветром" Скарлетт спросила Ретта: "Почему ты на мне женился?". На что Ретт, не моргнув глазом, ответил: "Чтобы держать тебя в качестве кошки, моя дорогая!..". А ведь он её любил, причём без шуток.
Задумаемся, куда бы она пошла? Без работы, без профессии, без жилья, без денег… Шиллинг против окурка – через три дня она приползла бы к нему на коленях, вымаливая прощение. Порядок в отношениях восстановился бы моментально, а вся эта американско-миллиардерская дурь была бы забыта.
И, как будто этого мало, инженер Щукин, как последний советский дурак, всю зарплату отдаёт жене. Ещё, ради её фантазий, в долги залезает. По идее, следовало сказать: вот тебе, девочка, пятьдесят рублей на хозяйство, (вспомним Колю Калачёва с женой Лизой). Вот ещё тридцать на булавки – на мексиканского тушкана и прочих шанхайских барсов. Что до остального (жестом Остапа Бендера из «Золотого телёнка»), в карман и в банк, на срочный вклад под проценты. А так она заставляет его в долги залезать, а сама купила «два стула из дворца» на последние, когда до аванса (или до получки - что в то время выплачивалось пятнадцатого) оставалось десять дней и четыре рубля.
Стоит ли после этого удивляться, что она его и в грош не ставит...